Юрий Евич - В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии
Мой мудрый старый друг задумчиво греет в пальцах фарфоровую чашечку элитного кофе, внимательно щурит стальные глаза. Светлые волосы, простое славянское лицо — настоящая «татарская рожа»! Обладатель кучи высших образований и знаток нескольких иностранных языков. Директор множества фирм, чей дом — воплощённые королевские покои по роскоши и стилю. Всё сам, всё своим трудом и своими руками. Деятельный и предприимчивый, упорный и грамотный, порядочный и жёсткий. Он для меня — образец для подражания, и когда я говорю ему, что «для меня честь общаться с тобой», — это не преувеличение, а констатация факта. Согласно ведическим знаниям русского язычества серые глаза — признак принадлежности к касте воинов. Глядя на него, всегда уравновешенного, решительного, безмерно трудолюбивого и порядочного, я понимаю, почему самый суровый и жёсткий правитель нашей истории, прозванный Грозным, уходя в дальние походы и временное добровольное отречение от власти, назначал «заместо себя» именно татарина — «касимовского царя». Знал, что тот не подведёт, не предаст, не попытается узурпировать власть. Как океан отражается в капле, так для меня татарский народ отражён в моём друге. Верный настоящей вере предков — настоящий мусульманин, а не дикий сектант-ваххабит. Верный земле предков, давно проживая в Москве, помнит, любит родные края, часто их навещает, чтит родителей. Верный нашей общей истории — русский патриот, русский не по национальности, но по духу, образу жизни, и ценностям. Такими настоящими русскими были Багратион, Беллинсгаузен, Барклай де Толли. Русскими не были Власов и Краснов. Татарская конница с незапамятных времён ходила на «европейских цивилизаторов» плечом к плечу с русской жертвенной пехотой, и для врага раскосые мусульманские воины всегда были «русскими». И теперь мы снова вместе, вместе против общего врага.
Он уже уведомлен о моём решении «принять участие» и теперь с большим уважением, разбавленным такой же крупной долей сомнения, созерцает мою штатскую, совершенно не воинственную физиономию. Взгляд его лучится бессмертным: «Какой ты на фиг танкист!»
— Хорошо, Юрич, я тебе займу на снарягу, но с возвратом. (Я же уже говорил — он жёсткий!)
— Если не вернусь — долг аннулируется, на семью не переходит?
— Само собой!
Воистину: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей»!..
— Алло, милая барышня, мне рекомендовали ваш магазин как самый лучший в Москве.
И то правда: компанию «Сплав» знают все — начальный контакт по всем канонам психологии общения обеспечен, позитивный настрой собеседнику создан.
— Скажите, пожалуйста, у вас есть продавцы с опытом службы, которые смогут мне помочь в правильном выборе экипировки и одежды?
— Да нет у нас таких продавцов, — гламурный мявк в трубку. — У нас всё больше туристическое, военной формы, может, какие-то остатки. Но вы приходите. Вдруг вам что-то подберём.
Я тупо пялюсь в испускающую короткие гудки трубку. Ну не твою ли мать? Как это вообще может быть — в крупнейшем магазине официального поставщика снаряги для МО нет служивших продавцов и формы? И чего я туда поеду? И куда тогда вообще ехать?
Вдох-выдох. Спокуха, Маха, я Дубровский. Времени как всегда нет, а магазин совсем рядом.
— Ммм, мы-ы-ы можем вам предложить богатый выбор… — тянет худосочный, долговязый юноша в красной футболке. Очки сменить — и типичный сетевой задрот получится. И какого, спрашивается, я сюда припёрся?
— Что вас интересует? — бестелесный юноша умудрился сразу потеряться за своим невысоким коллегой, и как-то незаметно растворился, как британское привидение с большим стажем.
Широкие расправленные плечи, уверенная осанка. Значок монархиста на футболке затронул сомнительную ноту в душе (из эльфов, поди). Взгляд твёрдый, жесты уверенные — нет, нормальный чел.
— Мне у вас надо подобрать всё что нужно. В молодости не участвовал — сейчас вот придётся.
Острый укол зрачков. Мы внимательно, безотрывно смотрим друг на друга короткое мгновение. Психологи считают, что только 30 % информации передаётся вербально, остальное — мимикой, взглядом, позой и так далее.
Лёгкий кивок — мы поняли друг друга.
— Начнём с обуви, пожалуй? Могу рекомендовать вам разные модели, но лучше всего эти — «Lowa», это бундесы. Я сам в таких ходил в командировках — прекрасно держат голеностоп, нога не устаёт, в широком диапазоне температур комфортно. Правда, мы сопровождали колонны, и в инженерной разведке — а у вас что ожидается? Ходить много?
— Пеший туризм.
— Бегать придётся?
— Скорее, да.
— Ландшафт, климат? Горы?
— Лесостепь. Теплее, чем здесь, но не сильно.
— Тогда эта модель самая лучшая, в жару не жарко, в мороз достаточно комфортно.
— Да, немцы опыт имеют огромный. И снарягу делают качественную. Хорошо, с обувкой ясно. Поможете одёжку подобрать?
— А вы куда?
— Я ж вроде сказал. Лесостепь. Теплее, чем здесь.
— Мне актуально знать социальное окружение.
Острый взгляд — глаза в глаза. Мы понимаем друг друга без единого слова: опытный, стреляный, но выживший боец, спокойный и уравновешенный, хочет передать мне крупицу своих знаний и опыта, помочь. За свою карьеру он экипировал полки командировочных, напутствовал их своим выбором, своим участием в их движении навстречу подвигу и, возможно, смерти. Его взвешенный многолетний опыт — неброское бесценное достояние нашей страны. Да, он прав, климат и ландшафт влияют, но социум, в котором предстоит работать, — влияет больше.
— О чём сейчас не говорят по телевизору?
— Не говорят сейчас о многом. В Карабахе неспокойно, но там горы… Так, лесостепь, теплее, чем здесь, но ненамного, у вас мягкое «г» в речи… Понятно. Рекомендую вам это, цвет и фасон совершенно не военные, и даже в глаза бросаться не будут, когда в город понадобится наведаться.
Неброская, страшно дорогая форма — мембранная куртка-ветровка. свитер и брюки. Удобные, неприметные, комфортные и надёжные. От 5.11 — кто в курсе, тот знает. В них я пройду всё, что дальше ждёт: Донецк, Углегорск, Макеевку, Еленовку, Спартак, аэропорт, Горловку и опять Углегорск, и Логвиново.
Снова обмен взглядами. Мы поняли друг друга. Как там говорил «наше всё» Киплинг?
Подняться в атаку, паля на бегу,Оно не такой уж и страх.Когда есть прикрытие, тыл и резервИ крик молодецкий в грудях!
Всевышний являет нам свою Волю через людей, с которыми сводит, и обстоятельства, которые нас окружают. И в серой тверди глаз бывалого бойца я одним мгновенным, бесконечным кадром увидел всё наше будущее. У нас, тех, кто первыми вошёл на страждущие под игом новых фашистов просторы родных степей, нет никакого «тыла, прикрытия и резерва». Нет «тепличных» условий, в которых работал наш спецназ в Афгане и даже Чечне, когда 15 минут до поддержки артогнём по вызову и час — до рокота винтов эвакуационных вертушек. Небо заполнено чужими беспилотниками, степи — хитрыми датчиками движения, поисковые зондеркоманды частым гребнем чешут посадки, из космоса холодными враждебными звёздами спутники Чужих выпуклыми глазами сверхмощных камер шарят по просторам Родины. В городах хозяйничают эсбэушники, каратели, «Правый сектор» и прочая мразь на службе «объединённой Европы». Увы, никакого «малой кровью, на чужой территории» не получается — территория своя, родная и нужно, чтоб крови было как можно меньше. Наших войск, местного мирного населения. И потому мы, разведгруппы, здесь, «на холоде», зажатые подавляюще господствующим количественно и качественно противником.
ДРГ таится в посадке на окраине, ощетинившись стволами во все стороны. А здесь в городе грохот натовских ботинок вражеских патрулей отражается от стен: редкие прохожие жмутся в комок, испуганно проскакивают проулками, сторонясь главных улиц. На столбах медленно распухают повешенные, грудь каждого украшает аккуратный листок А4 с распечаткой на лазерном принтере: «Коммунiст», «Жид», «Москаль».
Я лёгкой поступью меряю улицы родного города. Вот здесь меня возили родители в колясочке, когда я не мог ещё ходить, а я стоял в колясочке и смеялся. Вот здесь, в девятом классе, я бежал на тренировку по рукопашке в «37-й бурсе» и испугался шелеста собственной спортивной сумки за плечом. А в том доме, на третьем этаже, вон за тем окном, впервые… Скажем так, сделал женщину счастливой. Многократно… Всё нормально — мне на тот момент исполнилось восемнадцать, а ей тем более — совесть моя чиста.
Стены старых домов сереют извечным слоем пыли. Наш город в неисчислимых трудах, на протяжении поколений, хороня своих лучших сыновей в завалах шахт, рвал жилы, добывая стране угля, давая свет, удобрения, уголь и дотации прочим, более чистеньким и кукольным регионам Украины. Те, что поближе, в Центре — его за это презирали, те, что подальше, совсем уж к Западу — презирали и ненавидели. Презирали за эту неумелую заботу, за натруженные руки, за пыль из терриконов и химических заводов, вечно выстилающую улицы и наполняющую лёгкие местных тружеников силикозом пополам с раком.
