Уильям Ширер - Крах нацистской империи
Вскоре представилась еще одна возможность. 14 июля Штауфенберг получил приказ доложить на следующий день фюреру о положении с резервами (ведь каждый новобранец был теперь на счету), о том, как закрыть бреши на фронте в России, где группа армий «Центр», потеряв 27 дивизий, перестала существовать как боевая группировка. В этот день, 14 июля, Гитлер перенес свою ставку назад в Вольфшанце в Растенбурге, взяв лично на себя задачу восстановить Центральный фронт, где войска Красной Армии вышли на рубеж всего в 60 милях от Восточной Пруссии. Утром 15 июля полковник Штауфенберг вновь отправился самолетом в ставку фюрера[260], прихватив с собой бомбу в портфеле. В этот момент заговорщики настолько уверовали в успех, что было решено подать первый сигнал операции «Валькирия» за два часа до совещания у Гитлера, назначенного на 11 часов. По этому сигналу войскам и танкам из танкового училища в Крампнице предписывалось начать марш на столицу. Задержки с захватом власти быть не должно.
В субботу 15 июля, в 11 утра, генерал Ольбрихт отдал приказ «Валькирия-1» для Берлина и еще до полудня войска начали движение к центру столицы, имея приказ занять квартал на Вильгельмштрассе. В 13 часов Штауфенберг с портфелем в руке прибыл в конференц-зал фюрера, сделал доклад о резервах и затем вышел довольно надолго, чтобы по телефону сообщить в Берлин Ольбрихту посредством условленного кода, что Гитлер на месте, что сам Штауфенберг намерен вернуться в зал и взорвать бомбу. Ольбрихт информировал его, что войска в Берлине уже начали продвижение. Казалось, успех большого дела обеспечен. Но когда Штауфенберг вернулся в зал, Гитлер уже ушел и больше не возвращался. Огорченный Штауфенберг пошел к телефону известить о неудаче Ольбрихта. Генерал в бешенстве отменил тревогу, и войска постарались вернуться в казармы как можно быстрее и незаметнее.
Весть о еще одной неудаче явилась тяжелым ударом для заговорщиков, которые по возвращении Штауфенберга в Берлин собрались, чтобы обсудить дальнейшие действия. Герделер был сторонником так называемого «западного решения». Он предложил Беку вылететь вдвоем в Париж на встречу с фельдмаршалом фон Клюге и обсудить возможность заключения перемирия с Западом при условии, что союзники согласятся не пересекать франко-германскую границу, высвободив тем самым немецкие армии на Западе для последующей переброски их на Восточный фронт во имя спасения от русских и от большевизма. Но у Бека была более ясная голова. Он сознавал, что идея заключения сепаратного мира с Западом — всего лишь пустая затея. Тем не менее заговор в целях убийства Гитлера необходимо было осуществить любой ценой, как утверждал Бек, хотя бы ради спасения достоинства Германии. Штауфенберг поклялся, что в следующий раз он не подведет. Генерал Ольбрихт, который получил нагоняй от Кейтеля за передвижение войск в Берлине, заявил, что не пойдет на новый риск, поскольку это раскроет весь заговор. Ему едва удалось убедить Кейтеля и Фромма в том, что это были обычные практические занятия. Страх ввести в дело войска еще раз до того, как станет точно известно, что Гитлер убит, в четверг на следующей неделе обернулся катастрофой.
В воскресенье вечером, 16 июля, Штауфенберг пригласил к себе домой в Ваннзе небольшой круг близких друзей и родственников: своего брата Бертольда, уравновешенного, погруженного в себя молодого человека ученого вида, служившего при морском штабе советником по международному праву; подполковника Цезаря фон Хофакера, своего кузена и связного с генералами на Западе; графа Фрица фон Шуленбурга, бывшего члена нацистской партии, который все еще оставался заместителем полицай-президента Берлина; Тротта цу Зольца. Хофакер только что вернулся с Запада, где встречался с некоторыми генералами, такими, как Фалькенхаузен, Штюльпнагель, Шпейдель, Роммель и Клюге. Он рассказал о неизбежном крушении Западного фронта и — что было гораздо важнее — о поддержке заговора Роммелем независимо от того, куда повернет Клюге, хотя он по-прежнему высказывался против убийства Гитлера. После длительного обсуждения молодые заговорщики сошлись на том, что теперь единственный выход из создавшегося положения — уничтожение Гитлера. К этому времени у них уже не осталось иллюзий относительно того, что их отчаянный шаг спасет Германию от безоговорочной капитуляции. Они даже согласились, что следует капитулировать как перед русскими, так и перед западными демократиями. Самой важной задачей для немцев, считали они, является освобождение Германии от гитлеровской тирании.
Они страшно опоздали. Нацистский деспотизм продержался одиннадцать лет, и лишь убежденность в неизбежности поражения в войне, которую развязала Германия, чему они почти не противодействовали, заставляла их теперь действовать. Лучше поздно, чем никогда. Однако времени оставалось мало. Генералы сообщили им с фронтов, что полный крах как на Востоке, так и на Западе, дело нескольких недель.
Судя по всему, в распоряжении заговорщиков оставалось всего несколько недель. Преждевременный выход войск на улицы Берлина 15 июля породил подозрения в ставке ОКВ. В этот день пришло сообщение, что генерал фон Фалькенхаузен, один из руководителей заговора на Западе, внезапно смещен со своего поста военного губернатора Бельгии и Северной Франции. Возникли опасения, что кто-то их выдает. 17 июля они узнали: Роммель настолько серьезно ранен, что не сможет помочь им в осуществлении их планов в течение неопределенно долгого времени. На следующий день друзья из штаба полиции предупредили Гёрделера, что Гиммлер подписал приказ о его аресте. По настоянию Штауфенберга Гёрделер был вынужден скрыться. В тот же день личный друг Штауфенберга капитан Альфред Кранцфельдер, один из немногих морских офицеров, состоявших в заговоре, предупредил его, что в Берлине распространяются слухи о том, будто ставка Гитлера в ближайшие дни взлетит на воздух. Снова, очевидно, произошла утечка информации. Все указывало на то, что гестапо сужает кольцо вокруг ядра заговорщиков.
Вечером 19 июля Штауфенберг опять был вызван в Растенбург для доклада Гитлеру о положении дел с новыми дивизиями ополчения, которые армия резерва поспешно формировала для переброски на разваливающийся Восточный фронт. Ему было поручено на следующий день, 20 июля, сделать доклад в ставке фюрера на первом дневном совещании — в 13 часов[261]. Штауфенберг попросил фельдмаршала фон Вицлебена и генерала Гёпнера, проживавших в пригороде Берлина, прибыть в город к назначенному времени. Генерал Бек сделал последние приготовления для руководства переворотом до того момента, когда Штауфенберг возвратится самолетом после выполнения своей задачи. Ответственные офицеры в гарнизонах внутри и вокруг Берлина были извещены о том, что 20 июля — день операции.
На Бендлерштрассе Штауфенберг продолжал работать до вечера над докладом Гитлеру и отправился домой в Ваннзе вскоре после 8 часов вечера. По дороге он остановился у Далемского католического собора, чтобы помолиться[262]. Вечер он провел дома с братом Бертольдом и рано отправился спать. Все, кто видели его днем и вечером, вспоминают, что он был приветлив и спокоен, как будто не предстояло ничего особенного.
Теплым солнечным утром 20 июля 1944 года, в начале седьмого, полковник Штауфенберг в сопровождении своего адъютанта лейтенанта Вернера фон Хефтена отправился на машине мимо разбомбленных зданий Берлина на аэродром в Рангсдорфе. В своем раздувшемся портфеле он вез документы о новых дивизиях ополчения, о чем ему предстояло в 13 часов докладывать в ставке Гитлеру. Между бумагами лежала завернутая в рубашку бомба замедленного действия.
Она была того же типа, что и та, которую Тресков и Шлабрендорф заложили в самолет фюрера годом раньше и которая не сработала. Как известно, она была английского производства. Срабатывала она после того, как разбивалась стеклянная ампула и находившаяся в ней кислота разъедала тонкую проволочку, освобождавшую боек, который ударял по капсюлю-детонатору. Толщина проволочки определяла время до взрыва. Этим утром он вложил в бомбу самую тоненькую проволочку. Она должна была раствориться за каких-нибудь 10 минут.
В аэропорту Штауфенберг встретил генерала Штиффа, который доставил ему накануне вечером бомбу. Там они разыскали ожидавших их личный самолет генерала Эдуарда Вагнера, первого генерал-квартирмейстра сухопутных войск и руководителя заговора, который позаботился о том, чтобы предоставить им самолет для этого важного полета. Самолет взлетел в 7 утра и в 10 с небольшим приземлился в Растенбурге. Хефтен проинструктировал летчика быть готовым к возвращению в любое время после полудня.
С аэродрома штабная машина доставила прибывших в ставку Вольфшанце, расположенную в мрачном, заросшем густым лесом районе Восточной Пруссии. Попасть туда было непросто, а выбраться еще труднее, что наверняка отметил про себя Штауфенберг. Она была построена в виде трех колец, каждое из которых прикрывалось минным полем, дотами и колючей проволокой под напряжением. Днем и ночью «логово» охраняли фанатично преданные фюреру войска СС. Чтобы проникнуть в тщательно охраняемый внутренний комплекс, где жил и работал Гитлер, даже высшие чины генералитета обязаны были представлять специальный разовый пропуск и пройти личный досмотр обер-фюрера СС Раттенхубера, начальника управления безопасности у Гиммлера и командира подразделения охраны СС, или одного из его заместителей. Однако, поскольку Гитлер лично приказал докладывать Штауфенбергу, он и Хефтен, хотя их и остановили для проверки пропусков, сравнительно легко миновали три контрольно-пропускных пункта. После завтрака с капитаном фон Меллендорфом, адъютантом начальника гарнизона, Штауфенберг разыскал генерала Фрица Фельгибеля, начальника службы связи ставки, Фельгибель был одной из ключевых фигур заговора. Штауфенберг убедился, что генерал готов в срочном порядке сообщить заговорщикам о взрыве, с тем чтобы они немедленно приступили к действиям. Затем Фельгибель должен был изолировать ставку фюрера от внешнего мира, перекрыв телефонные, телеграфные и радиоканалы связи. Никто другой не годился, как он, для этой цели, и заговорщики, перетянув его на свою сторону, считали, что им крупно повезло. Для успешного осуществления заговора он был незаменим.
