Макс Хейстингс - Первая мировая война. Катастрофа 1914 года
За последующую неделю боев немецкое наступление выдохлось и расстреляло все боеприпасы. Русские оказались гораздо сильнее и заняли позиции на выгодном для обороны рельефе. Три немецкие дивизии остались отрезанными на лесистых холмах к востоку от города, и 22 ноября царская ставка отдала приказ подготовить 60 поездов, чтобы доставить ожидаемые 50 000 пленных в лагеря. Вечером 23 ноября командующий немецким корпусом барон фон Шеффер-Боядель сообщил по радио в штаб армии, что попытается этой ночью прорваться, иначе «25-й резервный корпус завтра исчезнет с лица земли»{1046}. На следующее утро после отчаянного боя, в 7.50, Шеффер радиографировал снова: «Резервов не осталось. Положение тяжелое» – и через 10 минут: «Катастрофически не хватает боеприпасов и пайков. Требуется срочная… подмога». В ответ Август Макензен, командующий 9-й армией, выделил в подкрепление Шефферу два корпуса, и немцы смогли вырваться, прихватив с собой 16 000 российских пленных. Вечером 24 ноября войска сошлись у Бжезин, и русских окончательно лишили возможности переломить ход событий. Однако наступление Людендорфа провалилось, как бы он ни пытался утверждать обратное. При всем его (и большинства его подчиненных) несомненном превосходстве над российским противником в военном мастерстве начальник штаба Гинденбурга сильно переоценивал свой стратегический гений.
Рузский, хоть и сумел отбросить Макензена, теперь испытывал острую нехватку всего что только можно. Одна из российских дивизий за три ноябрьских дня расстреляла 2,15 миллиона обойм для стрелкового оружия. Россия вступала в войну, имея на вооружении 5000 орудий и 5 миллионов снарядов. К концу 1914 года царские фабрики выпускали 35 000 обойм в месяц – однако армии на фронте иногда расходовали по 45 000 в день. 1 декабря на армейских складах оставалось лишь 300 000 снарядов. Кроме боеприпасов армии не хватало винтовок и даже сапог, которые Рузский затребовал в количестве полумиллиона пар. По полю боя таскали телеги, на которые грузили сдираемые с мертвых лошадей подковы, требующиеся для живых. Промерзшая до каменного состояния земля позволяла подвозить припасы, но не давала окапываться. В глубоком снегу раненые замерзали насмерть еще до того, как их успевали эвакуировать. От ночных холодов некоторые умирали в траншеях, не дожидаясь пуль и снарядов. Аэропланы делали лишь короткие вылеты, поскольку у летчиков быстро немели руки и становилось трудно держать штурвал, хотя немцы продолжали донимать Варшаву бомбардировками. Обе стороны испытывали постоянный отток сил из-за дезертиров. И хотя наступление немцев пресекли на корню, вторжение российской армии в Германию тоже срывалось. Людендорф сообщил начальству об очередной своей крупной победе. На самом деле он лишь помял отдельные формирования русских, однако его авторитет оказался достаточно высок, чтобы Фалькенхайн поверил и перебросил ему еще четыре корпуса с Западного фронта.
В австрийском стане дальше к югу после четырех месяцев лишений, поражений и отвратительного командования боевой дух окончательно упал. Генералы империи Габсбургов вальсировали куда лучше, чем сражались, а об управлении личным составом не имели никакого представления. Для Константина Шнайдера, явившегося 29 ноября к командующему корпусом в Кракове, цивилизация после долгого пребывания в поле оказалась потрясением: «Война словно остановилась на границе города. Я как будто по мановению волшебной палочки перенесся в другую жизнь. Ярко освещенные улицы. <…> Совершенно другой мир, от которого я уже отвык, вдруг заиграл вокруг всеми красками, и я будто очнулся от сна. Люди в гражданской одежде занимались привычными делами, женщины щеголяли модными нарядами, офицеры ходили в мирных черных фуражках и гарнизонной форме. Как странно, что каких-нибудь два часа назад отовсюду летела русская шрапнель, а кругом на много километров от предместий этого живого, полнокровного города простиралась мертвая зона»{1047}. Штаб корпуса, как оказалось, размещался в роскошном отеле. Шнайдеру среди умытых, начищенных, отутюженных штабных стало неловко за свою потрепанную и перепачканную форму. Однако новости он узнал феноменальные: прибыло немецкое подкрепление, войска уже выгружаются. «Все сразу воспрянули духом, появилась надежда на победу»{1048}.
На самом деле свежих сил хватило только на то, чтобы предотвратить полный разгром австрийцев, чему способствовала также неразбериха в русском стане. Между царскими генералами снова началась грызня: Иванов на юге хотел еще раз выступить в атаку против австрийцев, но для этого требовалось, чтобы сосед прикрыл его правый фланг, чего Рузский делать не намеревался. Поэтому инициатива нового наступления перешла в начале декабря к австрийцам. Поначалу они добились некоторых успехов, вызвавших у Конрада восторг, граничащий с эйфорией, и побудивших его заявить о победе. Константину Шнайдеру наступление показалось едва ли не страшнее отхода: «Отступающие… не видят пострадавших от войны. Победители же вынуждены пересекать театр военных действий и содрогаются в ужасе от увиденного»{1049}. Как раз в те дни ему довелось наблюдать символическую сцену: русский и австриец пытались заколоть друг друга штыками, но упали замертво, убитые одним снарядом. Как обычно, краткий успех Конрада больших побед не принес – развить его не удалось. Русские пошли в контрнаступление. На исходе года австрийские войска снова были отброшены к подножию Карпат.
Обе стороны действовали непоследовательно. Фалькенхайн понимал, что исход войны будет решаться на западе. 26 ноября он писал в Ober Ost – ставку верховного командования в Польше: «Все победы, одержанные на востоке ценой поражений на западе, совершенно бессмысленны»{1050}. Однако эта суровая правда не помешали Гинденбургу и Людендорфу по-прежнему требовать подкрепления, тем более что после поражения под Ипром, в котором винили лично Фалькенхайна, их авторитет был выше. Политические соображения, возобладав над военными, побудили немцев оправить подкрепление на восток. Центральные державы смертельно боялись, что в случае провала Восточной кампании нейтральные государства могут встать на сторону Антанты. Берлин и Вена опасались, что тогда в войну против них вступит не только Италия, но и Болгария с Румынией. Еще сильнее терзал их маячивший впереди призрак абсолютного поражения Австро-Венгрии. Если и у царя Николая II, и у императора Франца Иосифа командование отличалось некомпетентностью, а войска были слабо подготовлены и снаряжены для современной войны, то армия Габсбургов была совсем никудышной. В то время как российские войска храбро сражались при благоприятном раскладе и особенно в обороне, от австрийцев храбрости не приходилось ждать ни при каких условиях. Таким образом, активность немцев на Восточном фронте объяснялась в основном опасением того, что Австро-Венгрия выйдет из войны.
Позорные неудачи австрийской армии были следствием присущего Австрии на государственном уровне презрения к военной науке в общем и вопросам снабжения в частности. На военных учениях, проведенных Конрадом в 1913–1914 годах – Grosse Etappenkriegsspiel, – номинально отрабатывались как раз те самые задачи, что стояли перед армией сейчас: развертывание и снабжение нескольких корпусов в Галиции. Однако военного инструктора Теодора фон Зигрингена, доказывавшего, что снабжение станет критическим операционным фактором в регионе со слабо развитой дорожной и железнодорожной сетью, отстранили как смутьяна. Солдаты Франца Иосифа терпели зимой 1914 года постоянные лишения, поскольку командование безответственно подошло к вопросам снабжения и быта. Лейтенант Александр Трушнович, словенец, описывал скудный солдатский паек: черный хлеб, похлебка без мяса, кофейный суррогат – «держали почти впроголодь». Между тем офицерам «доставалось больше приварка, чем всей роте, – вино, кексы, папиросы и сигары, которыми я делился с солдатами. Отвратительно было видеть это неравенство в траншеях, где все мы равны перед смертью».
Австрия лишь воображала, что сражается. Немецкий офицер, наблюдавший одним декабрьским днем, как австрийцы продираются вперед, обозвал их строй разболтанным – hanebüchen – по сравнению со строгими колоннами немцев. В довершение к прочим курьезам и неразберихе около 40 конрадовских солдат в Галиции оказались женского пола{1051}. В довоенной Восточной Европе женщинам случалось, берясь за мужскую работу, переодеваться в мужскую одежду и выдавать себя за мужчин. Так и сейчас некоторые командиры оставляли женщин в строю, даже когда обман раскрывался. В качестве одного из достоверных примеров можно привести польско-венскую художницу Зофью Плевиньску, которой в 1914 году было 19, записавшуюся в армию под именем Лешека Помяновского. На фронт она попала в декабре у Липницы-Мурованы и участвовала в боях до конца войны.
