Алексей Иванов - Уральская матрица
«Завод» XVII века состоял из несколько сыродутных горнов, каждый величиной с термитник, из кузницы размером с баню и земляных ям, где копали руду. Такие заводы назывались потом «мужицкими». Здесь работало по десять-двадцать человек. Однако продукции и прибыли хватало: разное железо купцы не возили на Урал из России, а устроители «заводов» насовсем оставляли свои пашни. При 80 уральских слободах коптило небо около 40 «мужицких» заводиков. Если же такой заводик затевал сам воевода, а не слобода, то к производству воевода неотлучно прикреплял определённое количество работников из крестьян. Так зарождалась система «приписки».
Эти неказистые «мужики» дали начало уральской индустрии. «Мужики» разведали руды и научили крестьян железному делу. На базе «мужиков» выросли первые настоящие заводы: Невьянский при заводике Невьянского острога и Каменский при Железянском заводике Далматовского монастыря. «Мужики» поставили большие заводы на ноги — чтобы этими ногами большие заводы их и растоптали. В 1717 году вышел Указ о запрете выплавки металла «в малых печах». Государство боролось за доход от продажи железа и лишило крестьян возможности самим изготовлять себе гвозди, серпы и плуги.
Период от первого Ницынского заводика (1629 год) до Указа о запрете «малых печей» (1717 год) можно считать временем «мужицких заводов». Эпохи заводской истории Урала накладываются друг на друга, и следующая эпоха наступает, когда ещё не успела завершиться предыдущая. Время первых заводов началось в 1699 году — с закладки Невьянского завода.
Пётр I собрался серьёзно воевать со Швецией. Но как с ней воевать, если у неё же Россия и покупала железо? Собственные заводы России истощались чуть ли не быстрее, чем строились. И в Туле, и на Олонце заводам не хватало руд, лесов и рек. Урал казался спасением. Уже в 1696 году дьяк Сибирского приказа Андрей Виниус получил задание добыть образцы уральских руд. Руды оказались замечательными. И Пётр распорядился ставить на Урале два завода — Невьянский и Каменский. Оба они вступили в строй в 1701 году.
Но Урал был слишком далеко. Слишком затратно казне было вкладываться в заводы где-то у чёрта на куличках. Было бы лучше переложить эту ношу на чужие плечи. И плечи отыскались сразу же: плечи тульского кузнеца Никиты Демидова. Никита просил у Петра разрешения построить завод в Туле, а Пётр послал его на Урал, щедро «подарив» Невьянский завод. Раздражённый Никита отправил на Урал сына Акинфия.
В поступке Петра не было никакой горькой вынужденности: якобы, мол, Невьянский завод загибался, и Демидов его спас. Да, дела Невьянска шли не блестяще. Но за 1702 год Невьянский и Каменский заводы отлили столько пушек, что восстановили артиллерийский парк, утопленный Петром в болотах под Нарвой. А это были все пушки, накопленные Россией за двести лет. Для Петра «подарок» стал формой экономии. Так свойственно «уральской матрице», где милость государя дешевле капиталовложений. Для Урала же «подарок» стал началом новой стратегии горного дела: началом частной инициативы. Ну, а для Демидовых «подарок» оказался фартом. Правда, Демидовы осознали это не сразу. А может, осторожничали. Но сначала Никита долго скармливал доходы Петру — карточными проигрышами и прямыми взятками. Лишь в 1716 году Акинфий заложил второй уральский завод — Быньговский.
А государство потихоньку определялось с «правилами игры». Зимой 1702–1703 годов Андрей Виниус поехал в Тобольск к картографу Семёну Ремезову. Хитроумные дьяки придумали, как возить тяжеленные пушки с Урала в Россию: по реке Чусовой на судах. Этот путь подсказал Ермак. Он прошёл от Камы до Тобольска, а Ремезов — от Тобольска до Камы. Семён Ремезов служил памяти Ермака словно апостол: он отыскал в Кунгуре старейшую летопись о легендарном походе и сам написал свою хронику. Трудами Ремезова Ермак как демиург продолжал творить уральский мир.
Весной 1703 года на Чусовой для Каменского завода Семён Ремезов основал Уткинскую пристань. Уловив замысел Ремезова, Демидовы для своего Невьянского завода тотчас основали на той же Чусовой пристань Курья. Так «горнозаводская держава» начала прирастать «отраслями производства»: к рудникам, лесосекам и заводам прибавились пристани и плотбища.
В 1704 году казна заложила ещё два горных завода — Алапаевский и Уктусский. В облике первых заводов уже проступила общая система. Завод стоит на перекрестье речки и плотины, и всё селение предназначено в жертву заводу. Эта рациональность была совершенно языческой, без всякой гуманности. Да и сами язычники, уральские инородцы, вдруг оказались при деле: они потребовались заводам, чтобы указать месторождения в своих горах и лощинах. Рационализм продиктовал и приписку к заводам крестьян из окрестных слобод. Первый же опыт большой приписки дал и первый бунт: в Кунгуре в 1703 году. А первый бунт дал понять, что пушки пригодятся не только на границе со шведом, но и подле собственных печей. Над Уралом забрезжила «неволя под ружьём».
На излёте второго десятилетия XVIII века на Урале дымило около десятка заводов. У Петра назрела необходимость как-то выделить заводы из общего контекста, потому что общий контекст связывал промышленность по рукам и ногам. С помощью Чусовой молодые заводы решили проблему дорог; на подходе была проблема дураков. Наступило время Берг-привилегии.
В 1719 году Пётр провёл реформу горного дела. Вместо Приказа рудокопных дел была учреждена Берг-коллегия. Она управляла пятью Обер-бергамтами, которые вели заводские дела по всей России. Причём Обер-бергамтам подчинялись конторы не только казённых заводов, но и частных. Сами же Обер-бергамты подчинялись не Берг-коллегии, а Сенату и государю. Так от горных заводов «невидимые нитки» протянулись прямо к трону.
А государева милость воплотилась в Берг-привилегии. Этот странный документ был вовсе не законом, а перечнем нарушений закона, которые можно допускать ради процветания горного дела. (Потому, собственно, и «привилегия».) Например, по Берг-привилегии заводчик имел право оставлять у себя изловленных беглых крестьян, хотя любой помещик обязан был возвращать их хозяину. По Берг-привилегии любой, кто найдёт месторождение, мог «объявить» его властям, и не важно, кому принадлежит земля. А казна обеспечит такого счастливца крестьянами, лесами, отводом территории и деньгами в долг — лишь бы строил завод. Этот порядок получил название «горная свобода». Название очень точное, потому что оно как раз и подразумевает свободу в смысле смены «матрицы»: любая прочая меняется на горнозаводскую.
Горным командиром, главой уральского Обер-бергамта (со временем он получил название Екатеринбургского), Пётр поставил капитана артиллерии Василия Татищева. Татищев прибыл на Урал. Сначала он разместил свою «ставку» в Соликамске, потом перебрался в Кунгур, а потом — на Уктусский завод. Татищев только-только начал выстраивать «горнозаводскую державу», как «прищемил хвост» Демидовым — отнял их пристань Курью. Демидовы тотчас настрочили донос. В 1722 году Татищева сняли с должности с позорной формулировкой «за казнокрадство». Его место занял генерал Виллим де Геннин. Честный служака, он оправдал своего предшественника, причём в письме Петру написал о своём отношении к Татищеву напрямую: «…хоть и рожу его калмыцкую не люблю».
Ресурсом, вокруг которого начала «окукливаться» уральская «горнозаводская держава», разумеется, были горные заводы Урала. Монаршей милостью стала Берг-привилегия. «Невидимыми нитками» — личное знакомство горных командиров с Петром. Причём эти «нитки» натягивались с обеих сторон: Петру нужны были пушки, а горным командирам нужна была независимость, иначе вороватые чиновники сожрут их заводы со всеми железками. «Уральская матрица» форматировала жизнь и работала не на какой-то там «самобытности», а на здравом смысле, на трезвой логике, на жёстком расчёте.
И заводы принялись «плодиться и размножаться». В 1722 году Демидовы основали Нижне-Тагильский завод и перенесли в Тагил своё «родовое гнездо». В том же году и Строгановы основали свой первый завод — Таманский на Каме. «Горнозаводская держава» легла на Уральский хребет как седло на лошадь — на обе стороны. Увернуться от горного дела Строгановы не смогли. Пётр объявил госмонополию на скупку соли, и строгановские варницы начали оглядываться на окрики бергамта. «Держава» властно присоединяла к себе новую отрасль производства: к заводам, рудникам и пристаням приплюсовала солеварни.
Этапным стал 1723 год. Почти одновременно вошли в строй Егошихинский и Екатеринбургский заводы: будущая губернская столица Урала и вновь учреждённая горная. Так из общего корня рождалась уральская «двоичность», «зеркальность». Де Геннин перенёс из Уктуса в Екатеринбургский завод Обер-бергамт (в состав которого вошли Пермский, Казанский, а потом и Оренбургский бергамты). Так кристаллизовалась государственная структура «горнозаводской державы». Заводами руководил горный командир и Екатеринбургский Обер-бергамт, а не губернаторы в Казани или Тобольске (Оренбурге или Уфе). И не важно, что стояли заводы во владениях губернаторов. Де Геннин обозначил пределы «горнозаводской державы»: четыре казённых завода (Екатеринбургский, Уктусский, Алапаевский и Каменский), 18 приписных слобод и две пристани. Потом границы «державы», конечно, раздвинулись.
