Уильям Манчестер - Убийство Президента Кеннеди
— В результате всего этого, — рассказывает Банди, — на Дьюка и меня пал жребий вступить в переговоры с де Голлем.
Сообщив генералу суть тревожных слухов, оба посланца принялись настоятельно уговаривать его воспользоваться закрытым лимузином. Они утверждали, что, не подвергая свою жизнь опасности, он тем самым окажет любезность госпоже Кеннеди. Ответ генерала можно было предсказать заранее. Правда, впоследствии его собеседники несколько разошлись в своих воспоминаниях о том, в каких точно выражениях был дан этот ответ. Как припоминал Дьюк, де Голль сказал, что «он может оказать любезность по отношению к госпоже Кеннеди», лишь «проявив пренебрежение к собственной жизни». Банди же слышал лишь односложный ответ «нон», произнесенный генералом в его «самой холодной и гнусавой манере». Однако ЦРУ могло похвалиться более теплым приемом, чем ФБР. Реакция генерала на донесение ФБР не может быть предметом расхождений. Когда для придания вящей убедительности данным Маккоуна де Голлю показали рапорт ФБР, то Шривер собственными глазами увидел, как губы де Голля собрались в презрительную складку. Ответ де Голля Гуверу ограничился лишь звуком «пфт».
Но вот настало время трогаться в путь. Родственники покойного президента с опозданием на несколько мину г вышли из Белого дома и сели в один из бесконечного каравана. лимузинов, стоявших в ожидании у входа. Кавалькада машин направилась к Капитолию, где длинными шеренгами стояли воинские части. Ими командовал генерал-майор Уил, командующий Вашингтонским военным округом. За его спиной раскинулась радуга парадных мундиров, столь же знакомая американцам, как звезды и полосы на их национальном флаге. Алые мундиры музыкантов оркестра военно-морского флота, серое обмундирование кадетов военной академии Уэст-Пойнт, темно-синяя формa гардемаринов и светло-голубые кители летчиков сливались в один многокрасочный узор. А позади сводного оркестра и сверкающей золотом галунов шеренги начальников Объединенной группы штабов одиноко без всадника — им должен был быть главнокомандующий вооруженными силами США — стоял скакун Черный Джек с гордо поднятой точеной головой. На начищенных до блеска сапогах и на серебряных ножнах меча, притороченных к сбруе, отражались холодные лучи зимнего солнца.
Процессия приблизилась к Белому дому. Раздался колокольный звон, и хор из Аннаполиса запел «Лондонская высь» и «О, бессмертный наш пастор». Военный эскорт взял «на караул» и по команде остановился на Семнадцатой улице рядом с Белым домом.
Лафет продолжал свое движение. Его колеса покатились к Белому дому по аллее, осененной государственными флагами, где лежала страдальческая тень обнаженных ветвей обрамлявших ее деревьев.
В это время новый президент и первая леди вышли из здания канцелярии президента и в сопровождении Джерри Бена поспешили навстречу семье Кеннеди.
Овдовевшая первая леди неловко ступила из автомашины. Она пошатнулась, но тотчас же выпрямилась. До нее донеслись замирающие звуки гимна, исполненного хором моряков. Певцы готовились исполнить третий гимн, но Жаклин опередила их. Вид у нее при этом был весьма решительный. В действительности Жаклин была в полном замешательстве. Эту часть церемонии готовили другие люди, и она до этой минуты мало задумывалась над тем, кто из иностранных деятелей прибудет на похороны. При всех обстоятельствах она не предполагала, что они примут участие в шествии. И вот теперь они все собрались здесь.
Затем Жаклин круто повернулась и пошла вперед. Хор, приготовившийся было запеть канон, вынужден был безмолвствовать. Колокола продолжали свой неумолчный звон.
Роберт Кеннеди догнал Жаклин и пошел с правой стороны, Тед встал слева. В этот момент к зловещему похоронному звону колоколов присоединился пронзительный звук волынок. По команде подполковника Миллера девять волынщиков присоединились к шествию. Весь их вид: мохнатые черные шапки из медвежьего меха, красные тартаны и белоснежные гетры были столь же неожиданным, как и их музыка. Однако заунывное рыданье волынок, совершенно непохожее на траурную музыку Шопена, звучало вполне естественно для печальной церемонии. Более того, под звуки волынок всем было легко идти. Ряды процессии смешались. Это непредвиденное обстоятельство, несомненно, облегчало задачу охраны. Но при всех обстоятельствах было невозможно обеспечить даже видимость порядка. Передаваемые шепотом инструкции были совершенно бесполезны ввиду многоязычного состава колонны. Преклонный возраст тяжелым бременем лежал на плечах некоторых участников шествия, таких, как де Валера, Любке из Западной Германии и турецкий премьер Иненю. Вначале их места были в первой шеренге, но к тому времени, когда колонна стала сворачивать влево на Коннектикут-авеню, они оказались около задних рядов. Однако, вся эта путаница ни у кого не вызвала нареканий.
Стоя на ступенях собора Святого Матфея, кардинал Кашинг ожидал приближения траурной процессии. Он был облачен в черную с красным мантию и высокую белую митру.
Когда Жаклин Кеннеди впервые увидела его, он показался ей «огромным». Кардинал сам только что увидел, как со стороны Роуд-авеню приближается гроб его президента. Смиренно склонив голову, он заплакал, но вскоре дрожащей рукою вытер слезы.
. Как только военный оркестр закончил «Слава вождю» и заиграл гимн «Молитесь за усопших», кардинал распростер свои руки навстречу Жаклин Кеннеди и ее детям. Обняв и поцеловав вдову, он разрешил ей преклонить колена и поцеловать его перстень — жест, который он, твердо веря в отделение церкви от государства, при иных обстоятельствах никогда не допустил бы. Затем он, по словам вдовы, «словно пастырь, повел меня за собой».
Кардинал вскоре вернулся с церковным прислужником, державшим распятие, для традиционного ритуала и отпевания покойника перед церковью. Для лейтенанта Бэрда это явилось полной неожиданностью. Вместе со своей командой он отстегнул ремни на лафете, и, подняв гроб на плечи, они понесли его вверх по ступеням лестницы, как вдруг им преградил путь кардинал со святой водой. Положение восьми мужчин, несших гроб, было отчаянным. Тяжесть гроба была распределена неравномерно, и Бэрд, собрав остатки сил, поддерживал гроб сзади, в то время как скрипучий голос священника продолжал произносить слова, казалось, бесконечной молитвы. Лейтенанту никогда не приходилось слышать таких длинных молитв. Поскольку он ничего не смыслил в католической литургии, у него на минуту появилась страшная мысль. уж не месса ли это. Однако в тот момент, когда совершенно отчаявшийся лейтенант уже собирался шепнуть кардиналу: «Кардинал, пора двигаться дальше», — его высокопреосвященство, произнеся заключительные слова: «И да воссияет над ним вечный свет», поцеловав флаг, отступил в сторону. Вконец измученные лейтенант Бэрд и его помощники внесли гроб и осторожно опустили его на церковный катафалк.
На галерее хор запел григорианский «Субвените», а Бен Брэдли и еще восемь распорядителей старались как можно скорее рассадить участников процессии. С семьей Кеннеди не было никаких хлопот. Непредвиденные трудности возникли со знатными иностранными представителями. Это было заботой начальника протокола Энджи Дьюка и какой заботой! Хрупкий, болезненно восприимчивый, он работал без отдыха три дня и три ночи. Поело похорон ему предстояло провести два ответственных приема: от имени Жаклин Кеннеди в Белом доме и от президента Джонсона в здании государственного департамент та. И все же наиболее трудным испытанием был для него этот час в церкви. Все началось с того, что он обнаружил, что резервированные и распределенные им накануне вечером места были конфискованы помощником президента по административным вопросам Джеком Макналли для сотрудников аппарата президента Кеннеди. Дьюк был вынужден увести своих глав иностранных государств вправо, к часовне Святого Иосифа. Однако он, к своему великому ужасу, обнаружил, что с этого места алтарь не был виден.
Тогда Энджи принялся импровизировать. Поймав какого-то служителя церкви, он потребовал, чтобы перед гостями установили телевизор. Ему ответили, что хотя в соборе и имеется телевизор, однако не может быть и речи о том, чтобы включить его во время мессы. Дьюк решительно возразил, что именно об этом как раз и идет речь, поскольку на карту поставлены дипломатические отношения с девяносто одной страной. Наконец телевизор появился и его включили в сеть. Дьюк сообщил своим подопечным, что это — единственный телевизор во всем соборе, и они просияли. Однако настроение их значительно ухудшилось, после того как Дьюк начал их рассаживать. Только сейчас он понял, что просчитался, не приняв во внимание верхнюю одежду гостей. От его внимания ускользнуло еще одно важное обстоятельство. Император Эфиопии, король Бельгии и супруг английской королевы были опоясаны громоздкими мечами, что также требовало дополнительного пространства. Посадить на пятиместную церковную скамью лишь четырех гостей означало оставить без места двадцать человек — двадцать глав иностранных государств, которым пришлось бы стоять во время всей службы. Этого он не мог позволить. Оставалось только одно: потеснить всех сидящих. И вот, подобно кондуктору в переполненном автобусе, Дьюк стал упрашивать всех немного подвинуться. С брюзжаньем они уступили. Некоторые ситуации были просто комичными. Так, единственное свободное место, куда можно было посадить голландскую принцессу Беатрису, оказалось между Микояном и его телохранителем. Дьюк все же усадил ее туда, и, как она потом многозначительно сказала ему, «молитвы возносились в молчании». Без места оставался лишь премьер-министр Ямайки сэр Александер Бустаманте. Часовня была заполнена до отказа, и Энджи повел его к местам, где сидели губернаторы. Нельсон Рокфеллер вскочил, уступил ему свое место, и сэр Александер уселся. Тогда Рокфеллер принялся теснить своих коллег на скамье. «Они были словно сардины в банке, — вспоминал позднее Дьюк об иностранных представителях. — Всю мессу я простоял на ногах и волновался. Каким-то чудом нам все же удалось усадить их всех, но мне становится жутко при мысли о том, как это было сделано».
