Илья Эренбург - Война. 1941—1945
Последнее изречение очаровательно: заранее приучают пушечное мясо к мысли, что людоед обожает человечину.
За два года до войны министерство просвещения рекомендовало для школ книгу Виткопа «Военные письма» как подготовляющую к грядущим событиям. Вот как представляется война в книге Виткопа: «В нас очень мало стреляют. Мы сидим в землянке. Здесь очень уютно. Мы курим, много едим и развлекаемся…»
Маленькие дети поют песенку. Вот ее дословный перевод:
Если весь мир будет лежать в развалинах,К черту, нам на это наплевать!Мы все равно будем маршировать дальше,Потому что сегодня нам принадлежит Германия,Завтра — весь мир.Это младенческий лепет гитлерии.
По статуту, опубликованному в 1936 году, в «гитлеровской молодежи» имеется своя аристократия — «Stamm-Hitler-Jugend» — «коренная гитлеровская молодежь». Это отборные экземпляры, будущие СС. Эти молодчики имеют право наказывать других детей, они также должны доносить на родителей и на учителей. «Коренные» натаскиваются на ремесло шпиков и палачей.
В своей книжке «Майн кампф» Гитлер говорит:
«Нужно воспитывать каждого так, чтобы он чувствовал свое превосходство над другими».
Человеческая солидарность, чувство товарищества, скромность изгнаны из гитлерии.
Моральные принципы «гитлеровской молодежи» выражены в изречениях людоеда Гитлера:
«Мы должны быть жестоки со спокойной совестью — время благородных чувств миновало».
«Я освобождаю человека от унизительной химеры, называемой совестью».
«Мы вырастим молодежь, перед которой содрогнется мир, молодежь резкую, требовательную и жестокую. Я так хочу. Я хочу, чтобы она походила на молодых диких зверей».
Гитлер заменил любовь расовым совокуплением. Вместо брака он преподнес немкам «одного парня на двадцать девушек». Он уничтожил семью, забрав себе детей. Он отдал школу на разгром. На место учителей сели тупые, кровожадные ефрейторы. Изображая из себя захолустного ницшеанца, Гитлер провозгласил «новую мораль» — культ грабежа, пыток, убийства. Этих людей трудно оскорбить — они сами называют себя жестокими и бессовестными.
И вот в 1941 году СС двинулись на нас. Они, наверно, еще помнили школьные уроки.
4 августа 1941 г.
6 августа 1941 года
Немцы педантично бомбят Москву: прилетают в пять или в десять минут одиннадцатого.
Жалко Книжной палаты. Это был один из самых чудесных домов Москвы: старый особняк с колоннами.
На улицах теперь много женщин с узлами: носят с собой самое ценное.
Разрушено одно из зданий Академии, театр Вахтангова, астрономический институт, несколько десятков домов. В моей квартире воздушная волна произвела некоторый беспорядок. Пути этой «волны» воистину неисповедимы: она расплющила медный кофейник, но глиняные вятские бабы по-прежнему улыбаются. Наши собаки, два пуделя и скотчтерьер, при словах диктора: «Граждане, воздушная тревога» — прячутся под диваны.
Среди людей некоторые оказались неожиданно храбрыми, другие трусливыми. Есть мужчины, которые мечтают, как бы с вечера забраться в метро, но таких немного. Большинство выносят бомбардировки спокойно. Многие охотно лезут на крыши. Гасить зажигательные бомбы — это новый излюбленный спорт москвичей. На заводах во время тревоги продолжается работа. В убежищах при газетах установлены линотипы, стучат ундервуды.
Вчера был пятнадцатый налет на Москву. Я разговаривал с начальником противовоздушной обороны генерал-майором Громадиным. Это молодой человек. В его кабинете стоит койка: иногда генералу удается соснуть час-два. У него красные глаза: давно не высыпался. Генерал рассказывает, как наши артиллеристы сбивают осветительные ракеты неприятеля. Вчера на Москву летело свыше ста самолетов, но долетело всего несколько машин. Сильными были первые массированные налеты. Немцы тогда летали на малой высоте — четыре-пять тысяч метров — и скидывали тяжелые бомбы — до полтонны. Теперь они летают выше и бомбы у них измельчали. Наши летчики и артиллеристы сбили уже сотню немецких машин на подступах к Москве. В центре города, на площади Свердлова, стоят сбитые самолеты. Ребята толпятся вокруг. Старуха прошла мимо и сплюнула: «Нечисть!»
Недалеко от дома, где я живу, бомбы попали в школу. Убиты дети. Не всех детей увезли… В скверах садовники аккуратно поливают цветы.
Бескорыстные взломщики
Доктор Геббельс заявил: «Против русских дикарей сражаются отважные германцы, бескорыстные крестоносцы, солдаты чести, свободные и дисциплинированные».
Вот как рисует этих «солдат чести» командир 79-й германской дивизии, правда, не в газетной статье, но в приказе, на котором стоит «секретно»:
«Ефрейтор 208-го пехотного полка Мюнх в течение продолжительного времени занимался взломом дверей и шкапов во французских домах, кражей белья и носильных вещей.
Солдат 208-го пехотного полка Кауфман потребовал от французского трактирщика, чтобы француз доставил ему девушку для половых сношений. Когда тот отказался, он угрожал ему заряженным пистолетом. Семидесятитрехлетнюю женщину, к которой Кауфман обратился с подобным требованием, он ударил пистолетом по голове.
Ефрейтор 179-го артиллерийского полка Крамер подделал удостоверение германской комендатуры города Сан-Дизье, которое дало ему право купить шубу.
Солдат 226-го пехотного полка Вальтер изнасиловал одиннадцатилетнюю французскую девочку».
Этот список можно было бы продолжить — в приказе перечислены тридцать наиболее отличившихся гитлеровцев.
«Бескорыстный крестоносец» взламывал шкапы. «Рыцарь чести» насиловал девочек. «Цивилизованный германец» бил старуху пистолетом по голове.
Генерал фон Браухич в приказе, снабженном той же роковой пометкой «секретно», скромно рассказывает о жизни своих подчиненных:
«Военнослужащие всех рангов на улицах встречаются с женщинами, по всей видимости проститутками, показываются с ними в общественных местах. Несмотря на запрещение, солдаты берут с собой в машины особ женского пола, которые явно не имеют германского подданства.
Пение и крики, вызванные чрезмерным употреблением спиртных напитков, вредят облику германской армии. В гостиницах, где проживают господа офицеры, устраиваются оргии с участием проституток.
Возле домов терпимости стоят военные грузовики. Имел место случай, когда офицер, состоящий в высоком чине, был найден возле дома терпимости в бесчувственно пьяном состоянии».
Так рисует германскую армию генерал фон Браухич. «Крестоносцы» в публичных домах пьянствуют и безобразничают. «Дисциплинированные солдаты» горланят и скандалят с уличными девками.
Вот, наконец, третий эксперт — командующий 18-й дивизией. Он рассказывает о храбрости и дисциплинированности германских солдат.
«Солдаты не отдают чести. Они небрежно одеты, лишены выправки, мало походят на солдат.
Я запрещаю военнослужащим закупать продукты и носильные вещи для перепродажи. Я не могу допустить, чтобы машины были набиты женскими вещами.
Я отдал под суд ефрейтора Кранца и солдата Галлера за увечья, сознательно причиненные себе с надеждой освободиться от военной службы. Ефрейтор Кранц заявил, что он предпочитает позорящий его приговор боевому посту…
Участились случаи дезертирства. Я буду беспощадно карать малодушных, сеющих панику и отчаяние. В русском походе мы должны быть вдвойне бдительными и стойкими».
Нужно ли говорить, что и на этом документе значится «секретно»? Но шила в мешке не утаишь — не выдать самострелов за храбрецов, и дезертиров не вырядить героями.
Почему это происходит? Почему СС, месяц тому назад кричавшие: «В Москву!», теперь шлют стоим невестам меланхоличные письма? Почему на второй месяц войны против нас немецкие солдаты уже ведут дневники, полные отчаяния, похожие на страницы романа Ремарка? Почему пойманные диверсанты вдруг падают на колени и хнычут, вымаливая жизнь?
Грабители и насильники никогда не бывают смелыми. Гитлеровскую молодежь воспитали на культе кулака, палки, плетки. Распущенные мальчишки участвовали в погромах, забирали «неарийские» шубы и часы. Они пытали в концлагерях арестованных. Они издевались над безоружными чехами. Они пошли на войну, как на базар — с мешками для провизии. Они пошли грабить и насиловать. Их послужные списки — перечни разграбленных магазинов и обесчещенных женщин. Им неслыханно повезло — Европа оказалась беспризорной. Париж плохо лежал, и гитлеровцы расхватили его по кускам. Они пьянствовали, грабили, и все это оставалось безнаказанным.
Настал час проверки. Палачи и шпики не выдержали экзамена. Человек, привыкший унижать другого, прежде всего труслив — он знает, что и его могут унизить. Он либо стоит с плеткой, либо подставляет плетке свой зад. Отвага наших бойцов рождена любовью к свободной родине, чувством человеческого достоинства, пониманием человеческой солидарности. Гитлеровцы вопили: «Да здравствует война!», а когда дело дошло до настоящей войны, они начали вздыхать. Мы не упивались словом «война», но наши бойцы воюют просто, сурово и серьезно.
