Андрей Никитин - Остановка в Чапоме
Всего их четыре брата Каневых. Старший, Георгий Андреевич, последние семь лет работает председателем колхоза, так что "новость" его заступления на эту должность была весьма запоздавшей. Павел - пастух, как и Владимир; четвертый брат, Петр, следовавший за Георгием по старшинству и бывший до него председателем колхоза в Сосновке, теперь перебрался в Крас-нощелье, в центр Саамского района. Все они потомственные пастухи, воспитанные отцом, знаменитым Андреем Каневым, знают оленя и тундру лучше, чем кто-либо другой в этих местах, и с конца прошлого века, когда их семья перебралась с Печоры на Кольский полуостров, являют собой своеобразное ядро оленеводства в Сосновке - сначала оленеводства частного, а потом - колхозного.
Все это урывками мне успевает сказать Володя, пока укладываемся спать.
- Нравится вам ваша работа? - спрашиваю я его.
- Чего? - Вопрос его так удивил, что он даже перестал укладываться, и я понял, что сморозил какую-то несусветную чушь.
- Вы ведь пастухом работаете? Вот я и хотел спросить - интересная у вас работа.
- Это бывает! - Володя хмыкнул как-то неопределенно.- Вы укройтесь получше, холодно на воде-то...
Тарабарин с Самохваловым кружились на полубрамке рядом, когда Телышев наконец завел мотор, и мы следом за ними медленно двинулись в море между уже обнажавшихся корг и камней. Тарабарин вывел нас с полмили от берега, где начиналась достаточная глубина, объехал вокруг и, пожелав удачи, отправился назад. Мы остаемся одни.
Справа, сзади и впереди у нас море. Слева, сквозь пленку, которой я накрыт, с трудом просматривается серый туманный берег. Холодно и промозгло. Поверх полушубка Телышев успел натянуть клеенчатую малицу апельсинового цвета и теперь сидит неподвижно с полузакрытыми глазами и незажженной папиросой, приклеившейся к отвисшей губе. Кажется, он ничего не видит, ничего не замечает, опершись о румпель и, таким образом, закрепив его намертво своим телом.
Под днищем журчит вода, монотонно шлепает волна в скулу карбаса, по накрывающей меня пленке за борт и на дно сбегают соленые ледяные ручейки. Пленку рвет ветер, ее приходится все время придерживать, и пальцы от холода быстро немеют.
Путешествие кажется нескончаемым. Серый, затянутый туманом берег тянется пустынно и однообразно, постепенно понижаясь. Затем опять идут высокие холмы, песчаные бугры, обрывы, прорезанные узкими щелями впадавших в море ручьев. Кое-где у самой воды чернели старые тоневые избы. Только одна из них была жилой. Из трубы у нее шел дымок, от берега в море тянулись белые поплавки выметанных сетей, в которые мы чуть было не врезались, и я понял, что это и есть Большая Кумжевая, о которой несколько раз вспоминали накануне.
За Большой Кумжевой потянулись длинные песчаные раздувы - огромные пространства песка, наступавшие на тундру, как настоящая пустыня.
Глядя на них, я вспомнил о другой песчаной пустыне на Терском берегу, возле Кузомени, между Варзугой и морем, по которой, решив сократить путь, я шел и шел в прошлом году, возвращаясь от геологов, и мысли потихоньку скользнули по другому руслу, занимавшему меня своей неопределенностью.
С геологами, работавшими на аметистах, я познакомился во время первой поездки в Варзугу,- с теми самыми, которые этой зимой посоветовали мне отправиться в Сосновку. Их лагерь находился между Кузоменью и Кашкаранцами, на самом берегу моря, возле знаменитой скалы Корабль, которая, как уверяли поморы, издали удивительно похожа на судно, потерпевшее аварию. Может быть, я не совсем хорошо представлял себе попавшее на камни судно, или изменился рисунок скалы, но ничего корабельного я не заметил в ней ни в первый, ни в последующие разы, когда мне приходилось подъезжать или подходить к этому месту, все равно, с востока или с запада.
Красный терский песчаник, залегающий под морскими и речными отложениями почти на всем пространстве Берега, здесь разбит множеством мелких и крупных трещин, по которым в отдаленные геологические эпохи не раз и не два поднимались холодные и горячие растворы. Они застывали, кристаллизовались, становились минералами, которые нарастали друг на друге, образуя причудливые сочетания, заполняли трещины, и теперь весь этот район представляет своего рода минералогический музей, где главное место принадлежит аметистам - разновидности кварца, окрашенного солями алюминия в фиолетовый цвет.
Впрочем, такое определение будет весьма условным. Эрик Ховила, начальник геологической партии треста "Самоцветы", который уже несколько лет ведет изучение этого месторождения, рассказал мне, что здесь они насчитали девяносто шесть разновидностей аметистов - от бесцветных, чуть зеленоватых кристаллов, через различные оттенки лилового, дымчатого, до черного мориона, так называемого "дымчатого топаза", на самом деле ничего общего с действительным топазом не имеющего.
Месторождение это уникальное, другого такого нет во всем мире, но для ювелирной промышленности особой ценности не представляет. На мысе Корабль кристаллы мелкие. Они образуют щетки и в огранку не могут пойти еще и потому, что красящее вещество распределено не по всему кристаллу равномерно, как это положено, а слоями, в виде тонких пленок.
Вместе с аметистами здесь встречаются желтые кубики барита, баритовые "розы" - удивительно красивые сочетания кристаллов, похожие на цветок,- многоцветные полосатые флюориты, ромбики кальцита, чистейшей воды иголочки горного хрусталя.
Как объяснил мне геолог, выходы этих минералов есть и на других участках берега, только не в таком количестве и не столь удобно для разработок. Между тем подобные месторождения могли стать основой для развития камнерезного промысла на Терском берегу. Пластины пресс-папье, наборы кристаллов для коллекций, пепельницы и письменные приборы с прожилками этих минералов, играющих всеми цветами радуги, безусловно, имели бы широкий спрос. Обрабатывать терский песчаник не трудно, инструменты здесь требуются простые, вполне доступные для маленьких артелей, которые могли бы стать очагами развития художественной промышленности в поморских селах. Новое интересное ремесло позволило бы остановить отход молодежи в города, дать приработок колхозникам на время долгой зимы. Если же вспомнить, что на Терском берегу, кроме аметистов, есть выходы прекрасного ярко-зеленого поделочного камня амазонита, жилы таинственно мерцающего беломорскита, а в районе Умбы залегают зеленые, насыщенные гранатами породы, точно так же прекрасно поддающиеся обработке, то будущее камнеобрабатывающее производство окажется обеспечено сырьем на много лет...
Странно только, почему мысль об этом никому не приходила в голову раньше? Потому ли, что на Руси до XVIII века, до появления саксонских и богемских мастеров горного дела, вообще не было развито камнеобрабатывающей ювелирной промышленности, если не считать царских алмазников?
Или потому, что об этих богатствах никто не знал?
Но аметисты бросались в глаза всем, кто хоть раз прошелся по Берегу. Об их существовании на мысе Корабль знал здесь каждый помор, равно как знали и о других местах выхода этих минералов.
Или, действительно, чтобы подобный промысел появился в более чем традиционном хозяйстве поморов, которое было рассчитано исключительно на получение продуктов жизнеобеспечения и никогда - на предметы роскоши, требовалось настойчивое вмешательство извне, привнесение уже готового опыта с навыками, инструментами, налаженными путями сбыта? Ведь и обработка жемчуга, и жемчужное шитье не получили распространения в Варзуге и вообще на Берегу: поморы добывали жемчуг, но предпочитали продавать его необработанным.
Об этом стоило подумать. Ведь и все остальное - семгу, прочую рыбу, оленей, морзверя и другие продукты промысла - поморы предпочитали продавать сырьем, отказываясь от первичной обработки и теряя на этом, в конечном счете, весьма крупные суммы.
Впрочем, аметисты кто-то разрабатывал, и довольно успешно.
Когда я был на мысе Корабль, геологи показали мне обширные шурфы и траншеи, обнаруженные ими в лесу, дальше от берега моря. По тому, как они были засыпаны песком и отвалами, по старым пням сосен и можжевельника можно было видеть, что разработки здесь вели давно, не меньше двух-трех сотен лет назад. Добытчиков интересовали не щетки мелких, хотя и густо окрашенных кристаллов аметиста, а крупные, бледно-лиловые или зеленоватые, цвета прозрачного бутылочного стекла кристаллы кварца. В архиве Соловецкого монастыря, которому принадлежали некогда эти земли, никаких упоминаний о горном деле на Терском берегу не сохранилось. Скорее всего, добыча шла в XVII веке: вставки из очень похожих камней геологи обнаружили на окладах икон и служебных книг как раз того времени.
Судя по остаткам штолен, разработки велись с размахом, во вскрышных работах участвовали, по-видимому, десятки человек, как можно полагать, здешних крестьян, и все же, несмотря на уже заведенное дело - камни-то надо было обрабатывать! - оно не дало никаких побегов, не привилось...
