Владлен Измозик - «Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века
Наконец, перлюстрация, снабжавшая императоров в том числе сведениями и сплетнями об их окружении, об их родственниках, неизбежно влияла на субъективное восприятие монархом тех или иных людей. Выдающийся государственный деятель, военный министр в 1861–1881 годах Д.А. Милютин отмечал в дневнике: «…еще более производят тяжелое впечатление на Государя доходящие до него выписки из частных писем. Систематически подносимый ежедневно на прочтение Государю подбор всяких клевет и хулы на все и вся, конечно, не может не влиять на его настроение. Он смотрит на всех с подозрительностью и недоверием; везде видит злоумышление, обман, подлог»1524.
Таким образом, можно сделать вывод, что перлюстрация в определенный исторический период была неизбежной, необходимой структурой политического сыска и политического контроля. Вместе с тем, предоставляя властным органам огромный массив информации, она была лишь инструментом, умелое использование которого зависело от политической воли высшего руководства страны.
Следователь П.Г. Соловьев, подводя итог своим занятиям, писал: «Перлюстрация отжила свой век»1525. Эта надежда оказалась ложной. Временное правительство хотело придать перлюстрации исключительно законный характер. В постановлении «О неприкосновенности личности и жилища и ограждении тайны почтовой корреспонденции» указывалось, что «в местностях, объявленных на военном положении, действие сего закона применяется лишь в тех пределах, в коих постановления эти не противоречат закону о военном положении и правилам о военной цензуре»1526. 25 октября 1917 года в результате очередного политического кризиса власть взяли большевики. В первый момент они, по моему мнению, вообще не задумывались о проблемах политического контроля и политического сыска. Выражением быстро изменявшегося подхода в условиях начинавшейся Гражданской войны стало создание 7 декабря 1917 года Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Но еще несколько месяцев новая власть не уделяла серьезного внимания перлюстрации. Наоборот, 4 апреля 1918 года был принят декрет Совнаркома «О тайне почтовой переписки», подписанный В.И. Лениным и представителями наркоматов финансов (Д.П. Боголеповым), внутренних дел (М.Я. Лацисом) и юстиции (М.Ю. Козловским). Здесь, в частности, говорилось: «Уполномоченным каких бы то ни было организаций, учреждений и должностных лиц, не исключая и советских, воспрещается конфискация, реквизиция и вообще… задержание почтовой и телеграфной корреспонденции… без согласия Народного комиссариата почт и телеграфов или определенного в каждом частном случае постановления судебной или следственной власти»1527. Об этом же говорилось и в циркуляре Народного комиссариата почт и телеграфов (Наркомпочтеля) от 28 мая 1918 года: «Следственная чрезвычайная комиссия, следственные комиссии Революционных трибуналов и народных окружных судов имеют право осмотра, выемки почтово-телеграфной корреспонденции при точном соблюдении ст. 368 первая Устава уголовного судопроизводства»1528.
В таких условиях экономическая секция Управления военного контроля в Петрограде, занимавшаяся перлюстрацией международной переписки, в поисках новых потребителей информации рассылала выписки из перлюстрированной корреспонденции в Совет народного хозяйства Северного района, Центральную управу Петроградского продовольственного совета, Продовольственную управу Невского райсовета, отдел нормировки и снабжения ВСНХ, Петроградскую ЧК и др. Из этих организаций только отдел ВСНХ отказался от предлагаемых услуг. Секретарь Петроградской ЧК 2 июня 1918 года сообщал:
Чрезвычайная Комиссия… имеет честь довести до Вашего сведения, что большинство данных Вами в Комиссию сведений и телеграмм дали самые благоприятные результаты как в смысле раскрытия многих спекулятивных сделок, так и в смысле обнаружения видных контрреволюционеров и шпионов. Чрезвычайная Комиссия, выражая Вам свою глубокую признательность, просит Вас и в дальнейшем с тем же вниманием продолжать Вашу необходимую для успеха революции работу1529.
Особенно важным для перлюстраторов стало правительственное признание. 22 июня 1918 года из Управления делами Совнаркома РСФСР ушла бумага в Управление военного контроля:
Свидетельствуя получение Ваших отношений… имею честь по поручению Председателя Совета Народных Комиссаров Владимира Ильича Ульянова просить Вас энергично продолжать Вашу деятельность по содействию в борьбе со спекуляцией, шпионажем и контрреволюцией и доставлять соответствующие сведения секретными пакетами на мое имя, а также широко информировать и завязать сношения с Всероссийской Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности, помещающейся в Москве на Большой Лубянке, 11. Секретарь Совета Народных Комиссаров Н. Горбунов1530.
Данный документ свидетельствует об очевидных вещах: о готовности верховной власти использовать перлюстрацию в политической борьбе и о слабости государственного аппарата, отсутствии координации его структур. В этой ситуации был дан простор самоуправству местных властей. Коллегия Наркомпочтеля 13 сентября того же года предоставила исполкомам губернских советов право «принимать решение о контроле всякого рода корреспонденции, адресованной частным лицам и общественным и частным учреждениям и организациям». В декабре руководство наркомата напоминало своим подчиненным о необходимости исполнять требования ЧК о контроле корреспонденции1531.
Таким образом, после нескольких месяцев ведомственной неразберихи перлюстрация была поставлена на службу новой власти. В октябре того же 1918 года при Полевом штабе Реввоенсовета Республики (РВСР) был создан военно-цензурный отдел, входивший по ноябрь 1919 года в Регистрационное управление (тогдашнее название Разведывательного управления) Рабоче-крестьянской Красной Армии (РККА). По приказу РВСР от 27 ноября 1918 года отдел стал самостоятельным при РВСР. Согласно первоначальной инструкции, на «оболочках простых писем и телеграмм» требовалось делать отметку «Просмотрено военным контролем», т. е. это еще не являлось перлюстрацией. Но в марте 1919 года появились подробные инструкции ведения цензуры корреспонденции. Здесь уже подчеркивалось, что «цензура корреспонденции, идущей из Красной Армии и в Красную Армию, производится секретно, вскрывается осторожно, тщательно заклеивается, никаких цензурных штемпелей на ней не ставится и в тексте ничего не вычеркивается». Цензорам особо напоминали, что «военная цензура корреспонденции из Красной Армии есть учреждение совершенно секретное»1532. Это означало, что официальная военная цензура была заменена перлюстрацией.
По мере усиления роли ВЧК в политической жизни страны и передаче ей всех функций тайной полиции встал вопрос об отнесении к ней органов, занимавшихся перлюстрацией. Приказом РВСР от 10 августа 1920 года функции почтово-телеграфного контроля были переданы Особому отделу ВЧК. 9 августа 1921 года, согласно совместному приказу РВСР и ВЧК, Управление военной цензуры Штаба РККА стало подотделом военной цензуры Информационного отдела ВЧК1533.
С преобразованием ВЧК в ГПУ, а затем в ОГПУ работа по перлюстрации ширилась. Теперь ею ведал отдел политического контроля ОГПУ. Вопросы перлюстрации решались при обязательном участии ЦК и ЦКК РКП(б). 9 октября 1922 года комиссия Политбюро ЦК под председательством заместителя заведующего Агитпропом ЦК РКП(б) Я.А. Яковлева с участием зампредседателя ГПУ Г.Г. Ягоды и члена коллегии Наркомата почт и телеграфов А.М. Николаева обсудила вопрос «О военно-политической цензуре». В решении комиссии была отмечена необходимость «повысить качество и тщательность работы», привлекая для этого «старых специалистов». Технологию перлюстрации и пути взаимодействия ОГПУ с Наркомпочтелем определяла комиссия под председательством члена ЦКК Н.П. Крумина в составе замнаркома иностранных дел М.М. Литвинова, наркома почт и телеграфов А.М. Любовича, зампредседателя ОГПУ Г.Г. Ягоды и начальника отдела политконтроля ОГПУ И.З. Сурты. Эта комиссия требовала «принять все меры к особо тщательной заделке дипломатической иностранной корреспонденции, доведя безукоризненность заделки до 100 %», разработать в будущем «технические улучшения для вскрытия писем», при просмотре писем не допускать «резкой разницы дней налагаемого штемпеля», «наметить способы наибольшей изоляции мест Политконтроля внутри почтовых экспедиций» и т. д. 1 ноября 1925 года отделы информации и политконтроля были объединены в Информационный отдел ОГПУ.
В декабре 1924 года И.З. Сурта докладывал Ф.Э. Дзержинскому, что «один сотрудник на телеграфе просматривает в сутки 2500 телеграмм», а «полная обработка писем доведена до 250 штук в день на одного человека». Росли расходы на политконтроль. В 1923/24 финансовом году они составляли 4 % от сметы ОГПУ, в 1924/25‐м – 6,98 %. Особенно значительными были эти расходы в Москве и Ленинграде: в 1923/24 финансовом году – 43,4 %, в 1924/25‐м – 38,6 % всей сметы политконтроля1534. Власть хотела знать подлинные настроения, мысли и чувства широких масс. Амплитуда тем, затрагиваемых в выписках, была весьма широкой: условия повседневной жизни, обстановка в учебных заведениях, на предприятиях и в учреждениях, в деревнях и воинских частях; сообщения о происшествиях и преступлениях; отношение к властям и их деятельности; суждения об образовании, культуре, религии и политике. От 70 до 90 % выписок сопровождалось меморандумами. Их направляли в отделы и местные управления ОГПУ. В начале 1925 года Дзержинский лично подсчитывал данные о характере писем («положительные» или «отрицательные»), направленных в Красную Армию из деревни и наоборот за время с ноября 1924 года по январь 1925‐го. В ноябре – декабре 1925 года массиву переписки, перлюстрированной Ленинградским отделением политконтроля, предшествовал составленный его работниками анализ прочитанной корреспонденции. В начале 1928 года, в дни «хлебного кризиса», ставшего одной из вех на пути ликвидации нэпа, нарком по военным и морским делам К.Е. Ворошилов просил начальника Политуправления РККА А.С. Бубнова «изучить все имеющиеся у Вас [т. е. у Бубнова]» материалы о настроениях в Красной Армии, включая данные о содержании писем населения в армию1535.
