Александр Поляков - Покушение на ГОЭЛРО
— Спасибо, Анастас Иванович, — сказал Куйбышев, затем повернулся к Зявкину: — В общих чертах ясно, Федор Михайлович? Давайте теперь поговорим о вашей поездке в США. Я хочу, чтобы вы, как наш новый торговый представитель, хорошо понимали, в чем мы особенно нуждаемся и какую торговлю хотели бы наладить с Америкой. Мы сейчас строим не десятки, а сотни предприятий, и среди них такие гиганты, как Челябинский и Сталинградский тракторные заводы, Запорожсталь и многие другие. Но они будут мертвыми, бездействующими, если мы не повысим темпы выполнения ленинского плана ГОЭЛРО. Мы многого добились. В прошлом году выработка электроэнергии в пять раз превысила показатель тринадцатого года! В двадцать втором году мы пустили Каширскую ГРЭС под Москвой и электростанцию «Красный Октябрь» в Ленинграде, в двадцать четвертом — Кизеловскую ГРЭС, в двадцать пятом — Горьковскую и Шатурскую электростанции, в декабре двадцать шестого — Волховскую ГЭС, в ноябре двадцать седьмого года начато строительство Днепрогэса. В первую пятилетку намечено построить полторы тысячи предприятий. Им необходима электроэнергия. Обречь эти предприятия на энергетический голод мы не имеем права. Нам нужна электротехническая революция! — Куйбышев встал и, как бы подкрепляя эти слова, твердо опустил кулак на стол. — Федор Михайлович! Почитайте работы Маркса, Энгельса об электричестве.
Он быстро направился к большому книжному шкафу, достал томик и полистал его.
Карта-схема электростанций, построенных во плану ГОЭЛРО
— Вот послушайте, что писал Энгельс об электротехнической революции: «В действительности это колоссальная революция. Паровая машина научила нас превращать тепло в механическое движение, но использование электричества откроет нам путь к тому, чтобы превращать все виды энергии — теплоту, механическое движение, электричество, магнетизм, свет — одну в другую и обратно и применять их в промышленности. Круг завершен. Новейшее открытие Депре, состоящее в том, что электрический ток очень высокого напряжения при сравнительно малой потере энергии можно передавать по простому телеграфному проводу на такие расстояния, о каких до сих пор и мечтать не смели, и использовать в конечном пункте, — дело это еще только в зародыше, — это открытие окончательно освобождает промышленность почти от всяких границ, полагаемых местными условиями, делает возможным использование также и самой отдаленной водяной энергии, и если вначале оно будет полезно только для городов, то в конце концов оно станет самым мощным рычагом для устранения противоположности между городом и деревней. Совершенно ясно, однако, что благодаря этому производительные силы настолько вырастут, что управление ими будет все более и более не под силу буржуазии». А это значит, что у них на Западе когда-то возникнет энергетический голод, — твердо заключил Куйбышев. — Наше преимущество — в плановом хозяйстве! И здорово, что возглавляет Госплан крупный энергетик — Глеб Максимилианович Кржижановский. Вам надо также, Федор Михайлович, перечитать труды Ленина, написанные им задолго до Октября. Перечисляю по памяти: «Развитие капитализма в России», «Капитализм в сельском хозяйстве», «Аграрный вопрос и «критики Маркса», «Одна из великих побед техники». В них Владимир Ильич много говорит о роли электрификации в техническом перевооружении народного хозяйства. Помните, Федор Михайлович, что для нас главное в торговле с Америкой — это электротехническое оборудование и турбины. Английские и немецкие фирмы пока нас обеспечивают, но этого мало, а впереди у нас резкое повышение темпов индустриализации, и увеличить поступление энергетического оборудования крайне необходимо. Советую вам также изучить справочник американской промышленности и торговли. Надо знать, что покупаем!
«Узкое» совещание заканчивалось, и, прощаясь, Куйбышев крепко пожал Зявкину руку:
— Задача налаживания торговли с США очень нелегкая, Федор Михайлович. У нас там много противников. На восстановление дипломатических отношений надежд мало, судя по заявлениям президента Гувера о том, что смысл его жизни — уничтожение большевизма. Но торговать с Америкой мы будем! Я очень надеюсь на вас. Желаю успеха!
БЫЛИ СБОРЫ НЕДОЛГИ
На другое утро, побрившись, Зявкин необычно долго разглядывал себя в зеркало. Жена, несколько раз заходившая в комнату, не выдержала и спросила:
— Ты что, Федор, не в кино ли собираешься сниматься? Отойди наконец от зеркала, мне тоже причесаться надо.
— Прости, я задумался… Слушай-ка, как, по-твоему, сильно я постарел?
Жена улыбнулась.
— А что это тебя вдруг взволновало? Седина в голову — бес в ребро?
Но тут она заметила, что на лице мужа нет улыбки. Он был серьезен.
— Нет, Танюша, я тебя толком спрашиваю.
— Да ничуть ты не изменился, — уже серьезно сказала жена. — Ну, может быть, морщинки возле глаз, работаешь много.
— Так я и думал, — вздохнул Зявкин и добавил: — Бородку, что ли, отрастить для солидности?
— Да зачем это тебе?
Он наконец отвернулся от зеркала.
— Слушай, Татьяна. Что бы ты сказала, если бы, к примеру, нам поехать в Америку?
— Куда? — протянула жена и опустилась на стул.
— В Америку. В Соединенные Штаты, в город Нью-Йорк.
Достаточно зная характер мужа, Татьяна Михайловна поняла, что на этот раз он не шутит. В ее жизни было много переездов, она к ним привыкла. Ростов, Кавказ, Москва… Но вот Америка? Это было очень уж неожиданно.
— А как же Любочка? Ведь ей в этом году в первый класс… — тихо спросила она.
— Там есть школа, будет учиться, по-английски будет разговаривать!
Татьяна Михайловна почувствовала, что он хочет казаться спокойнее и веселее, чем это есть на самом деле.
— Очень уж далеко, — вздохнула она, — и работа, наверное, трудная. Ох, Федор, — она подошла и, обняв мужа за плечи, положила ему на грудь голову.
— Ты пока никому ничего не говори, — сказал он, — но собирайся потихоньку.
В этот день у Зявкина была встреча с Микояном. Анастас Иванович осмотрел его френч, галифе и предложил:
— Идите немедленно на Кузнецкий. В нашей внешторговской мастерской вас преобразят. Вы должны выглядеть без шика, но солидно. — Он на минуту задумался. — И вот еще что, товарищ Зявкин. Затребуйте от моего имени из Наркомфина перстень с бриллиантом получше. И напишите им: для служебной командировки, по минованию надобности будет возвращен.
— Может быть, не надо перстня, — взмолился Зявкин.
— Надо, надо, мне эта публика несколько знакома. Увидите, насколько легче вам с ними будет разговаривать. Это для них — как гипноз…
Через неделю в мастерской на Кузнецком мосту Зявкин примерил новый костюм, посмотрел в зеркало — и не узнал себя. Из рамы на него смотрел персонаж из заграничного кинобоевика.
Вынул из бумажника широкий золотой перстень с крупным камнем, надел на палец, взял в руки шляпу, светлые перчатки…
— Нет, все-таки что делает с человеком костюм, — поразился он, — удивительно!
— Так в нем пойдете? — спросил из-за спины довольный своей работой закройщик. — Старый костюм я могу завернуть.
— Нет, заверните, пожалуйста, новый, — сказал Зявкин, глядя в окно, где скромно, весьма скромно одетые москвичи, как всегда, спешили куда-то. Потом резким движением снял с пальца перстень. Только сейчас с особой силой он ощутил всю тяжесть и необычность той работы, которая предстоит ему в далекой стране.
К новому костюму Федору Михайловичу нужно было как-то привыкать, надевая его хотя бы по вечерам дома.
АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН
24 октября 1929 года в Москве непрерывно моросил мелкий холодный дождик.
В этот день Федор Михайлович Зявкин с женой и маленькой дочерью уезжали с Белорусского вокзала на Запад. Впереди были Париж и Гавр. Оттуда океанским лайнером они должны отплыть в Нью-Йорк, к месту нового назначения.
Поначалу все шло хорошо.
Германское посольство в Москве беспрепятственно дало визу на въезд в Берлин.
Но в Берлине пришлось три дня ждать транзитной визы в Париж, а там положение еще более осложнилось. Американский консул в Париже настороженно осмотрел советские паспорта, небрежным движением вернул и сказал:
— Зайдите завтра.
Назавтра опять — зайдите позже… И так наступил десятый день.
Надо требовать более настойчиво, решил Зявкин.
Получив от консула очередной, десятый отказ, он снял с большого пальца левой руки золотой перстень с крупным бриллиантом, надел его медленно на указательный палец правой руки, помахал сверкающим камнем перед самым носом консула, затем постучал перстнем по стеклу, лежащему на столе, и с апломбом заявил:
