Михаил Семиряга - Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941
Действительно, в предыдущие годы как СССР, так и Германия имели богатый опыт заключения пактов о ненападении с другими странами. В период между двумя мировыми войнами ими было подписано 15 таких документов. Но в большинстве из них, особенно заключенных в период с 1925 по 1933 год, содержались обязательства о соблюдении нейтралитета при конфликтах одной из сторон с третьими странами и предусматривалась возможность денонсации пакта.
Еще в июне 1939 г., как упоминалось выше, советское руководство располагало достоверной агентурной информацией о планах Германии на последующие месяцы. Так, ему стало известно, что в конце августа – начале сентября Гитлер намеревался уничтожить польское государство и если дело дойдет до войны, то вермахт «будет действовать жестоко и беспощадно, хуже гуннов». Из этих высказываний советника бюро МИД Германии П. Клейста, полученных вскоре в Москве, также вытекало, что ни Гитлер, ни Риббентроп не верили, что СССР примет участие в войне Англии и Франции против Германии. «Это мнение выработалось у руководства рейха, – говорил Клейст, – не только ходом англо-франко-русских переговоров, но и прежде всего поведением за последнее время Москвы по отношению к Берлину. Москва дала нам понять, что она хочет вести с нами переговоры, что она не заинтересована в конфликте с Германией и что она не заинтересована также в том, чтобы сражаться за Англию и Францию»[120].
Сам Молотов в одном из инструктивных писем советскому послу в Лондоне И. М. Майскому указывал, что никакое ответственное правительство не будет заключать договор с правительством, готовящим нападение на третью страну. Но именно вопреки этому тезису и поступило советское руководство, когда подписало, по существу, договор о взаимопомощи с государством, которое через несколько дней совершило агрессию против Польши. Даже беглое ознакомление со статьями договора, а особенно с секретным протоколом, неизбежно приводит к выводу, что этот документ в определенной мере выходит за рамки только «ненападения». Поскольку его статья II предусматривала обязательство сторон не оказывать поддержки нападающей державе, то для Советского Союза это означало, что он не мог поддерживать объявивших войну Германии Англию и Францию и, стало быть, объективно должен был стать на сторону Германии как «жертвы агрессии». Таким образом, приведенная статья, не обеспечивая подлинно нейтральный статус СССР, довольно крепко связывала ему руки и ограничивала гибкость его внешнеполитической деятельности. Нетрудно представить, какими опасными последствиями для СССР была чревата сложившаяся ситуация.
Выступая на заседании Президиума Верховного Совета СССР 31 августа 1939 г. при ратификации договора, Молотов заявил: искусство внешней политики состоит в том, чтобы число врагов своей страны сокращать и вчерашних врагов делать хорошими соседями[121]. Однако нет веских оснований утверждать, что внешняя политика СССР отличалась тогда подобным искусством, ибо в это время за счет приобретения одного «друга» Советский Союз заимел намного больше врагов, и прежде всего в лице соседей от Баренцева до Черного моря. Ведь такие модные в 30-е годы понятия, как «санитарный кордон» или «буферная зона», выражали стремление стран Западной Европы отгородиться от Советского Союза и обезопасить себя от «советской экспансии». Но советское руководство также могло использовать этот «кордон» для того, чтобы отгородиться от агрессивной Германии. В этом смысле стабильность стран, входящих в эту зону, соответствовала жизненным интересам Советского Союза.
Таким образом, не подлежит сомнению, что советско-германские договоренности не только не снимали прямой угрозы гитлеровской агрессии, нависшей над Советским Союзом, но, «напротив, обостряли эту опасность, способствовали изоляции Советского Союза и толкали Советское правительство подчас на недостаточно обдуманные и опрометчивые шаги»[122].
Анализ политической линии и практических действий советского руководства в период с сентября 1939 г. по июнь 1941 г. неизбежно приводит к выводу, что Советский Союз в бурных событиях того времени не был нейтрален. Как известно, нейтралитет в войне – это особый правовой статус государства, не участвующего в происходящей войне и воздерживающегося от оказания помощи и содействия как одной, так и другой воюющей стороне. Поскольку международное право не предусматривает ни условного или безусловного, ни полного или неполного нейтралитета, то в соответствии с этим принципом оказание любой военной помощи одному из воюющих государств несовместимо со статусом нейтрального государства.
В апреле 1921 г. на конференции в Барселоне была принята конвенция, в которой предусматривался принцип «свободы транзита». Предоставляя свободу транзита для Германии, Советский Союз формально не нарушал установления этой конференции, поскольку не являлся ее участником. Но так как речь шла о транзите стратегического сырья для одной из воюющих стран, то он, к сожалению, не воспользовался содержащимися в этой конвенции и имеющими моральную силу оговорками, на основании которых транзит мог бы быть сильно ограничен только сырьем для мирных целей. Этот факт лишний раз подтверждает, что советско-германский договор от 23 августа 1939 г. по своему содержанию стоит ближе к типу договоров о взаимопомощи, чем договоров о ненападении.
Нейтральные государства могут предоставлять убежище войскам, военным кораблям и самолетам воюющих стран, но обязательно с последующим их интернированием, если их срок пребывания превышает одни сутки. Этих важных условий советские власти не придерживались. Так, например, никакими обстоятельствами нельзя оправдать преступное согласие советского руководства обслуживать немецко-фашистские военные корабли в советских портах в бассейне Баренцева моря, а также согласие на перегрузку товаров немецких торговых судов, прибывавших в Мурманск, на поезда, следовавшие в Ленинград, откуда они направлялись далее в Германию.
Характерна следующая деталь. В ноябре 1939 г. Шуленбург напомнил Молотову просьбу, чтобы находившимся в Мурманске германским морякам предоставить теплую одежду, необходимую им при несении зимней вахты. Молотов оперативно распорядился выполнить эту просьбу, за что через несколько дней удостоился из Берлина благодарности[123].
В начале февраля 1940 г. советское правительство в нарушение своего объявленного нейтралитета разрешило проход по Северному морскому пути с помощью советского ледокола немецкого вспомогательного крейсера (под кодовым названием «торговое судно №45»). В августе 1940 г. он прибыл в район Тихого океана и потопил несколько британских торговых судов[124].
9 мая 1940 г. гроссадмирал Э. Редер предложил Гитлеру разрешить Советскому Союзу участвовать в оккупации Норвегии, для чего передать ему порт Тремсе. Но Гитлер отверг это предложение, заявив, что пока он желает держать русских от себя подальше[125].
В нарушение норм международного права советское правительство разрешило воюющей Германии транзит стратегического сырья из Ирана, Афганистана и стран Дальнего Востока с использованием советских железных дорог и портов Одессы, Ленинграда и некоторых других[126]. Более того, цинк и каучук, закупленные Советским Союзом в Англии, и хлопок, купленный в США, также частично переправлялись в Германию. Причем по требованию советского правительства сохранялась строгая секретность этих акций. Однако это был, по существу, «секрет полишинеля», поэтому правительство Великобритании 6 и 11 сентября 1939 г. направило протест правительству СССР и еще больше усилило экономическую блокаду Германии. Молотов вопреки очевидным фактам в свою очередь выразил протест Великобритании, военные корабли которой препятствовали торговле «нейтральных» стран[127].
В условиях усилившейся экономической блокады 27 ноября 1939 г. Риббентроп обратился к Молотову с новой просьбой, чтобы тот еще раз выразил протест Великобритании в связи с тем, что ее военные корабли «конфисковывают грузы немецкого происхождения, направляемые в нейтральные страны на их судах», нарушая тем самым международное право. Благодаря этим акциям, утверждал Риббентроп, Советский Союз предстанет как «хранитель и защитник международного права». Через несколько дней Шуленбург известил Риббентропа, что Молотов выполнил его просьбу и 10 декабря 1939 г. направил ноту протеста в Лондон по поводу введения блокады[128].
Советское правительство разрешило многочисленным группам немецких разведчиков под предлогом организации переселения этнических немцев из Прибалтийских республик, западных областей Украины и Белоруссии в Германию и поисков могил немецких солдат, погибших в годы первой мировой войны, беспрепятственно объезжать западные районы нашей страны. Даже накануне агрессии против СССР Сталин запрещал пресекать полеты немецких самолетов над советской территорией и т. д. Это благодушие позже обошлось советскому народу весьма дорого.
