Ольга Лазорева - Чернослив в шоколаде
– Она не может, я ей уже звонила, – сказала Злата, – какие-то срочные семейные дела. Но с нами Костик будет, если ты не возражаешь. Он и билеты купит. Мы идем в театр оперетты.
– Оперетты? – уточнила я и засмеялась.
– Да! «Моя прекрасная леди». Я давно хотела.
Мы договорились, где и во сколько встречаемся, поболтали о разных пустяках и распрощались. Пока мы разговаривали, я окончательно пришла в себя. Слезы высохли, внутренне я успокоилась. И почему-то вспомнила Марику.
«Что-то она мне не звонит, – подумала я, набирая ее номер. – Надеюсь, с ней все в порядке».
Марика ответила сразу.
– Оля! Приветик! Как хорошо, что ты позвонила! Я сама хотела, но что-то стесняюсь тебя беспокоить. Вот решила, что дождусь, когда ты первая позвонишь! – тараторила она.
– Извини, раньше не получилось. Мы тут к гадалке ездили, – зачем-то сообщила я.
– К настоящей? – после паузы спросила Марика. – И как? Что она нагадала? Можешь рассказать?
– Да она и не предсказывала ничего, но мне посоветовала забыть о прежней любви и освободить место для новой.
«И зачем я все докладываю этому ребенку?» – с запоздалым сожалением подумала я и замолчала.
– А что, разве бывает старая любовь, новая? – после длительной паузы сказала Марика. – Мне кажется, что любовь, она всегда одна. Я вот люблю Кирилла. И разве смогу полюбить кого-то еще? Это на всю жизнь!
Я не стала с ней спорить, понимая, что сейчас ей ничего не докажешь, и в принципе не видела в этом смысла. Каждый проходит свой путь любви и делает выводы самостоятельно.
– Как он? – поинтересовалась я.
– Уже намного лучше. Сказал, что через два дня домой выпишут.
– Ну и отлично!
– А я твои обе книги прочитала за эти дни, – сообщила она. – Про гейшу мне больше понравилось. Но про парня тоже здоровски ты придумала. Я даже вначале поверила, что у вас такая любовь получилась. Но ведь ты писатель, так что все неправда, да?
– Правда, – тихо ответила я и почувствовала, как слезы наворачиваются.
– Да ладно! – явно не поверила Марика. – И фото его есть? Вышлешь?
– Сегодня все удалила с компа.
– Жаль, – вздохнула она. – Хотелось бы на него посмотреть.
Я не ответила, стараясь успокоиться. На меня вновь накатило, потому что я ясно увидела лицо Никиты, его глаза и улыбку.
– Оль, а ты завтра чего делать будешь? – нарушила молчание Марика.
– В театр иду, – ответила я.
– Так то вечером, да? – уточнила она. – Может, ко мне в гости приедешь? Охота с тобой повидаться. Ты прикольная. Или просто погуляем. Ты как?
– Возможно, – после паузы сказала я. – Давай завтра созвонимся.
– Оки! – обрадовалась Марика. – Тогда до завтра!
Спала я плохо. Снился Никита, видимо, подсознание не хотело с ним расставаться. И утром я находилась в угнетенном состоянии. Никуда не хотелось идти. Я включила компьютер и попробовала поработать, но ничего не получалось. К тому же за окном стало пасмурно, и скоро начал накрапывать мелкий частый дождь. Около одиннадцати позвонила Марика. Ее голосок показался мне грустным. Она явно находилась в подавленном состоянии.
– Погода плохая, – сказала она. – А я так хотела погулять сегодня с тобой.
– Да, дождик все идет, – ответила я. – А ты чем занимаешься?
– Музыку слушаю и на диване валяюсь, – сообщила она. – Оль, может, все же приедешь? Мать на работе, будет поздно. К Кириллу все равно сегодня не поеду.
– А у тебя подружки есть? – поинтересовалась я.
– Конечно, – вздохнула она. – Но что-то никого видеть не хочу. Надоело слушать всякую чепуху. Вот охота с тобой поговорить. Ты клевая. Приезжай, а?
Я задумалась. Работать совершенно не хотелось, настроение было практически депрессивное, я постоянно возвращалась в мыслях к Никите и даже испытывала желание распаковать коробку, в которую я упрятала наше с ним прошлое.
«Ох, права была гадалка, – думала я, – давно нужно было все это похоронить!»
– Оль, ты мой дрес запиши, – услышала я голос Марики и пришла в себя. – А то ты что-то молчишь долго.
– Дрес? – удивилась я.
– Ну адрес, какая ты непонятливая!
– Хорошо, – ответила я и вздохнула. – Приеду ненадолго. А ты где живешь-то?
– Здоровски! – обрадовалась она. – Возле метро «Новокузнецкая». Записывай. Консьержка там у нас, скажешь, что ко мне. Только меня зовут Марина. А Марика я себя называю в честь Марика.
– Кого? – удивилась я.
– Ну, я те потом объясню. В общем, жду!
Я записала адрес, в душе удивляясь, что Марика живет в престижном Замоскворечье. Когда мы познакомились, она сказала, что живет вдвоем с матерью, что отец их оставил давным-давно, и у меня почему-то сложилось впечатление, что это малообеспеченная семья.
Но когда я подошла к ее дому, то увидела, что это сооружение как минимум XVIII века с колоннами, лепниной, огромными окнами и потолками в пять метров. Я остановилась в недоумении, но потом поняла, что перепутала корпуса, и двинулась в полукруглую арку проходного двора. Пройдя аккуратный небольшой двор, я оказалась возле вполне современного на вид высотного дома. Консьержка действительно была на месте. Она поинтересовалась, к кому я иду, кивнула и сообщила, что ее предупредили. Внутри подъезд выглядел невероятно чистым. Нужная мне квартира находилась на шестом этаже. Когда я вышла из лифта, Марика уже ждала меня возле раскрытой двери. Она улыбалась, хотя видно было, что недавно плакала, так как подводка ее глаз чуточку размазалась. На ней были ярко-розовые брючки и черная футболка, на которой я увидела розовую надпись «Marakesh» внутри контура большого сердца. Я зашла в квартиру и протянула ей торт, который купила по дороге.
– К чаю, – сказала я. – И мне нужно просушить зонтик. Дождь хоть и мелкий, но непрерывный. Пока дошла от метро, он успел намокнуть.
– Давай сюда! – улыбнулась Марика, беря зонт. – Обувь можешь не снимать.
– Но туфли мокрые, – ответила я, чувствуя всевозрастающую неловкость.
Я мельком оглядела холл. Он выглядел как моя гостиная по размерам, но обставлен был с роскошью.
– Ладно, – легко согласилась она. – Тогда вот тебе мои тапочки. Они новые.
Марика поставила торт на столик, зонтик бросила на пол и достала из тумбочки розовые тапочки. Я не удивилась, увидев, что на носках у них чернели сердечки.
– Это мамка мне из Греции недавно привезла, – сообщила она, снимая упаковку. – Как раз в моем стиле. Но великоваты. А тебе должны быть в самый раз.
– Ты все носишь в такой гамме, – заметила я, переобуваясь. – А другие цвета не приемлемы?
– Не-а, – ответила она. – Мне так нравится. Черный цвет – мрак, скорбь, тоска, депрессняк. А розовый – взрыв эмоций. Это суть эмо, понимаешь? Такие резкие перепады вполне в стиле. Да и музыка так же построена. Пойдем ко мне?
– Так руки помыть, – начала я.
– У меня и помоешь, – ответила она странной фразой.
Квартира оказалась двухуровневой. Из холла мы попали в огромную квадратную гостиную. Множество ковров, позолоты, красного дерева, живой зелени, картин создавали странное впечатление. Несомненно, гостиная выглядела уютной, но так и казалось, что это декорации какого-то высокобюджетного исторического фильма из жизни французского королевского двора позапрошлого века. Только огромная плазменная панель на стене явно дисгармонировала с обстановкой.
– Тут мамка любит обитать, – сказала Марика, – но я не очень. Я живу наверху.
Марика двинулась в угол, и я заметила винтовую лестницу.
– А чем занимается твоя мать? – спросила я.
– У нее свой салон красоты тут неподалеку, – ответила Марика, поднимаясь по лестнице. – Может, хочешь воспользоваться? Тебе скидки будут, точняк!
Я улыбнулась и отказалась.
На втором уровне у Марики оказалась практически отдельная квартира, что меня несколько удивило. Ладно, своя гостиная, кабинет для занятий, спальня, ванная, но вот кухня? Везде был образцовый порядок. Я ожидала увидеть черно-розовую гамму, но в основном обстановка была выдержана в пастельно-кремовых тонах с цветочными мотивами. И только спальня была розовато-белой. Правда, несколько черных подсвечников с розовыми свечами, черная лаковая напольная ваза с искусственной веткой розовой сакуры и черные стеклянные рамы на постерах вносили диссонанс в эту белизну. Я остановилась возле одной из стен и начала внимательно изучать изображения. На всех постерах был один и тот же парень. Где-то он пел на сцене с гитарой в руках, где-то был сфотографирован на улице, а на нескольких, явно рекламных, находился в составе группы. Парень выглядел совсем юным, от силы лет 17. Он был худощав, почти везде в узких джинсах, обтягивающих его стройные прямые ноги, и в женских на вид кофточках. На одном из постеров он стоял на сцене, держа в руках красную гитару. На нем было что-то типа прямого узкого черного платья, открывающего колени, красные трикотажные гольфы и кроссовки. Волосы у парня были русые, с длинной челкой, закрывающей ему пол-лица. Почти везде он был с густо подведенными черной линией глазами. Но его лицо мне понравилось. Общее выражение одухотворенности, полного погружения в музыку, отрешенности вызывало странное притяжение. Хотелось смотреть на этого парня. Картина была полна гармонии. Известное изречение гласит, что в мире нет ничего прекраснее скачущей лошади, танцующей женщины и корабля под парусами, и на них можно смотреть бесконечно. И на его фотографиях именно это полное погружение в свой неповторимый и, несомненно, прекрасный мир, отсутствие работы на зрителя создавало магию притяжения.
