Спиной к Западу. Новая геополитика Путина - Уолтер Лакер
Сурков также, кажется, был немного более либеральным, чем другие в этой группе, не испытывал большого восторга по поводу более жесткой, более диктаторской линии Путина после 2010 года. Во время массовых протестов в 2012 году, он, как сообщается, сказал, что «среди протестующих были некоторые из лучших людей в нашей стране», и это высказывание не могло понравиться консервативному большинству в руководстве.
Он был менее успешным в попытке создать молодежную организацию правящей партии под названием «Наши», работа, которая, возможно, была навязана ему. Однако даже после своего увольнения он продолжал работать на Кремль на различных должностях и выполнять специальные поручения. История показывает, что Путин был сторонником ротации такого рода, чтобы не оставлять чиновников слишком долго на их должности, но и не увольнять их вообще, если они не были нелояльны. Он понимал опасность появления растущей группы рассерженных, недовольных людей.
Сурков был слишком умен, не скрывал этого, и поэтому выглядел несколько подозрительным в глазах бюрократов, которые составили значительное большинство в высших эшелонах Кремля. Он мог использовать Александра Дугина (с кем он позже рассорился), так же как и Глеба Павловского, бывшего диссидента, который заключил мир с «органами». Но, в конечном счете, у него, кажется, было слишком много идей для его босса.
Суркову предшествовал Александр Волошин, который позже стал главой «Норильского никеля», одной из ведущих корпораций России. Преемником Суркова стал Сергей Иванов, один из бывших коллег Путина по КГБ, который также занимал должность заместителя министра обороны. Путин, очевидно, считал его менее непредсказуемым.
* * *
Так что же такое путинизм? Много интеллектуальной энергии было посвящено поиску точного определения, как это так часто происходит, когда появляется какой-то новый режим. Но это было не очень успешным предприятием: путинизм – это государственный капитализм, либеральная экономическая политика, но также и сильное государственное вмешательство – даже почти тотальное вмешательство, когда затронуты важные проблемы. Это автократия, но в ней нет ничего нового для российской истории, и она почти смягчена неэффективностью и коррупцией.
Есть парламент, но оппозиционные партии на самом деле не находятся в оппозиции. Есть свободная пресса, но свобода ограничена небольшими газетами, и критика не должна заходить слишком далеко. Есть конституция, но это не лучший путеводитель для реальностей современной России. (В 1935 году была сталинская конституция, предположительно самая демократическая в мире, но она не имела никакого отношения к практике сталинизма.) Это стало вопросом печальной иронии и многочисленных шуток. Историки знают, что каждая система, в особенности каждая экстремальная политическая система, отличается от других и часто уникальна. Поиски новой российской политической доктрины особенно уникальны, потому что было мало переходов от коммунизма, и каждый из них отличался от других, будь то в Китае, Вьетнаме, или в Восточной Европе.
Многие близкие наблюдатели за российскими событиями полагают, что в настоящее время нет никакого большого спроса на новую идеологию, и к этой теме существует очень небольшой интерес. Если люди спорят, то они спорят из-за финансов – из-за их доходов, их инвестиций и прибылей, и того, как лучше всего увеличить свою долю – это не спор об идеологических вопросах или о диалектическом материализме.
Но нельзя сказать, что те, кто управляет страной, заботятся только о своих инвестициях. Тот факт, что они стали миллиардерами, не означает, что они не могут поступать как патриоты или не желают жить в сильной стране, которая является крупным игроком в мировой политике. Патриотизм может трансформироваться, но он вовсе не обязательно исчезает вместе с богатством и высоким доходом. Если перефразировать Карла Маркса, финансовый базис все еще может оказывать влияние на идеологическую надстройку и проводимую политику. У нового дворянства есть личная заинтересованность в поддержании статус-кво, и патриотизм может быть довольно полезным в этом контексте.
Как обозначил Андраник Мигранян, выразитель мнения нового режима, они хотят сильную государственную власть, а не хаос. При Путине государство возвратило свою традиционную функцию, возвратило свой эффективный контроль над своими собственными ресурсами, и стало крупнейшей корпорацией, ответственной за установление правил игры. Это может быть деспотичный режим, но и он нуждается в одобрении со стороны своих граждан.
Вероятно, никакой тщательно продуманной путинистской идеологии не существует, но есть документ, который был подготовлен мозговым центром, созданным Германом Грефом в 1999 года, совсем незадолго до назначения Грефа на пост министра экономического развития. Этот одобренный Путиным документ стал платформой для избирательной кампании Путина и с тех пор цитировался по различным поводам. Он начинается с утверждения, что Россия проходит через самый большой кризис в своей истории, и что все ее ресурсы, политические, экономические, и моральные, должны быть мобилизованы для того, чтобы единая страна смогла этот кризис преодолеть. Страна нуждается в новом чувстве миссии, новой русской идее. Эта новая русская идея должна стать основанием государственной политики – политики государственности и солидарности.
Страна не стала фашистской, даже при том, что она двигалась в этом направлении. В ней есть парламент и несколько политических партий, но они составляют лояльную оппозицию, голосующую за правительство по всем важным проблемам. Нужно вспомнить, что парламент был и в Германии после 1933 года, и также в большинстве коммунистических стран. Жан-Жак Руссо утверждал, что демократия возможна даже при отсутствии оппозиционных партий, но мало кто из изучающих политику ученых согласился бы с ним.
Есть также свободная пресса, пока авторы не заходят слишком далеко в критике властей, и газеты (или телевизионные станции) охватывают только малочисленную аудиторию. Если оппозиционные газеты или радио– или телекомпании становятся слишком влиятельными, их закрывают, или права собственности на них переходят в другие руки. Так сохраняется фасад демократии.
Самый важный компонент в новой идеологии – национализм, сопровождаемый антизападничеством. Происхождение этого интенсивного антизападничества не совсем понятно; антиамериканизма в каком-либо заметном виде просто не существовало до Холодной войны. Но с очень практичной точки зрения, антизападничество связано с потребностью ФСБ,
