Григорий Василенко - Найти и обезвредить
«Кого же видел Пуханов на улице в Краснодаре?» — ломал голову Крикун, хотя он и сказал начальнику: «Пока не нашли». И как найти того неизвестного только по приметам, которые были настолько скудными и общими, что могли подойти чуть ли не к каждому мужчине средних лет и среднего роста? Ни фамилии, ни имени, ни звания, ни родных и близких разыскиваемого Крикун не знал.
Начальство интересовалось розыском неизвестного пока без упреков и недовольства, но время шло, а Крикун ничего определенного доложить не мог, кроме как «ищем» и своей уверенности в том, что рано или поздно «контру найдем». Эта уверенность жила в нем твердо, и он настойчиво ее внушал всем тем, кто имел отношение к розыску.
На одном из совещаний в отделе Крикун попросил слова и еще раз напомнил присутствовавшим приметы неизвестного, которого видел Пуханов в Константинополе, а впоследствии встретил на улице в Краснодаре. Сотрудники отдела, выслушав Крикуна, усомнились в том, что по таким весьма расплывчатым приметам можно найти подозрительного.
— Любой встречный подойдет, хватай его — и приметы сойдутся, — сказал со смешком кто-то из сотрудников.
Крикун промолчал, возразить ничем не мог. После совещания, куда бы он ни шел, где бы ни был, он присматривался к прохожим, проверяя известные ему приметы, по которым он призывал других искать контру. Крикун был еще уверен, что при встрече тот, кого он искал, ни за что не посмотрит прямо в глаза, а будет их прятать, как человек, чувствующий за собой большой грех. Вот, пожалуй, и все, чем располагал Крикун. Было над чем ему задуматься и поразмышлять, так как контру надо было найти, и эта задача возлагалась прежде всего на него.
Он решил еще раз встретиться с Пухановым. Не допрашивать, а повести наедине непринужденный, даже доверительный разговор по разным вопросам, но главным образом — о неизвестном, который тому случайно встретился в городе, с надеждой получить что-нибудь новое, докопаться до каких-нибудь особых примет, за которые можно было бы уцепиться, и повести розыск по всей Кубани.
— Ну и задал ты мне загадку, — угощая махоркой Пуханова, сказал ему Крикун. — А может, обознался?
— Я мог бы не говорить.
— Значит, видел?
— Видел и по-честному сказал.
— Ото, тебе засчитают на суде.
— Засчитают, жди… — усомнился Пуханов. — Но это доказательство моего полного раскаяния.
— Да… Так какой же он из себя? — спросил Крикун так, как будто и не задавал этого вопроса раньше.
— Какой-то лохматый…
— Лохматый? — удивился Крикун. — Так…
— Волосы у него пластами во все стороны, густые с проседью. И вообще, лицо у него приметное.
— Чем же?
— Оно — как у крота: остроносое, с маленькими глазками, а над ними шапка лохматых волос.
Крикун редко улыбался, но на этот раз, услышав о кроте, скривился в доброй улыбке.
— Значит, лохматый, как я понимаю, такой вихрастый? Да, а уши?
— Уши? Большие, оттопыренные. Усы и бородка жиденькие, как у дьячка.
— Значит, наверное, отпускает, еще не отросли, — рассуждал Крикун и поинтересовался цветом бороды и усов. Пуханов не помнил и ничего определенного на этот счет сказать не мог, но дополнил описания одежды:
— …Был при галстуке. Галстук — трубочкой, скрутился… Пиджак также мятый, с верхними накладными карманами.
— Кто же это такой? — как бы себя спрашивал Крикун.
Пуханов пожал плечами.
— Где ты его видел?
— Я же сказал, в Екатеринодаре, на улице.
— Ото, я не о том тебя спрашиваю, — буркнул Крикун. — Где ты его видел в Турции? Там столько болтается беляков, и как ты его там запримитыв? Ну и память у тебя…
— Видел я его там в порту, на судне «Гурдистан», бывшем «Владимире», в матросской робе, а то судно, на котором я отправился в Новороссийск, стояло рядом, бок о бок.
— Ты с ним говорил?
— Нет, разговора не было, а с другими перебрасывался от нечего делать. Один мне даже на ухо шепнул, что команду набирают в Россию. Наш «Эттихад» отчалил от стенки в темноте, а «Гурдистан» остался в порту.
Крикун все время пристально смотрел на Пуханова и не заметил каких-то признаков выдумки или стремления наговорить того, чего не было. Тот что-то припоминал, надолго задумываясь над ответом. Кое-что Пуханов дополнил к тому, что показывал раньше, но Крикун тут же решил проверить его.
— А ты мог бы его узнать на фотографии?
— Смотря какие фотографии…
— На шо намекаешь? — не понравилось Крикуну рассуждение Пуханова.
— Ежели фотографии старые — это одно, а на теперешних — не знаю.
— Опять за свое? — строго спросил Крикун. — Вижу, куда гнешь: значит, при царе и фотографии были лучше, чем теперь? Так или не так?
Пуханов именно это имел в виду и понял, что Крикуна даже скрытыми намеками не провести. Сидел перед ним молча, потупив глаза.
— Ото, вижу, дошло, — заметил, довольный, Крикун. Вынул из стола несколько фотографий разных размеров, гражданских и военных, и разложил их перед Пухановым: — Ото, погляди.
Всех лиц, заснятых на фотокарточках, Крикун знал. Они арестованы и находились под стражей или были отпущены после допросов домой. Пуханов смотрел внимательно, некоторые фотокарточки брал в руки и не торопился положить на место. Не торопил его и Крикун.
— Нет, — сказал Пуханов.
— Значит, тут нет того?
— Нет.
Крикун был доволен тем, что ему по ходу разговора пришла в голову мысль о проверке, которая убедила в том, что Пуханов не водит его за нос.
«Значит, надо искать, — отметил про себя Крикун. — Запросить Новороссийскую ЧК и другие: не появлялся ли в наших портах «Гурдистан»? Да и в приметах есть кое-что новое… Ото, не дело, что контра, прибывая из-за границы, долго разгуливает руки в брюки по Кубани», — ожидал он такого примерно упрека от начальника отдела.
С новой энергией Крикун принялся за розыск.
8
Следствие по делу Малогутия и его банды подходило к концу. С каждым ее участником разбирались в отдельности. Определялась степень вины арестованных, готовилось обвинительное заключение для передачи материалов дела в суд. Некоторых примкнувших к банде казаков, тяготившихся пребыванием в ней и искавших удобного момента, чтобы сбежать домой, освобождали из-под стражи. По каждому случаю советовались с Гуляевым. Только после того, как Николай Васильевич заверял, что участник банды никого лично не убил, принималось решение об освобождении. Освободили и Гуляева, оказавшего неоценимую помощь следствию.
Разговор о поездке за границу, начатый с ним Фроловым, продолжили Смиренин Василий Васильевич и Крикун.
Поздним вечером, когда часовая стрелка на звонких ходиках приближалась к двенадцати, Василий Васильевич пригласил к себе Гуляева. На столе по случаю предстоящей важной беседы Крикун приготовил три большие кружки с кипятком, заваренным вишневыми ветками, а на бумажке по два полукруглых тонких кусочка сахарной свеклы, побывавшей перед этим в жаркой печке. Мягкая тушеная свекла напоминала сладкий мармелад, о котором в это голодное время у участников чаепития остались только одни воспоминания.
— Сахар и до войны был роскошью в нашей большой семье, — рассказывал Василий Васильевич Гуляеву, — поэтому мать частенько подавала на стол к чаю вот такие же «паренки». Все-таки лучше, чем без ничего.
— У Малогутия в лесу и этого не было. С удовольствием отведаю, — сказал Гуляев.
Они принялись за чай, присматриваясь друг к другу, осторожно нащупывая общую нить, которая бы помогла им установить тот незримый контакт, который так нужен уже на подступах к решению весьма сложного и необычного вопроса.
— Бандитские убийства, грабежи… А ЧК в ответе за это перед народом и перед партией. И правильно сделают, если шею намылят нам в обкоме. В горах еще действуют банды, во главе которых стоят бывшие офицеры, заброшенные из-за границы. Нам пора взять в свои руки канал заброски агентуры на Северный Кавказ и контролировать связь бандитского подполья с белой эмиграцией. Это, так сказать, главная цель вашей поездки за границу, — сказал начальник отдела и надолго над чем-то задумался. Ему хотелось быть предельно кратким, но вместе с этим он заботился, чтобы сказанное дошло до собеседника, соответствовало бы той ответственности и большому риску, на которые шел сидевший перед ним Гуляев.
Ни об ответственности, ни о риске, ни о важности принимаемого в кабинете Смиренина решения никто не должен был знать. Только при этом условии можно было рассчитывать на успех операции, разработанной Крикуном еще при Фролове. Единственным свидетелем их разговора был Ф. Э. Дзержинский, строго посматривавший на них с портрета.
— Для решения этой, далеко не простой, задачи, — продолжал Смиренин, — надо не только потолкаться среди князей, офицеров, генералов и своры бежавших из России чиновников и попов разных калибров, но и войти к некоторым из них в доверие. Это очень нелегко, товарищ Гуляев. Ведь к каждому приезжему из Советской России они испытывают понятное недоверие. Но при этом не могут не проявить интереса, так как им надо показать французам и англичанам свою работу. Как считаете, есть у нас основа для того, чтобы вам справиться с этой задачей?
