Орест Мальцев - Венгерские рассказы
«Munka, Rend és Fegyelem».
Мишо переводит:
— «Работа, порядок и дисциплина».
Иожеф дрожащими руками налаживает светильник. Он удивляется моему неуместному любопытству.
Да, да, говорит мне Мишо рассеянно, вот по этим рельсам ходили вагонетки с бочками, а в зале справа на длинных деревянных столах, обитых жестью, вино разливалось в бутылки; они закупоривались с помощью металлических колонок с рычагами. А в этих железных клетках, устроенных в несколько ярусов до потолка и соединенных между собой лесенками, напоминающими корабельные, бутылки хранились годами и десятилетиями, пока не сгнивали пробки. «Работа, порядок и дисциплина»! Да, это, конечно, золотые правила! Но, подчиняясь им, люди здесь чахли и очень скоро умирали… И Тот кончит тем же. Посмотрите, какое у него бледное лицо, а уши прозрачные, словно стекло! А ведь он — главный мастер! Хорошо было только на втором этаже, в зале с хрустальными люстрами, где угощались отборным вином знатные посетители и иностранцы. Они частенько приезжали сюда веселыми компаниями. Лишь искристым вином «из сахара и огня», выращенным на горных откосах вокруг Токая, да еще разве цыганской тягучей музыкой, и могла похвастаться Венгрия!
Светильник готов. Переглянувшись с Мишо, Иожеф, передает ему консервную банку с горящим фитилем из пакли. Мишо бодро кивает мне головой.
— Идите за мной. Не отставайте, здесь легко заблудиться!
Чуть повыше наших голов стелется лиловатый туман, похожий на густой табачный дым. Вдоль стен бесконечные ряды огромных, частью пустых, бочек. На каждой из них белые надписи: название вина, местность, откуда оно родом, и емкость бочки в декалитрах, исчисляемая пятизначными цифрами. Вина Токая, Эгера, Бадаченья, Кечкемета, Мора, Виланья, Шопрона. На каменном полу большие лужи. У меня промокают сапоги. Очевидно, здесь разлили бочки, может быть лишь для того, чтобы наполнить вином бутылку или флягу какого-нибудь солдата.
Уровень пещеры заметно понижается, все чаще уходят в стороны закоулки. Винные пары, сгущаясь до духоты, нависают сплошным, опьяняющим туманом.
Иожеф, идя позади, указывает повороты. Вправо, потом влево; прямо, опять вправо. Я уже теряю представление о направлении пути, и кажется, сам отсюда ни за что бы не выбрался.
Малейший звук гулко отдается под сводами и эхом замирает где-то в таинственных подземных далях.
Иожеф идет медленнее, прислушивается.
— Где был шум? — шопотом спрашивает его Мишо.
— Кажется, в отделении исторических.
Поворачиваем в один из закоулков. Вскоре мы попадаем в обширную комнату. В ней «исторические» бочки. Вино в них имело цвет и цену золота. Его дарили только королям и президентам, а в последнее время — особенно часто Гитлеру и Муссолини. Колоссальная бочка, величиной с избу, лежащая на бетонном постаменте, украшена тонкой резьбой и барельефами. В узоре из виноградных листьев изображение святого Иштвана, а под ним на кресте кубок с сиянием. Как уверяет Мишо, бочка сделана 290 лет назад и вмещает 122.700 литров вина. Надпись гласит: «34-й эвхаристический конгресс»[14]. Это в память того, как из этой бочки поили участников конгресса, ортодоксальных католиков.
Мишо и Тот суетятся, освещают коптилкой внутренность бочек и, переглядываясь, с опаской ищут злоумышленника. Меня же больше интересуют рисунки и надписи на бочках; приходится то и дело отрывать Мишо от поисков, просить у него разъяснений.
Вот мадьяр с мечом в руке; у него победоносный вид, а по полю без оглядки бегут турки.
Надпись:
«Не тронь мадьяра!»
Иисус Христос с чашей в руке, и тут же слова, сказанные им на тайной вечери:
«Пиите — сие есть кровь моя. Сие творите в мое воспоминание».
Среди виноградных лоз и гроздий четверостишие:
Хей, хей! Пей, пей!Ничего не жалей.Все равно, друзья, умрем.Сон спокойный обретем!
Два ангела держат венгерский герб, а внизу надпись, сделанная, очевидно, после Трианона:
Верую в единого бога,Верую в единое государство,Верую в великую вечную правду,Верую, что Венгрия воскреснет опять.Аминь!
Мне уже как-то не по себе — и от воздуха и от этой пьяной мистики. Хочется к выходу.
Вдруг где-то возникший глухой звук, усиливаясь, раскатом проносится по пещере.
— Откуда это? — спрашивает Мишо.
Консервная банка дрожит в его руке, по стене скачут наши тени…
— Из королевской, — чуть слышно отвечает Иожеф.
Взглянув на меня, Мишо крадучись пробирается в следующий закоулок, а мы за ним. Между двумя высокими колоннами, на которые опирается вытесанная в толще породы капитель, проходим в чугунные решетчатые ворота и попадаем в продолговатый зал, вымощенный каменными плитами. Потолок теряется во тьме, так же как и верхи овальных цементных бочек.
— Осмотрим? — нерешительно предлагает Мишо, сам пугаясь своего шопота, гулко трепещущего под сводами.
Он открывает дверцу одной бочки, другой, освещает внутри коптилкой, а от третьей отскакивает с испуганным, во сто крат усиленным криком:
— Здесь!
В бочке, действительно, человек. Мы тащим его за ноги.
Подкованные сапоги, светлозеленые штаны, такая же шинель. И, наконец, всклокоченная голова. Фриц! Он мертвецки пьян. Мишо и Тот трясут его, как сноп.
Он с трудом приподнимает веки, что-то бормоча. Лицо его расплывается в радостной улыбке, но вдруг глаза открываются шире, и на лице уже не просто пьяное и заспанное выражение, а изумление, ужас.
— Русишь!
Через минуту он совершенно приходит в себя и обретает дар связной речи.
Оказывается, он сначала подумал, что это за ним явились его камрады. Ведь Гудериан шел сюда, чтобы освободить войска из «котла» в Буде. Неужели он еще не дошел? Ведь всем солдатам объявили приказ Гитлера: «Операциями буду руководить я сам!» Неужели опять ничего из этого не получилось? Когда отступали из Будафока, Курт Мильх не успел уйти. Он взял в ранец хлеба, консервов, кусок сала и залез в этот погреб, думая в нем дождаться своих. Жилось ему тут неплохо. К закуске была отличная выпивка, и вел он себя тихо, больше спал, а сегодня что-то чересчур хватил токайского и забыл об этой проклятой акустике… Но все к лучшему. Плен так плен. Зер гут… Битте… Гитлеру капут все равно. Он, Курт Мильх, был в этом уверен еще до начала войны!..
Иожеф выталкивает немца на свежий воздух и с удовольствием докуривает свою сигарету.
ПОД ЧУЖОЙ ФАМИЛИЕЙ
Он высокий, тучный. У него маленькая круглая голова на широких плечах и густые черные волосы. Чисто выбритые мясистые щеки отливают синевой. Живые карие глаза озаряют лицо неослабной улыбкой с оттенком лукавства.
— Я словак, Евгений Неруда. А здесь живу под чужой фамилией. Вы заметили на дверях надпись: «Кароль Иштван»?
Он громко хохочет и достает из кармана кучу документов.
— Вот смотрите, метрическое свидетельство на имя Кароль Иштвана. Вот право на работу — тоже Кароль Иштван. Все документы на имя Кароль Иштвана. Что? Почему? Ха-ха! А разве иначе тут можно было жить? Ни в коем случае! Я сам из Ружемберока. Это в Словакии, знаете? Когда туда пришли немцы, то Словакия сделалась, так сказать, «самостоятельной». Ну вот, всех нас, в этом отношении не особенно надежных, — а я был чехословацкий резервный офицер, — и сослали в концлагеря. Я попал в самый большой лагерь — в Илаву. Просидел там три месяца. Выпустили под условием, что уеду, к чортовой матери, за границу. Я и уехал в Венгрию. А жена и сын остались дома.
Добрался до Будапешта, но, оказывается, здесь то же самое: раз ты словак, значит, недочеловек. Пожалуйте сначала в тюрьму, а потом в интернациональный концлагерь в Зугло. Это предместье Будапешта. Кого там только не было! Поляки, чехи, сербы, евреи, французы. Так сказать, все «неполноценные» люди. К чему им свобода? Зачем им жить? Но у меня на этот счет есть свое мнение. Одним словом, мне удалось из этого лагеря удрать.
Пошел я в одно союзное посольство и стал просить: «Отошлите меня в Сирию. Хочу там поступить в иностранный легион и бить немцев». Меня долго водили за нос, наконец сказали: «Поезжайте в Вировитицу, там на такой-то улице есть переулок, в переулке ресторан, обратитесь к такому-то официанту, и он вас перебросит через границу».
Неруда снова хохочет и подмигнув, склоняется к моему уху:
— Но союзники — как союзники, знаете? Приехал я в эту Вировитицу. Дождь, ветер. Октябрь! Настроение паршивое. Иду, как указано: такая-то улица, переулок, а никакого ресторана, чорт возьми, поблизости нету. Что делать? Город незнакомый. У меня ни денег, ни порядочных документов! Иду по улице, читаю вывески, ищу по фамилиям соотечественника. Нашел одного чеха, и он все устроил…
