Михаил Скороходов - Всех помню…
Маслюков удивился. Откуда режиссеру известны такие подробности? Наверное, это Петренко сообщил ему.
Андрей Ильич взял Маслюкова под руку и отвел в сторонку:
— Павел Филиппович, консультант нашего фильма полковник Рябцев, к сожалению, загрипповал и остался в гостинице…
Маслюков молчал. Вот будет номер, если режиссер скажет: «Товарищ Маслюков, вы нас не выручите? Поглядите и скажите, правильно ли мы тут все делаем?»
Андрей Ильич, улыбаясь, смотрел на Маслюкова, и можно было подумать, что он читает его мысли.
Маслюков вздохнул, потом спросил:
— Вы сами с какого года?
— Мне уже сорок три.
— Ясно. Борода ваша меня с толку сбила, я думал, вы постарше…
Он почувствовал себя увереннее. «Выходит, сам не воевал по возрасту. Тогда, конечно, почему ж не послушать ветерана».
— У меня к вам, Павел Филиппович, вот какая просьба. Все, связанное с эпизодом, который мы будем снимать, уже проконсультировано самым подробным образом, но вы-то здесь, на съемочной площадке, а полковник Рябцев в гостинице…
— Он полковник, а я старшиной вернулся.
— Дело в том, что вы фронтовик, товарищ старшина…
Не прошло и часа, как в небе, точно по заказу режиссера, появились первые клочья облаков, и на съемочной площадке все пришло в движение.
В выходном костюме и в галстуке Маслюков выглядел довольно солидно. Он выделялся в группе людей, одетых в солдатское обмундирование, среди операторов, осветителей, остальных членов киногруппы, одетых по-рабочему — в спецовки, в потертые джинсы. Маслюков снова прикинул: будь он в военном, слился бы с коллективом. А с другой стороны, хоть он не штатный, а все же консультант, значит, и вид должен иметь соответствующий.
Маслюков побеседовал с артистами, «сержанту» дал ценный совет, «ефрейтору» перевесил гранату на другой бок, ответил по-деловому на несколько вопросов Андрея Ильича и почувствовал, что здесь, на съемке, он даже необходим.
Спустя некоторое время, когда после команды «Тихо!» включились прожектора и из динамика раздался строгий голос: «Внимание! Начали»! — Маслюков на какое-то время перестал дышать. Одно дело — сидишь в кино, смотришь на экран, рядом в кресле Маруся. А тут все по-другому, тут вступили в бой солдаты и офицеры; все живое, всамделишное — люди, земля, дымное небо.
Проводив взглядом яростный бросок автоматчиков, он не сдержался и громко, с нарастающей силой закричал:
— Впе-еред! Ура-а-а!..
— А-а-а! — кричали солдаты. Треск автоматных очередей, клубы сизого дыма, взлетающие фонтаны земли — все это, словно могучая волна, подняло и отбросило старшину Маслюкова далеко назад, в суровые и победные дни войны…
Во время перерыва Маслюков познакомился с Кириллом Павловичем, исполнявшим роль комбата. Беседуя с ним, он вспомнил старшего лейтенанта Агеева. Отличный офицер и душевный человек, он держался до удивления скромно. Кто б глянул на него летом сорок третьего в короткие часы затишья, подумал бы, уж не о таких ли, как он, сказано было в давние времена: «В бою застенчив». Подумал бы так — и ошибся. Был Агеев храбрейшим из храбрых, и осталась у него, страстного голубятника, мальчишеская привычка: идя в атаку, он иной раз лихо свистел, увлекая за собой солдат.
— Интересно, — сказал Кирилл Павлович. — Неожиданная деталь!..
— И хорошо, что неожиданная, — сказал режиссер.
— Давайте попробуем.
Они снимали очередной вариант начала атаки, и комбат свистнул. Получилось здорово. Маслюков закрыл глаза и как во сне увидел старшего лейтенанта Агеева, его смуглое лицо и белозубую улыбку.
Когда оператор и осветители готовили новую точку, к Маслюкову подошел Андрей Ильич.
— Спасибо за помощь. Я вишу, вас по-настоящему волнует наш фильм…
«Меня не фильм, война меня волнует», — хотел сказать Маслюков, но промолчал.
— Павел Филиппович, может, хотите принять участие?.. — режиссер взглянул на Кирилла Павловича, и тот быстро кивнул. — Хотите?
— А что именно? — спросил Маслюков. Он уже догадался, что сейчас на уме у молодого бородача.
— Вы скажете: «Я не актер, но я от вас ничего особенного не требую. Переоденьтесь, на часок-другой станете солдатом и вместе с ними…
Маслюков глянул на Андрея Ильича, на Кирилла Павловича, на оператора, на артистов. Все они с интересом ждали его ответа.
— Что же, я не против, — сказал Маслюков и после короткой паузы спросил: — Где можно переодеться и получить оружие?..
Игорь Червяков
ГО-О-О-ОЛ!
Рассказ
Удар от ворот. Я ставлю мяч на левый угол вратарской площадки. Отхожу за линию ворот. Футболисты команды противника тянутся от нашей штрафной к центру поля: они думают, что я сильным ударом пошлю мяч подальше на авось. На этом тактическом приеме и строится завязка атаки нашей «сборной Европы». Так в академии называют команду нашего факультета, потому что в ней выступают слушатели — представители армий почти всех братских социалистических стран. Противник освободил нашу половину поля, и я легонько толкаю мяч левому защитнику Курту Вайсбергеру — капитану Национальной народной армии ГДР.
Курт Вайсбергер… Мы начинали играть в «сборной Европы» еще на первом курсе. В тот год с моим немецким товарищем приключилась забавная история.
В одно из воскресений наша футбольная команда и группа участников художественной самодеятельности при клубе академии отправились в подшефный колхоз. Мы сыграли товарищеский матч с местной командой, самодеятельные артисты дали концерт, и два наших автобуса тронулись в обратный путь. Дорога шла через лес. Кто-то предложил остановиться на полчасика и набрать грибов, которых в тот год уродилось видимо-невидимо. Все разбрелись по лесу. Точно в срок собрались у машин. Каждый хвастал успехами. Но больше других был доволен Курт.
— Завидуйте, — старательно справляясь с русским, воскликнул наш левый защитник, — я первый раз в жизни собираю грибы, а нашел больше всех, и каких красавцев!
Мы заглянули в его спортивную сумку и разинули рты. Сумка была полна… мухоморов!
— Но они же такие красивые! — до самого дома оправдывался Курт.
Курт передает мяч неутомимому полузащитнику старшему лейтенанту венгерской Народной армии Дьюле Золнаи. Дьюла, как всегда, начинает обводить в центре поля и чужих, и своих, а я в это время вспоминаю, как мы познакомились.
Старший лейтенант Золнаи приехал в Советский Союз, почти не зная по-русски, и его определили в подготовительную группу. Незнание языка не помешало ему, однако, появиться на очередной тренировке «сборной Европы». Золнаи молча продемонстрировал нам свое умение обращаться с мячом и был принят в команду безоговорочно. После тренировки в раздевалке кто-то громко спросил у меня, имея в виду саквояж для спортивной формы:
— Чемоданчик с собой?
— А как же! — ответил я.
И вот в следующей игре, когда я сжимал в руках только что пойманный «мертвый» мяч, разгоряченный Дьюла крикнул мне:
— Чемоданчик, пас!
Кажется, это были первые русские (если «пас» тоже считать русским) слова, которые я от него услышал. «Что за «чемоданчик»? — подумал я тогда. — Или мне померещилось?»
Позднее выяснилось, что он понял обращенную ко мне реплику как мое имя: «Чемоданчик!» Теперь старший лейтенант Дьюла Золнаи прекрасно говорит по-русски, но в игре, особенно когда мы проигрываем, любит подбежать ко мне и подбодрить: «Давай, давай. Чемоданчик!»
Наконец-то Дьюла обвел всех и кинжальным пасом вывел в прорыв правого крайнего Мирослава Штикачека, старшего лейтенанта чехословацкой Народной армии.
Ох, уж этот Штикачек!.. Из-за него я сделался болельщиком-«нейтралом», как говорит Штикачек. А все потому, что мы с Мирославом живем на одной лестничной площадке и во время хоккейных баталий на первенство мира или Европы вместе смотрим телевизор. Как переживает Штикачек, если шайба влетает в ворота сборной Чехословакии! Руки его делаются холодными, лоб бледнеет, уши краснеют, дыхание останавливается, а глаза… Это зеркало души наливается у него отчаянием. Честное слово, если бы игроки сборной Чехословакии видели его в этот момент, они, как говорят, костьми легли бы, но шайбы не пропустили! И я, и жена Мирослава Власта втолковываем ему, что это игра. Игра! Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает… Не надо делать из поражений или «незапланированных» ничьих мировой катастрофы. Штикачек соглашается, послушно пьет валерьянку, приготовленную женой, дает слово вообще не смотреть телевизор и не думать о хоккее, а на следующий день все повторяется сначала.
Когда у любимцев Штикачека выигрывает сборная команда Советского Союза, я, старый, «железный», испытанный болельщик, притворяюсь «нейтралом» я всячески выражаю соболезнование моему другу, чтобы хоть немного скрасить горечь поражения. Но если выигрывает сборная Чехословакии!.. О, видели бы вы нашего Мирослава!.. Но об этом в следующий раз, потому что правый крайний «сборной Европы» уже промчался до углового флажка, и сейчас оттуда последует передача.. Я знаю, кому. Христо Попову — вот кому. Наш гигант-центрфорвард уже крадется к одиннадцатиметровой отметке, куда сейчас будет послан мяч. Штикачек бьет, а я смотрю на высоченную фигуру майора болгарской Народной армии Попова и думаю: «Да, для такого богатыря ведро ухи по-сегедски, что слону дробина!»
