Джулиан Корбетт - Великие морские сражения XVI–XIX веков
Основной вывод из указанного выше заключается в том, что война ограниченным контингентом в континентальной форме редко или вообще никогда не отличается по характеру от неограниченной войны. Причиной этому является факт, что условия, требуемые для ограниченной войны, создаются редко или никогда. Но то, что может быть названо британской или морской формой войны, в действительности является применением ограниченного метода к неограниченной форме, как помощь в более крупных операциях союзников, – этот метод обычно был доступным для англичан, потому что преимущество на море позволило нам выбирать театр в самом деле ограниченный[9].
Но что, если условия борьбы, в которую мы собираемся вмешаться, таковы, что действительно изолированный театр недоступен? В этом случае придется выбирать: отдать ли контингент безоговорочно в распоряжение союзников или ограничиться мелкими операциями на берегу, как те, что выполнялись англичанами по требованию Фридриха Великого в начале Семилетней войны. Подобные операции редко могут стать удовлетворительными для любой стороны. Небольшие положительные результаты попыток англичан вмешаться в боевые действия таким образом на деле больше, чем что-либо другое, дискредитировали эту форму войны, выказав ее нестоящей для великой державы. И все же факт, что все великие континентальные военачальники боялись подобного британского вмешательства и высоко ценили его даже при самых неблагоприятных условиях, является неоспоримым. Все потому, что они искали эффект скорее в угрозе, чем в исполнении, и вообще не рассчитывали на положительный результат. Поскольку это вмешательство обычно имело форму десантной операции, его воздействие на европейскую ситуацию всегда было непропорционально велико, если сравнивать с фактической мощью и возможными позитивными результатами. Его продуктивность заключалась в том, что оно грозило позитивными результатами, если не встречало достаточно сильный отпор. Короче говоря, его воздействие было негативным, а ценность заключалась в возможности сдерживать силы, превышающие собственные. Это все, что можно сказать о нем, но, может быть, от него больше и не требуется. Такое вмешательство – не самый радикальный метод интервенции, но он является наилучшим для державы, чьи силы не приспособлены для методов более высокого уровня. Фридрих Великий был первым великим солдатом, признавшим это. А Наполеон оказался последним. В течение многих лет французский император закрывал глаза на этот метод, насмехался над ним, всячески демонстрировал презрение. В 1805 году он назвал экспедицию Крейга «шайкой пигмеев», и все же подготовка другого объединенного отряда, которому предстояло отправиться в другое место, заставила его понять, что игнорировать такие вещи нельзя. Наполеон даже пожертвовал своим флотом в бесплодной попытке дать отпор.
Только спустя четыре года он был вынужден открыто признать эффективность такого вмешательства. Интересно, что окончательно убедила его экспедиция, которую сами англичане рассматривали как самую неудачную и нехарактерную десантную операцию против континентальных стран. Экспедицию на Валхерен[10] сейчас обычно рассматривают как показатель глупого и бессмысленного ведения военных действий. Историки не находят достаточно уничижительных слов, чтобы ее охарактеризовать. При этом они упорно игнорируют тот факт, что она явилась шагом – завершающим и самым трудным – в британской посттрафальгарской политике использования армии для совершенствования доминирования на море против флота, упрямо действуя в обороне. Она началась в Копенгагене в 1807 году и оказалась неудачной в Дарданеллах, потому что флот и армия были разделены. Эта экспедиция имела успех в Лиссабоне и Кадисе только благодаря демонстрации силы. Валхерен был последним. Экспедиция долго откладывалась. Наполеон ожидал попытки с тех пор, как идея впервые начала рассматриваться в этой стране, но время шло, удара все не было, и опасность стали все больше игнорировать. Наконец настал момент, когда во время ведения тяжелых боев в Австрии он был вынужден поднять свои основные силы против эрцгерцога Карла. Риск был велик, но британское правительство это хорошо понимало. Сейчас или никогда. Англичане были решительно настроены максимально увеличить свои военные силы на Пиренейском полуострове, и, пока мощный и растущий флот оставался в Северном море, он оставался помехой этому. Предполагаемая выгода от успеха была, по мнению правительства, настолько велика, что вероятные потери от неудачи можно было считать незначительными. Когда Наполеон меньше всего ожидал удара, англичане решили нанести его, тем самым застав французов врасплох. Оборона Антверпена осталась незавершенной. Не было армии, чтобы встретить удар, – ничего, кроме многоязычной толпы без штаба и офицеров. Наполеоновский флот ушел двадцать четыре часа назад, и все же неудача оказалась просто катастрофической. Однако ее причины были случайными, и в целом экспедиция оказалась настолько близка к успеху, что Наполеон испытал шок и стал ожидать повторения попытки в ближайшее время. Он с такой серьезностью отнесся к тому непреложному факту, что ему едва удалось избежать беды, что был вынужден пересмотреть всю свою систему обороны. Наполеон не только счел необходимым выделить значительные суммы на строительство оборонительных сооружений в Антверпене и Тулоне, но и поручил своим людям разработать план выделения из рядов национальной гвардии не менее 300 000 человек для защиты французского побережья. «Имея 30 000 человек в Даунсе[11], – писал император, – англичане могут парализовать мою 300-тысячную армию. Это низводит нас до положения второстепенного государства». Концентрация британских сил на Пиренейском полуострове, очевидно, сделала реализацию этого проекта ненужной, то есть наши планы были обнародованы, и угроза миновала. Однако признание Наполеоном принципа действий англичан осталось зафиксированным в письменном виде – не в речах, но в соответствующем приказе по штабу.
Принято считать, что современное развитие военной организации и транспорта позволяет континентальным державам игнорировать подобные угрозы. Наполеон игнорировал их в прошлом, но только подтвердил истину, что в войне игнорировать угрозу – значит создать возможность. Такие возможности могут раньше или позже представиться. Как утверждали маститые британские военные специалисты, внезапность вовсе не является обязательным условием начала таких операций. Обычно приходится создавать определенную ситуацию или дожидаться удобного момента – слишком часто из-за собственной неготовности или недостаточной решительности, чтобы воспользоваться первой же представившейся возможностью.
Случаи, в которых такое вмешательство оказалось наиболее действенным, можно разделить на два класса. Во-первых, это внедрение в военный план, который противник разработал без расчета на нашу интервенцию и которого он неуклонно придерживается на начальном этапе. Во-вторых, это вмешательство с целью лишить противника плодов победы. Такая форма весьма действенна, поскольку неограниченные войны не всегда решаются уничтожением армий. Обычно остается сложная работа, связанная с последующим покорением народа измотанной армией. Вмешательства небольшой свежей силы с моря в таких случаях обычно достаточно, чтобы решить исход дела, как это было на Пиренейском полуострове и, по мнению некоторых авторитетов, могло быть во Франции в 1871 году.
Подобное предложение может показаться ересью, поскольку грешит против принципа, порицающего стратегический резерв. Мы говорим, что все доступные силы должны быть развернуты в самый ответственный период борьбы. Никто с этим и не спорит. Это сущая правда, когда речь идет о конфликте между организованными силами, но в отсутствие доказательств мы имеем право усомниться в справедливости утверждения относительно утомительного и деморализующего периода, который следует за столкновением армий.
Глава 6
РОЛЬ СИЛЫ В ОГРАНИЧЕННОЙ ВОЙНЕ
Элементы силы в ограниченной войне близки к аналогичным составным частям, присущим обороне. Можно сказать, что как правильное использование обороны иногда может позволить меньшей силе добиться своей цели, выступая против силы превосходящей, так и правильное использование ограниченной формы войны может обеспечить слабому в военном отношении государству успех в борьбе с более сильным. Причем таких примеров слишком много, чтобы их можно было отнести к случайностям.
Очевидный элемент силы заключается в том, что при благоприятном географическом положении мы имеем возможность, используя военно-морской флот, ограничить численность войск, с которыми предстоит иметь дело армии. Мы действительно можем использовать флот, чтобы изменить неблагоприятное соотношение наземных сил в свою пользу. Но помимо этой практической причины есть и другая, корни которой уходят в первые принципы стратегии.
