Генрих Боровик - Пылающий остров
Потом его арестовали в первый раз. Но скоро выпустили. У них не было улик. Я стала догадываться о многом. Но только догадываться…
Я решила поговорить с ним.
Я сказала ему все, что в таких случаях может сказать просто мать. О том, что он старший в семье, о его ответственности, об опасности… Он выслушал меня внимательно, потом обнял, и я поняла, что ничего уже не смогу изменить. И больше никогда не пыталась. А только молила бога, чтобы ничего не случилось… Старалась удержать хоть младших. Но и они пошли за Франком.
Он вел революционную работу. Только после его гибели я узнала, что мой сын руководил всем снабжением Фиделя: оружием, боеприпасами, продовольствием.
Однажды его снова арестовали. Это было в пятьдесят седьмом, весной. Он не вернулся домой, а меня вызвали в полицию и сказали… Сказали, что и до меня доберутся…
Потом был суд… Я и не думала, что моего Франка так знают в городе. Зал был переполнен, и на улицах стояли сотни, а может быть, и тысячи людей. И все кричали: «Свободу Франку Паису! Свободу Франку Паису!» А он выступал на суде. Я не помню, о чем он говорил. Только знаю, что люди сидели не шелохнувшись, а я смотрела на него, слов его не понимала и плакала…
Его не могли посадить, потому что весь город бушевал. Его освободили…
Потом снова несколько раз арестовывали. Один раз возили всю ночь по полицейским участкам — от одного к другому, и никто не соглашался взять моего сына к себе — боялись, что наутро, когда люди узнают, разнесут участок…
Он почти перестал ночевать дома… Каждую ночь — в разных местах. Только иногда прибежит вдруг, под утро, принесет чего-нибудь поесть или денег, обнимет, поцелует, и снова нет его…
Несколько раз батистовские солдаты устраивали засады в нашем доме, чтобы поймать его. Я спрашивала офицера:
— В чем вы его обвиняете?
Он отвечал:
— Ваш сын — идейный руководитель коммунистов в Сантьяго…
Что за глупость! Мой муж был священнослужитель. Франк тоже добрый протестант. Он просто хотел, чтобы люди, наконец, вздохнули свободно и не голодали…
Тридцатого июня пятьдесят седьмого года убили моего Хосуэ. На него и его друзей напали солдаты Батисты. У мальчиков было оружие. Они защищались. Это было на улице. Я узнала о его гибели через час после того, как все было кончено…
В то время уже существовал твердый приказ — покончить с Франком. Я не знала тогда об этом. Франк скрывался.
Я хотела спасти своих детей. Пошла и попросила испанского консула, чтобы он принял меня и моих двух оставшихся в живых сыновей в испанское подданство. Консул направился со мной в полицейский участок. Это было 30 июля — ровно через месяц после гибели Хосуэ. В полицейский участок, где мы находились, вдруг вбежал солдат и закричал.
— Убили Франка Паиса! Убили Франка Паиса!
Я подумала, может быть, это провокация…
Я только сказала:
— Покажите, где лежит убитый, возможно, я знаю его…
Меня отвели… Это был он, мой Франк…
Его выследили, и солдаты нагрянули в дом, куда он зашел на минутку к товарищу. Франк хотел выхватить пистолет… Но в комнате были дети. Он положил пистолет на стол и молча пошел к двери. Как только он вышел на улицу, офицер приказал:
— Это Франк Паис! Стреляйте!
Солдат выстрелил из автомата…
Дорогая сеньора, я знаю, что в Вашей стране многие-многие матери потеряли и больше чем двоих детей на войне. И на Кубе таких матерей достаточно. Я пишу Вам, потому что сеньор журналист рассказал мне о Ваших детях и Ваша судьба показалась мне очень похожей на мою… У Вас погибли дочь и сын, у меня — тоже двое. Шура погиб с оружием в руках, как Хосуэ, Зоя — безоружной, как Франк. Зоя, как и Франк, была партизанкой…
У меня остался один сын — Аугусто. Он для меня все, в нем — его братья и мой муж… Но если революции понадобится жизнь и третьего моего сына, я скажу Аугусто: иди и отдай свою жизнь…
Дорогая сеньора, я не знаю Вас, но мне кажется, Вы думаете так же, как я… Потому что, если знаешь, что дети отдали жизнь не зря, мать может только гордиться их смертью. Мне очень хотелось бы с Вами встретиться… Может быть, это случится когда-нибудь. Мы бы поговорили о многом и, может быть, поплакали бы вместе.
Я впервые так подробно рассказываю о своих сыновьях, о своей семье… Мне хотелось бы получить от Вас ответ…
Обнимаю Вас, мать Зои и Шуры.
Росарио Гарсиа де Паис, 28, Сан Карлос, Сантьяго-де-Куба, Февраль 1960 года. Ориенте, Куба»Теперь мы покинем Сантьяго с его подпольем и снова вернемся в горы Сьерра-Маэстра, где находились отряды Фиделя Кастро и где к тому времени произошли немаловажные события.
Снова 821
Это был обыкновенный рассвет с обычным туманом, который поднимался вверх вдоль склонов Сьерра-Маэстры, оставляя за собой мокрую траву и покрытые капельками влаги кусты кофейных деревьев.
На рассвете 1 марта 1958 года из лагеря, расположенного в горном массиве Сьерра-Маэстры, двинулись три колонны повстанцев. Первой руководил Фидель Кастро, другой командовал Хуан Альмейда и третьей — майор Рауль Кастро. Он только недавно получил звезду коменданте — майора, хотя был достоин ее давно, начиная с атаки на крепость Монкада, с тюрьмы на острове Пинос и похода на шхуне «Гранма».
Братья еще никогда не расставались — только на несколько дней после трагической битвы 5 декабря 1956 года около «Радости святого». И вот теперь им предстояло расстаться, и расстаться надолго.
Три колонны вместе дошли до Ла Пата де Ля Меса. Там был сделан привал. Оттуда все три колонны двинулись уже в разных направлениях. Фидель направился в зону Эстрада-Пальмы, Хуан Альмейда — в Пальму-Сориано, а колонна Рауля должна была двинуться на север провинции Ориенте и достичь гор Сан-Кристобаль.
Вечером 1 марта Рауль записал в своем дневнике, который аккуратно вел, начав его за несколько дней до посадки на шхуну «Гранма»:
«Самое тяжелое для меня было расставаться с Фиделем и Альмейдой, видеть, как они удаляются, и думать: „Может быть, я никогда их больше не увижу“.
Я видел, что Фиделю тоже тяжело. Во время всего похода он ничего не говорил, а только изредка бормотал: „Ну, и что особенного? Ничего в этом особенного нет, что мы расстаемся“… Потом он крепко обнял меня…»
Рауль закрыл тетрадку дневника и положил ее в маленький нейлоновый мешочек, где хранились документы. Там же лежала в конверте записка — приказ, написанный рукой Фиделя Кастро. Это единственное, что будет напоминать ему о брате.
Он вынул из конверта приказ и прочитал его снова. Твердым размашистым почерком Фиделя там было написано:
«Сьерра-Маэстра. 27.11.1958 г.
Сим объявляется, что капитан Рауль Кастро Рус возводится в чин майора и назначается начальником Шестой колонны, которой надлежит двигаться в горные массивы на севере провинции Ориенте, в районы от муниципии Маяри до Баракоа. Под его командованием будут находиться повстанческие патрули, действующие в этой зоне.
Майор Рауль Кастро уполномочен присваивать офицерские звания вплоть до капитана и назначать начальников колонн в чине майора, если этого потребуют обстоятельства кампании.
Но в этом последнем случае назначение должно быть утверждено Генеральным командованием.
Майору Раулю Кастро Рус дается также право принимать любые меры, которые он считает необходимыми для успешного хода операции и для поддержания самого строгого порядка в соответствии с Правилами нашего Уголовного Военного Повстанческого Кодекса.
Он также уполномочивается принимать и оформлять добровольцев, вступающих в нашу армию, и использовать их по своему усмотрению.
Фидель Кастро Рус, Главнокомандующий».Приказ был написан простым карандашом, чтобы буквы не размыло дождем или утренним туманом.
Впервые повстанцы Фиделя Кастро спустились с гор в долину. Впервые покинули они надежное убежище, в котором всегда можно было в случае отступления найти такие участки, такие горы или такие ущелья, куда не могли проникнуть батистовские солдаты, а если бы и проникли, то оказались бы в ловушке. Впервые они ушли с массива, каждый квадратный метр которого был им знаком, где они чувствовали себя как дома, где провели почти полтора года в непрестанных боях и подготовках к новым сражениям.
Это значило, что начинается новый этап в борьбе маленькой повстанческой армии против армии Батисты.
Колонна Рауля Кастро состояла из 82 бойцов. Из них только 53 вооружены винтовками. У остальных в лучшем случае висели ножи на поясе.
Но все это были бойцы, не меньше года сражавшиеся в Сьерра-Маэстре.
Почему число бойцов Рауля составляло 82 человека — ровно столько, сколько высадилось со шхуны «Гранма», — трудно сказать. Может быть, случайно, а возможно, Рауль хотел придать действиям своей колонны значение высадки со шхуны «Гранма». Такое сравнение было бы правомерным, потому что в задачу Рауля Кастро входило освобождение северной части провинции Ориенте и образование там Второго фронта имени Франка Паиса для того, чтобы войска Батисты оказались зажатыми в клещи между южной и северной группировками Повстанческой армии.
