Станислав Пестов - Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней
Новый министр высшего образования разогнал учёный совет физфака МГУ, уволил декана. На его место пришёл «человек» Курчатова— В. Фурсов. Выгнали, как уже говорилось, Акулова и других самых крикливых «пролетарских» физиков.
А Капица и Иоффе были восстановлены в прежних должностях. Но ещё много «недоперестроившихся» затаились в тоскливой надежде на лучшие времена.
Однако, команда физиков, работавшая над атомным и водородным оружием, была спасена вместе с новой наукой, которая с трудом начала получать права гражданства в СССР.
ГЛАВА VI
Знак судьбы
Этот ничем не примечательный день — двадцать первого мая 1920 года — стал для России едва ли не судьбоносным. В этот день родился академик и нобелевский лауреат Андрей Сахаров, сделавший всё возможное и может быть даже невозможное для того, чтобы Россия обзавелась собственным термоядерным оружием. Конечно, родился он не академиком и тем более не нобелевским лауреатом, а обыкновенным мальчиком, хотя обыкновенность бывает разная.
В этот же год в Советской России родилось ещё более миллиона мальчиков, среди миллиона новорождённых были и более способные, и совсем одарённые, но только одному из них посчастливилось стать тем, кого недалёкие журналисты по недоразумению назовут потом «отцом водородной бомбы».
Судьба оказалась благосклонной только к одному, причём благосклонность её была поразительна. Его прадед (как и более ранние предки) был священником в приходе неподалёку от Арзамаса. Неподалёку от Арзамаса проведёт почти двадцать лет своей жизни и Андрей Сахаров — в том месте, где большевики, изгадив святые места, устроили в монастыре капище, в чреве которого родилась атомная, а потом и водородная бомба. А в Нижнем, где его дед в своё время стал адвокатом, академик Сахаров будет томиться в ссылке под надзором бдительных «органов» — родовые места тянули к себе, видать, неодолимо…
Дядья Андрея были по-своему талантливы: один стал известным финансистом (НКВД сгноил его за дружбу с Бухариным), другой проявил недюжинные способности в радиоконструировании, — в 1930 году он собрал дома телевизор с механической развёрткой.
Но самое большое и сильное влияние на мальчика, конечно, оказал отец. Блестяще окончив в юности Гнесинское училище, он не только прекрасно играл на пианино, но и сочинял музыку — сонаты, романсы, песни. Отец хорошо знал поэзию, в его доме была большая библиотека книг — причём, что весьма важно, — дореволюционные издания.
Отец увлекался туризмом и в одном из горных походов на Кавказе познакомился с альпинистом Игорем Таммом, что сыграло, пожалуй, ключевую роль в судьбе сына.
Но судьба была не проста, а чрезвычайно щедра к своему любимчику — отец Андрея был ещё и физиком, причём физиком известным миллионам студентам задолго до того, как стал известен стране академик Сахаров. Его отец был автором многих популярных книг и учебников по физике, но особую известность ему принёс «Задачник по физике», выдержавший более десятка изданий.
Ещё отроком Андрей приходил в институт, где отец преподавал физику и смотрел интереснейшие и яркие демонстрационные опыты. Потом опыты стали делаться дома, Андрей записывал их результаты и учился делать выводы.
Вообще, с учёбой ему опять-таки повезло, как мало кому везло в те годы, — первые пять лет он учился дома. Отец объяснял ему физику и математику, на другие предметы приглашались видные учителя, даже профессора — благодаря дополнительным заработкам отца (авторские гонорары за книги) семья имела такую возможность. Не нужно, пожалуй, объяснять, насколько глубже и эффективнее знания, полученные индивидуально или в небольшой домашней группе.
Позже Андрей пробовал себя на физико-математических олимпиадах, но добиться чего-либо тут не сумел. Поэтому он был очень рад, что на физфак МГУ его приняли без экзаменов. И в этом тоже знак Судьбы, ибо по признанию самого Сахарова, жёстких и жестоких конкурсных экзаменов он просто не выдержал бы.
На нарах
Студенческая жизнь Сахарова не была ничем примечательна, учился он сносно, двойки получал только по «марксизму». Неприятное впечатление у него оставили «Капитал» Маркса и «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина — первый, благодаря своей наивности и занудливости, а второй из-за недалёкости вождя.
На втором курсе попробовал заняться научной работой — отец его был хорошо знаком с будущим академиком Леонтовичем и договорился с ведущим специалистом по плазме, чтобы тот сформулировал научную задачу для сына. Но тут вышел конфуз, Андрей даже не понял, в чём суть проблемы и задачу не одолел.
Война, которая принесла горе почти всем семьям страны, не обошла стороной и семью Андрея Дмитриевича. Но судьба распорядилась так, что немецкая бомба разметала их московский дом, когда Сахаровых там не было. А осколок зенитного снаряда чиркнул однажды Андрею по ботинку, больше удивив, чем напугав.
Война поразила его массовым переходом на сторону врага, — уходили к фашистам целые части, дивизии, армии.
«Ни у одной из воевавших во вторую мировую войну стран, — вспоминал потом академик Сахаров, — не было такого числа перешедших к противнику солдат, как у нас. Это самый суровый приговор преступлениям режима….»
Народ, ставший на защиту своей свободы от новой напасти, вынужден был невольно спасти и кровавый режим, что впоследствии стало предметом спекуляций политиков.
Сам Андрей Дмитриевич на фронт не рвался, здесь он был фаталистом. На фронте могли покалечить или даже убить, потому судьба оградила его от призыва в действующую армию, — Сахарова после окончания физфака МГУ распределили на патронный завод в тыловом городе Ульяновске.
Правда, вначале ему пришлось пилить лес и спать на нарах, что было утомительно и даже изнурительно, но вскоре он начинает работать в заводской лаборатории над методиками неразрушающего контроля продукции завода. Там же, на заводе он встречает будущую жену. В доме жены Сахаров и поселился.
Некоторые из своих завершенных методик Андрей Дмитриевич посылает по совету отца в Москву — Игорю Тамму. Игорь Евгеньевич был не в восторге от этих работ, но отец Андрея использовал всё своё влияние на Тамма, и в декабре 1944года на ульяновский патронный завод приходит вызов Сахарову в Москву — в Физический институт Академии Наук СССР (ФИАН). И вскоре ульяновский патронщик становится аспирантом знаменитого туриста, непревзойдённого альпиниста и самого, пожалуй, талантливого физика — Игоря Тамма.
Три звонка
Своему новому аспиранту Игорь Евгеньевич поставил задачу — выучить английский язык, причём на таком уровне, чтобы можно было составлять обзоры научной периодики. Знание английского сыграло потом существенную роль при разработке первого в СССР заряда, в котором проявятся элементы синтеза ядер дейтерия.
Тема диссертации Сахарова хоть и находилась в области ядерной физики, но прямого отношения к оружию не имела. Однако, ядерная бомба настойчиво «ломилась» в жизнь молодого аспиранта. Ещё до войны отец рассказал о делении урана, о возможности цепной реакции, дал ему почитать популярную статью в УФН на эту тему. Вскоре там же была опубликована статья Зельдовича и Харитона об управляемых и взрывных ядерных реакциях — это было более, чем странно, ибо весь мир, — англичане, французы, американцы, — засекретили все работы по ядерной физике, опасаясь, что их результатами воспользуется фашистская Германия. А вот в стране, где засекречивание довели до идиотизма, где секретилось буквально всё, — от запасов золота до числа «очков» в городских сортирах — публикации по ядерной физике были открыты и доступны любому. Впрочем, Андрей Дмитриевич, по собственному признанию, так и не понял важности этих открытий.
Не «врубился» он и зимой 45-го, когда по Москве поползли слухи о возглавляемой академиком Курчатовым «двойке» (так сначала назывался будущий институт атомной энергии — лаборатория № 2 АН СССР. Лаборатория № 1 была в Харьковском Физтехе). Как ни зверели в НКВД, принимая самые драконовские меры по засекречиванию, шило всё равно лезло из мешка. (Интересно в связи с этим воспоминание бывшего конструктора первой атомной бомбы Турбинера. На свой страх и риск он решил разыскать эту «двойку», которая по слухам обреталась где-то за Соколом. Сев в трамвай, он спросил молочниц, ехавших на рынок:
— Где тут научный институт?
— Это што-ли, где атомную бомбу делают? — загалдели молочницы. — Вот он туточки, в Покровском-Стрешневе…)
Первый раз Андрея Дмитриевича всерьёз задело, когда он услыхал о Хиросиме и взрыве над ней бомбы неслыханной мощности — в 20 Ктн. «У меня подкосились ноги, — вспоминал потом Сахаров. — Я понял, что моя судьба и судьба очень многих внезапно изменилась. В жизнь вошло что-то новое и страшное…»
