Уильям Манчестер - Убийство Президента Кеннеди
Аукционисты, специализирующиеся на продаже реликвий американской истории, установили, что письма Кеннеди, написанные им от руки, ценятся не менее писем Линкольна. Книга Кеннеди «Галерея мужественных» с автографами автора оценивалась в 375 долларов. Детали трибуны, откуда он произнес свою речь в Сан-Антонио за день до убийства, стали предметом зависти коллекционеров, а табличка с надписью «номер 850», висевшая на дверях его спальни в отеле «Техас», где он провел последнюю ночь, бесследно исчезла.
Во время поездок Линдона Джонсона по США сотрудники Белого дома стали раздавать желающим фотографии обоих президентов, стремясь подчеркнуть таким образом преемственность власти. Однако от этого пришлось быстро отказаться. На одну карточку нового главы государства брали десять портретов Кеннеди. Все агенты секретной службы буквально кипели от возмущения, когда Джонсон сделал выговор одному из агентов, носившему в качестве булавки для галстука миниатюрное изображение «ПТ-109» — военного катера, на котором служил во время войны Кеннеди, и в резкой форме напомнил ему, что он служит при новом президенте. И все же раздражение Джонсона легко было понять. Его повсюду преследовал призрак покойного президента. Даже на съезде демократической партии в 1964 году, на котором обсуждалась кандидатура на пост президента, Джонсона, буквально в последнюю минуту, оставили на бобах, хотя все это мероприятие тщательно готовилось как его триумфальный выход. За месяц до съезда Джонсон вычеркнул имя Роберта Кеннеди из списка возможных кандидатов на пост вице-президента. Тем не менее самые волнующие минуты в зале съездов принадлежали не Джонсону. Они наступили, когда на трибуну поднялся министр юстиции и предложил вниманию делегатов кинофильм о тысяче дней, проведенных его братом в Белом доме. Делегаты вскочили на ноги и, стоя, устроили Роберту Кеннеди оглушительную овацию, продолжавшуюся целых пятнадцать минут.
Чем больше люди задумывались над сущностью легенды о Джоне Кеннеди, тем меньше они ее понимали. Младший брат убитого президента не сделал ничего, что могло бы поощрить такую демонстрацию. Напротив, он несколько раз пытался прервать ее, затем слегка улыбнулся и, прикусив губу, склонил голову, как перед неукротимым ураганом. Комментатор Дэвид Бринкли решил, что убийство и его последствия следует отнести к числу загадочных явлений, не поддающихся логическому анализу.
Но, не взирая ни на что, люди по-прежнему стремились вместить эти события в рамки своей жизни. Наиболее очевидный путь заключался в присвоении имени покойного президента разным населенным пунктам, улицам и т. д. Жаклин Кеннеди попросила Джонсона переименовать мыс Канаверал в мыс Кеннеди. Он сразу же удовлетворил ее просьбу. Тогда на ум пришла мысль о том, что в будущем ей, чего доброго, придется ехать на автомашине «по шоссе имени Кеннеди на аэродром имени Кеннеди для того, чтобы посетить школу имени Кеннеди». Мэр Нью-Йорка Вагнер переименовал аэропорт Айдлуайлд в аэропорт Кеннеди, конгресс изменил прежнее наименование Общенационального культурного центра на Центр исполнительского искусства имени Джона Ф. Кеннеди. Министерство финансов приступило к чеканке пятидесяти миллионов пятидесятицентовых монет с изображением Кеннеди и установило, что они исчезают из обращения, так как их берут на сувениры.
Во всех частях страны различные комиссии и муниципальные советы единодушно голосовали за то, чтобы увековечить имя президента, изменив названия на карте соответствующих городов и штатов.
В беседе с супругой французского посла Николь Альфан Жаклин Кеннеди сказала, что чувствует себя как «раненый зверь. Единственное, чего я хочу, — это забраться куда-нибудь в потайное место и затихнуть». Вместо этого ей пришлось без устали решать одну задачу за другой. Ее родственники помогали ей как могли. Однако она сама справлялась с большинством дел. Она не пожелала переложить на кого-нибудь ответственность за подготовку похорон. Впоследствии она так же стремилась сделать все сама. Зачастую у нее просто не было выбора. Если она хотела оказать поддержку новому президенту, то ее присутствие во время соответствующих церемоний было абсолютно необходимым, так как никто не мог ее заменить.
Жаклин стремилась как можно быстрее освободить Белый дом для его нового хозяина. Ее последний полный драматизма жест перед тем, как переехать в новый дом, был целиком задуман ею самой. После нескольких неудачных попыток она написала на листе бумаги своим тонким почерком:
«В этой комнате жил Джон Фитцджеральд Кеннеди со своей женой Жаклин в течение двух лет десяти месяцев и двух дней пребывания на посту президента Соединенных Штатов».
Эти слова были вырезаны на дверях непосредственно под старой подписью:
«В этой комнате спал Авраам Линкольн в период пребывания в Белом доме с 4 марта 1861 года по 13 апреля 1865 года».
Жаклин уложилась в ею самой установленные сроки. Ровно через 11 дней после похорон она переехала в дом Гарриманов.
Президент Джонсон приколол высшую награду министерства финансов на грудь Руфуса Янгблада, превознося его как «одного из самых отважных и талантливых служащих, каких я только знал». По настоянию Жаклин Кеннеди министр финансов Диллон наградил также Клинта Хилла. Хотя оба агента великолепно вели себя в момент покушения — особой похвалы заслуживает драматический прыжок Клинта, который благодаря фотографиям стал широко известен всей стране, — эти награждения вызвали скрытое недовольство среди большей части официального Вашингтона. Секретная служба не выполнила свой долг перед президентом Кеннеди, в этом было главное. И, по всеобщему мнению, первой реакцией ее сотрудников должно было быть чувство коллективной вины и стыда, а не гордость за выдающиеся успехи. Вначале нужно было расследовать причины провала, а лишь затем заниматься раздачей медалей. Конечно, следствие об убийстве Кеннеди было начато, но и здесь с самого начала оно велось так, что не могло не вызвать тревоги и озабоченности. ФБР выделило пятьдесят агентов, стремясь, как говорится, одним махом завершить все дело. В результате на свет появился скудный отчет, безапелляционно отвергавший все щекотливые вопросы при помощи одной и той же фразы: «Никаких улик не обнаружено». Затем этот отчет был потихоньку передан одному из журналов, и его содержание, естественно, стало всеобщим достоянием. Один этот эпизод может послужить удручающим примером того, как бюрократический аппарат, почуяв опасность, немедленно предает забвению интересы страны и бросает все силы на самооборону.
Наконец новому президенту все-таки втолковали, что поручить самим техасским властям расследование дела об убийстве президента Кеннеди означало бы заранее навлечь на них подозрение в попытке обелить себя. Через четыре дня после похорон заместители министра юстиции Катценбах и Кокс посетили председателя Верховного суда США Уоррена и обратились к нему с настоятельной просьбой возглавить Федеральную комиссию. Уоррен наотрез отказался. Он напомнил, что неоднократно осуждал исполнение членами суда каких-либо иных функций, отвлекавших их от выполнения своих прямых обязанностей, и в качестве выхода предложил обратиться к одному из двух ушедших на пенсию судей. Посетители поспешно откланялись и уведомили Белый дом о постигшей их неудаче. Однако именно в таких ситуациях Джонсон чувствовал себя, словно рыба в воде. Едва верховный судья успел отказаться, как на его столе зазвонил телефон. Президент просил его незамедлительно приехать. Далее, по описанию Уоррена, события развивались следующим образом:
«Вначале меня встретил Банди. Он проводил меня в кабинет, и президент сказал мне, что дело приобрело очень серьезный оборот. Он сказал, что распространяются самые дикие слухи и что следует все время помнить о международном положении. Он сказал, что только что беседовал с Раском и тот высказал крайнюю озабоченность. Он упомянул также об информации председателя Комиссии по атомной энергии о том, сколько миллионов людей могут погибнуть, если возникнет атомная война. Единственное, что позволит пресечь эти слухи, сказал он, это создание независимой и ответственной комиссии расследования. Эту комиссию может возглавить лишь человек, занимающий самый высокий пост в судебной иерархии государства. Я высказал ему свое мнение на этот счет. Он сказал, что если общественное мнение будет враждебно настроено против Кубы и Советского Союза, то это может привести к войне.
— Вам пришлось уже однажды носить военную форму, — сказал он, — и если бы я попросил вас об этом, то вы вновь надели бы форму во имя интересов вашей страны.
— Конечно, — ответил я.
— Сейчас я прошу вас оказать гораздо более важную услугу, — сказал он.
— Если вы ставите вопрос таким образом, — сказал я, — мне остается только согласиться».
