Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов
В советскую эпоху было заведено, что все без исключения в зарубежные командировки отправлявшиеся проходили оформление через Центральный комитет партии. При выезде им давали ознакомиться с Инструкцией о правилах поведения за рубежом. Ясно, что не избежал этого десятилетиями заведенного порядка и член КПСС тов. Примаков Е. М. И в ответ на такую «заботу», об этом даже не говорилось, а само собой подразумевалось, Евгений Максимович щедро и в высшей степени профессионально готовил личные, без правдинского пафоса, записки об истинном положении в той или иной части света. Плодами его обезличенных размышлений и наблюдений пользовались все — от генсеков до чекистов.
Вряд ли у кого-то из представителей науки и серьезной журналистики той эпохи было больше раскиданных по всему миру друзей и знакомых, чем у обладающего необыкновенной харизмой Примакова. Востоковед по образованию, он хотя и изучал арабский, иногда пользовался услугами переводчика при переговорах с деятелями Ближнего Востока. В остальном ему хватало и английского.
А в 1991 году приезд Ельцина в «лес», как между собой называли Ясенево разведчики, произвел нечто, похожее на фурор. Его выступление перед руководством СВР было необычным. Честно признался, что испытывает определенные сомнения относительно компетенции Примакова. Тот работал в разведке недолго, его нельзя отнести к испытанным профессионалам. Хватит ли у новичка опыта и авторитета для создания принципиально новой, совершенно самостоятельной Службы, подчиняющейся непосредственно ему, президенту России? Как будто до этого разведка подчинялась кому-то кроме главы государства!
У самого Примакова оставались некоторые, таившиеся глубоко в душе, наружу не выходящие колебания. Была группка людей, среди них и разведчики, и аппаратчики, возможно, и искренне полагавшие, будто Прим (так его называли за глаза) не потянет. Поздний — по возрасту — приход в Ясеневский лес мог, по их мнению, сказаться на эффективности оперативной разведработы. Потребуется слишком много времени, чтобы вникнуть. А надо еще и завоевать доверие не только у авторитетных в профессиональной среде заместителей, но и у сотрудников, которым тоже палец в рот не клади. Все бывалые, все, как говорили тогда о загранработниках, хорошо объезженные.
Подобные сомнения посещали и самого кандидата на пост директора по существу новой Службы. Они перекрывались тем, что Евгений Максимович понимал — эта работа нужна стране. И промедление, остановка деятельности внешней разведки неизбежно скажутся на безопасности России. Пусть высокий стиль, но такова была суровая правда жизни.
Скажу и о другом. Примаков, которого Ельцин считал человеком Горбачева, нуждался в определенной передышке. Публичности в тот момент, когда многое решалось криками и громкими обвинительными речами, политическому деятелю Примакову не требовалось. Этим с успехом занимались другие, умело пробиравшиеся к ельцинскому трону. А Евгению Максимовичу переход на работу в подмосковный лес давал возможность вплотную заняться делом государственной важности.
И если в первые недели к академику относились если не со скепсисом и недоверием, а с определенной настороженностью, то вскоре эти понятные чувства исчезли. К тому же некоторые разведчики знали Евгения Максимовича по заграничным командировкам. Другие читали его аналитические труды. А молчаливое и как всегда выжидавшее большинство быстро уразумело: в период эпохальных потрясений этот серьезный, уже немолодой руководитель не даст никакой из конкурирующих спецслужб подмять, проглотить, присоединить к себе внешнюю разведку.
В ту пору атаки на нее уже готовились, и сотрудники СВР, привыкшие заглядывать вперед, мыслить стратегически, увидели в Приме фигуру могучую. Ведь на их глазах пал всемогущий КГБ. Разогретая спиртным и демагогическими речами толпа снесла памятник Феликсу Дзержинскому, а начальство комитета смотрело на происходившее, спрятавшись за плотные шторы. Никто не попытался выйти на площадь, вступить в тяжелую дискуссию, уж не говоря о том, чтобы защитить в данном случае ни в чем не повинного основателя ЧК. Теперь многие говорят, мол, пора восстанавливать. А где были, когда монумент сносили? Неужели ни у кого не хватило мужества хотя бы вступить в разговор, попытаться убедить? Ведь зачинщики же убеждая, нагло врали и одурачивали возбужденную толпу. И железный Феликс исчез не только по вине ненавидевших его маргиналов.
В Примакове же опытные, прошедшие хорошую школу разведчики быстро рассмотрели защитника. И ему, и им, призванным выполнять задачи по обеспечению безопасности молодой страны, отступать было нельзя. Да и некуда.
К тому же аналитики внешней разведки без всякой команды, по собственному почину изучили возможные кандидатуры всех претендентов на директорское кресло. По логике и смыслу выходило, что лучшего руководителя, чем Евгений Примаков, нет. Но логика в начале 1990-х была не в почете. Некоторые назначения никаким объяснениям не поддавались. Как, впрочем, и иные увольнения. Но во внешней разведке вопреки всему в логику верили.
Короче, в Ясеневе, к удивлению Ельцина, спокойно, но твердо высказались за Примакова. Открывший обсуждение первый заместитель директора Вячеслав Иванович Гургенов, которого в разведке уважали все, как всегда, был краток, доказателен, логичен. Вывод: только Примаков.
За ним взял слово Вадим Алексеевич Кирпиченко, о нем в этой главе я еще расскажу. Выступление человека, который когда-то принимал Примакова в члены партии, произвело большое впечатление. Напомнил: в разведку приходит не новичок, как полагают некоторые, а руководитель нескольких важных государственных международных научных институтов, многие годы поддерживавший рабочие контакты с Первым главным управлением КГБ СССР.
И Борис Николаевич, редкий случай,
