Василий Стенькин - Без вести...

С переездом в Мюнхен Иннокентий оказался между двух огней: с одной стороны Милославский, а с другой — Курт Фишер, механик с автомобильного завода, выпускающего известные во всем мире машины «БМВ». С ним Иннокентия свел Рудольф.

Курт Фишер оказался старым другом Неймана еще по технической школе. Оба они были в том возрасте, о котором говорят: пятьдесят с небольшим. Однако высокий и сильно пополневший Фишер выглядел гораздо старше своего бывшего школьного товарища. Седые волосы и большие залысины, массивный крючковатый нос придавали его лицу семитские черты.

При первой встрече с Иннокентием он, заметив, что тот пристально рассматривает его, сказал: «Мой нос не только вас смущает. Нацисты видеть его не могли, двадцать семь раз назначали медицинские исследования: не течет ли во мне иудейская кровь».

Вечер накануне приезда Сергея Иннокентий провел у Курта.

Слабостью Фишера был чай с лимоном. Иногда он посмеивался над собой: «В Мюнхене, который на весь свет славится баварским пивом, я пью чай. Странно, не правда ли? Нет? Тогда прошу к столу...» И как правило, все беседы велись за стаканом душистого чая.

Усадив Иннокентия против себя, Фишер говорил:

— Когда старый Конрад назначил Бланка уполномоченным по вопросу размещения оккупационных войск, я подумал: это начало ремилитаризации Германии. Так оно и случилось. Вчера объявлено о назначении Бланка на пост министра обороны, и все стало ясно.

— Я думаю, союзники не допустят, чтобы Германия вновь имела сильную армию.

— Ты-то думаешь, а вот Конрад так не думает, делает свое дело... Ну, давай еще подолью чайку.

Фишер не спеша наполнил стакан, повернулся к жене, которая неслышно примостилась на тахте и листала альбом.

— Берта, не хочешь стаканчик?

И не дождавшись ответа, наклонился к Иннокентию, сказал шепотом

— После гибели сына такая стала: то молчит, то заговаривается... немного.

Фрау Берта отложила альбом и взглянула на него поверх очков.

— Сам ты заговариваешься, себе и людям голову морочишь.

— Ладно, ладно, не обижайся, — смутился Курт и снова повернулся к Иннокентию.

— Только слепой не увидит, что в боннской республике возрождается фашизм. «Народный союз мира и свободы», «Германское социальное движение», «Группа борьбы против бесчеловечности»... За этими вывесками — политика реванша и неофашизм. Словно поганые грибы после дождя... Настанет день, повесят другие вывески, откровенные, фашистские.

Он подошел к книжному шкафу, достал несколько книг и протянул их Каргапольцеву.

— Смотрите, это роман Вольфганга Кеппена «Смерть в Риме». Местами он дурно пахнет. Но написан сильно. Автор вывернул фашизм наизнанку и показал его лицо: фашизм всегда опасен, даже когда находится на смертном одре... В общем, извините, рассказчик из меня неважный, но почитать советую... Книга поможет вам понять то, к чему идет Федеративная Республика.

— Пойдемте в кабинет, потолкуем. Что у вас нового? — быстро спросил Фишер, когда они остались вдвоем.

— Со слов Милославского я понял, что «энтээсовцы» привозят свою литературу из Франкфурта-на-Майне, а часть ее, возможно, печатают здесь. В страны советского блока засылают при помощи воздушных шаров. Однако этому способу они верят не очень. Уцепятся и за другие возможности.

— Что ж, мы им поможем, — рассмеялся Фишер. — Вот, послушайте, какой у меня есть план.

«Наконец-то, — подумал с радостью Иннокентий, — кажется, будет настоящее дело...» А вслух произнес:

— Слушаюсь, товарищ Фишер.

— Уже больше года мы с вами знакомы: я вам доверяю. Так вот, слушайте: надо парализовать идеологические диверсии русских «солидаристов». Это выгодно и нам, немцам, и нашим друзьям: антикоммунистическая литература сеет семена раздора между западными и восточными немцами, между немецким, русским и другими народами... Эта зараза вредна для всякого здорового организма. План такой. Вы расскажите своему шефу о знакомстве со мною. Мы познакомились в сорок четвертом году в Дахау. Вы скажете, что служили там в лагерной полиции, а я некоторое время — в охране, по тотальной мобилизации. Здесь встретились случайно... Мой брат Карл Фишер работает летчиком, регулярно водит пассажирские самолеты на линии Мюнхен — Будапешт. С ним вы пока ни о чем серьезном не беседовали. Осторожно намекните Милославскому, что через меня, мол, можно повлиять на Карла. За соответствующую плату он согласится нелегально доставлять антикоммунистическую литературу в Будапешт, а оттуда ее легко переправить в Восточную Германию, Польшу, Чехословакию и даже в Советский Союз...

— Милославский не поверит.

— Почему же? Карл действительно летчик. Впрочем, вы бываете в городе с Милославским?

— Иногда заходим в пивной бар «Бавария».

— Прекрасно. Условимся, и я подойду к вам в баре. Вы меня представите Милославскому и расскажете как мы познакомились. Остальное попробую я!

Библиотека Мюнхенского филиала НТС занимала три больших полуподвальных комнаты, выходивших квадратными окнами на многолюдную улицу. На стеллажах двух комнат пестрели корешки книг, изданных до революции и в первые годы советской власти, и специально подобранные произведения русских и иностранных писателей. Тут можно было найти Сологуба и Мережковского, Бальмонта и Анненского, романы Достоевского и «Книгу о русских поэтах последнего десятилетия» Модеста Гофмана, Ницше и Уайльда, Метерлинка и Реми де Гурмона, Гумилева и Мендельштама. Третья комната была сплошь и беспорядочно забита журналами, брошюрами и газетами, изготовленными солидаристами. Эта комната служила и кабинетом для заведующего хранилищем. Потрепанные книги покрылись толстым слоем пыли.

Когда Милославский и Каргапольцев вошли туда, навстречу им поднялся высокий и обрюзгший мужчина, как видно, дремавший.

Милославский подошел к нему вплотную и небрежно сунул руку.

— Здравствуй, Санек... Знакомься, это наш новый коллега.

Библиотекарю давно перевалило за пятый десяток, но он не обиделся: Санек так Санек. Полное его имя — Александр Рязанов — теперь редко называли.

— О, это был настоящий волк, — кивнул на него Милославский. — Ни одно стоящее дело не обходилось без него. А вот ослаб, силы покинули. «Избыток страсти и вина...»

Милославский рассказал о нем, словно об отсутствующем. Последние слова он пропел на мотив известной песенки и весело рассмеялся.

— Ничего, мы еще послужим вере и отечеству. Так, Санек?

Константин Витальевич покровительственно похлопал Рязанова по плечу.

— Так точно, господин Милославский, послужим.

— А раз так, вводи новичка в курс дела. Начни с продукции нашей фирмы

— О'кэй! Прошу.

Рязанов с готовностью стал показывать.

— Вот в этом углу, так сказать, духовная пища для читателей за «железным занавесом».

Иннокентий с недоумением остановился: перед ним лежали стопы «Комсомольской правды» и «Литературной газеты».

Милославский подмигнул:

— Бери, не стесняйся. Читай, тут не запрещено.

Подумав, что его хотят разыграть, Иннокентий небрежно взял номер «Литературной газеты».

— Наверное, еще довоенная?

— А ты читай, читай, — рассмеялся Милославский.

Каргапольцев прочел: «Товарищ! Будь осторожен, в твоих руках запрещенная антикоммунистическая литература».

«Вот гады, до какой подлости дошли», подумал он, а вслух произнес:

— Здорово придумано!

Милославский и Рязанов ухмыльнулись...

— Пройдите сюда, господа. — Подозвал их Рязанов. — Здесь наш художественный фонд: «Королева Марго» Александра Дюма, «Ревизор» Николая Васильевича Гоголя, «Рассказы» Куприна...

— Это тоже... бутафория? — изумился Иннокентий.

— Разумеется. А дальше у нас идет пропагандистский отдел: «Блокнот агитатора Советской армии», «Как пользоваться художественной литературой в агитационной работе».

Каргапольцев не переставал удивляться, чем доставил нескрываемое удовольствие Милославскому.

Иннокентий почувствовал, что от затхлого запаха подвала начинает свербить в носу. Он чихнул.

— Это без привычки, — заметил Рязанов, — а я целыми днями... и ничего.

— А вы давно... — Иннокентий с трудом подобрал нужное слово, — не на родине?

— Мне везде родина. Вот давай покажу тебе, какие тюки готовить, а потом расскажу о себе, если интересуешься.

— Ну, ладно.

— В каждый тюк связываем двадцать пять — тридцать килограммов. Подбираем из всех отделов. Теперь, смотри. Бумагу завертываем вот так... — упаковал подобранную стопку и обвязал шпагатом. — Обрати внимание на узел. Самая ответственная операция в нашем деле. Когда контейнер начнет вращаться, узел должен развязываться, тогда книжечки и листовочки полетят словно голуби.

«Хороши голуби, — подумал Иннокентий. — Чума на крыльях».