Корнелиус Райан - Самый длинный день. Высадка десанта союзников в Нормандии
Ардле решил, что «инструкции» будут касаться высадки союзников. Все знали, что приход союзных войск можно ждать со дня на день. Но Ардле полагал, что вторжение должно начаться в самом узком месте пролива, в районе Дюнкерка или Кале, где есть порты. Но только не в месте, где он находится.
Семейства Дюбуа и Даво, живущие в Вьервилле, передачи Би-би-си не слышали. Они еще спали. Вчера был большой праздник, и они засиделись почти до утра. Праздновали по всей Нормандии, потому что 4 июня был День первого причастия. Это был повод собраться всем родственникам.
Дети семейств Дюбуа и Даво, одетые в свои лучшие платья, первый раз причащались в маленькой церкви Вьервилля на глазах гордых родителей и родственников. Некоторым из родственников пришлось ждать больше месяца, чтобы получить от оккупационных властей необходимые для проезда документы. Их поездка была неприятной и опасной. Неприятной потому, что им надо было ехать в переполненных поездах, которые давно не ходили по расписанию, а опасность путешествия состояла в том, что все паровозы являлись мишенями для союзных бомбардировщиков.
Но путешествие в Нормандию стоило риска и неудобств. Эта провинция была все еще богата по сравнению с Парижем и другими местами. Гости давно не видели на столах столько вкусной еды: свежее масло, сыр, яйца, мясо и, конечно, кальвадос – крепкий яблочный нормандский напиток. Кроме того, Нормандия была одним из самых безопасных и спокойных мест, потому что была достаточно удалена от Англии, чтобы на ее побережье начать операцию вторжения.
Праздник в обоих семействах прошел великолепно. Но он еще не закончился. В этот вечер все должны были опять сесть за обильный стол, уставленный лучшими винами и коньяками. Это должен был быть прощальный ужин, так как наутро родственники должны были сесть в парижский поезд.
Но их трехдневному пребыванию в Нормандии суждено было продлиться еще четыре месяца.
Недалеко от выезда из Кольвилля сорокалетний Фернанд Брокс занимался тем, чем занимался каждое утро в половине седьмого. Он доил коров. Подняв очки на лоб, он склонился к вымени и следил, чтобы струи молока попадали в ведро. Его ферма стояла вдоль узкой грязной дороги, которая проходила в полумиле от берега моря. На море да и на дороге он не был с тех пор, как дорогу закрыли.
Он фермерствовал в Нормандии уже пять лет. Он был родом из Бельгии. Во время Первой мировой войны его дом был разрушен. Этого он забыть не смог. Когда началась Вторая мировая война, он бросил свою чиновничью работу и отправился вместе с женой и дочерью в Нормандию, где, как он думал, они будут в безопасности.
В 10 милях от его фермы, в городе Байо, его девятнадцатилетняя очаровательная дочь Анна Мария работала воспитательницей в детском саду. Завтра должны были начаться каникулы, и Анна Мария собиралась отправиться на велосипеде домой к родителям.
Завтра же высокий худой американец из Род-Айленда, которого она раньше не знала, должен будет высадиться на берегу напротив фермы, принадлежащей ее отцу. Анна Мария выйдет за него замуж.
По всему нормандскому побережью люди занимались своими обычными делами. Работали в поле, обрабатывали яблоневые сады, пасли своих бело-бурых коров. В маленьких городках и деревнях открывались магазины. Для всех это был очередной день оккупации.
В маленькой деревне под названием Ла-Мадлен, расположенной за дюнами и обширными песчаными пляжами (они скоро станут известны как пляжи «Юта»), Поль Газенгел открыл маленький магазинчик и кафе, хотя много посетителей не ожидал.
Были времена, когда Газенгел имел доход, достаточный, чтобы прилично содержать себя, свою жену Марту и двенадцатилетнюю дочь Жанну. Но сейчас прибрежный район был закрыт. Всему населению, живущему в непосредственной близости от побережья – примерно от устья реки Вире, которая впадала в море недалеко от деревни, и далее вдоль всего побережья Шербурского полуострова, было приказано покинуть родные места. Разрешено было остаться в основном фермерам. Существование Газенгела теперь целиком зависело от нескольких семейств, которые проживали по соседству, и от немецких подразделений, расквартированных по окрестностям, которые он был обязан обслуживать.
Газенгел, с тех пор как пришли немцы, все время хотел куда-нибудь уехать. Сейчас, пока он сидел в своем кафе в ожидании первого посетителя, он еще не знал, что не более чем через двадцать четыре часа ему и другим жителям деревни предстоит совершить путешествие в Англию для дачи показаний.
В это утро у одного из приятелей Газенгела, булочника Пьера Кадро, были гораздо более серьезные проблемы. Он сидел у постели своего пятилетнего сына в клинике доктора Жанне, находящейся в пяти милях от побережья в Карантане. Сына тоже звали Пьер. Он только что начал поправляться после тонзиллита. Доктор только что осмотрел мальчика.
– Вам не нужно беспокоиться, – сказал он отцу, – с сыном все нормально, завтра можете его забрать.
Кадро подумал и сказал:
– Нет. Матери будет спокойнее, если я заберу его сегодня.
Через полчаса отец с сыном на руках двигался к своему дому в деревню Сен-Мари-дю-Мон, расположенную за пляжами «Юта», где парашютистам в день «D» предстояло соединиться с частями 4-й дивизии.
Немцам день тоже казался тихим и безмятежным. Ничто не предвещало перемен: погода была слишком плохой. Она была такой плохой, что главный метеоролог люфтваффе полковник Вальтер Штобе на совещании высказал мнение, что офицеры могут расслабиться. Он даже выразил сомнение по поводу возможности союзной авиации совершать вылеты в такую погоду. Истребительной авиации вермахта было приказано оставаться на аэродромах. Затем Штобе позвонил в пригород Парижа Сен-Жермен-ан-Ле по адресу: бульвар Виктора Гюго, 20. По этому адресу под зданием высших женских курсов было спрятано огромное трехэтажное сооружение длиной не менее 100 ярдов и уходящее под землю не менее чем на 60 футов. Здесь размещался штаб «OB-West» под командованием фон Рундштедта. Штобе доложил прогноз майору Герману Мюллеру, который отвечал в штабе за метеоданные. Мюллер тщательно записал прогноз и затем переправил его начальнику штаба генерал-майору Блюментриту. В «OB-West» к прогнозам относились очень внимательно, и Блюментрит ожидал этой сводки с большим нетерпением. Он как раз заканчивал писать план инспекционной поездки для своего начальника. Данные прогноза давали Блюментриту все основания поездку не переносить. Фон Рундштедт собирался во вторник объехать оборонительные сооружения в Нормандии в сопровождении своего сына, молодого лейтенанта.
Не многие в Сен-Жермен-ан-Ле подозревали о существовании подземного штаба, но еще меньшее число людей знали, что самый могущественный фельдмаршал Западного фронта живет в скромной вилле, расположенной на заднем дворе школы, на улице Александра Дюма, 28. Школа была окружена высоким каменным забором, а единственные железные ворота были постоянно закрыты. Войти в виллу можно было через специальный коридор, начало которого было прорублено в стене школы, или через неприметную дверь в окружающем школу заборе со стороны улицы Александра Дюма.
Фон Рундштедт встал, по обыкновению, поздно (престарелый фельдмаршал редко просыпался раньше половины одиннадцатого); когда он сел за рабочий стол в кабинете на втором этаже, было почти двенадцать. В этом кабинете он накануне обсуждал со своим начальником штаба документ «Оценка намерений союзных войск», который сегодня собирался направить Гитлеру в штаб OKW. В «Оценке» содержались такие неверные предположения: «Постоянное усиление атак с воздуха свидетельствует о том, что противник достиг высокой степени готовности. Возможным фронтом вторжения продолжает являться сектор от Шелдта (в Голландии) до Нормандии… Вероятно, в него может быть включен север Бретани… Еще нет ясности, где противник намеревается высадиться на протяжении всего фронта. Интенсивные воздушные налеты на линию обороны между Дюнкерком и Дьеппом могут означать, что противник попытается высадиться именно в указанном районе… Но степень угрозы вторжения оценить невозможно…»
Сделав эти приблизительные оценки, по которым возможная протяженность фронта высадки определялась в 800 миль, фон Рундштедт вместе с сыном направились в любимый ресторан фельдмаршала. Было начало второго. До дня «D» оставалось не более двенадцати часов.
На все немецкие штабы и службы весть о том, что в ближайшее время сохранится плохая погода, подействовала как успокоительное. Все руководство было уверено, что в ближайшем будущем вторжение не произойдет. Их уверенность базировалась на имевшихся в их распоряжении данных о погодных условиях, при которых происходило вторжение союзников в Северную Африку, Италию и на Сицилию. Во всех этих случаях погода была разной, но, как отмечали такие метеорологи, как Штобе и его начальник в Берлине доктор Карл Шонтаг, союзники никогда не начинали операцию, если погодные условия не должны были измениться к лучшему в ближайшее время, что было необходимо противнику для обеспечения прикрытия с воздуха. Для методичного немецкого ума это выглядело безусловным правилом: прогноз погоды должен соответствовать этому правилу, а он не соответствовал.
