Игумения Феофила (Лепешинская) - Плач третьей птицы: земное и небесное в современных монастырях
Если христианин всячески хлопочет, чтобы преодолеть бедность, он, очевидно, не хочет быть христианином, – отмечал святой Симеон Новый Богослов, – ибо истинному христианину нельзя быть без лишений и нужд.
Сытый человек удовлетворен, самодостаточен и хочет только развлекаться разными диковинками – сказано В. С. Соловьевым, но как нельзя лучше применимо к нашему времени, богатому поистине сказочными диковинками: тут и музыкальные центры, и домашние кинотеатры, и компьютеры, и всякие цифровые фото-кино-камеры, и мобильники с наворотами, не говоря уж об изощренном комфорте иноземных автомобилей. Особую рачительность по части технических игрушек проявляют, понятно, в мужских монастырях: сильный пол вообще склонен к строгой, взыскательной заботливости о собственных удобствах{105}.
Размышляя после революции на руинах видимого величия Церкви о причинах крушения, М. Новоселов вспоминает приход под Петербургом, известный многообразной кипучей деятельностью. Посетителю демонстрировали потребительскую лавку, ссудо-сберегательное товарищество, фельдшерский пункт, богадельню, племенного бычка… только в храме было немноголюдно и довольно мертвенно{106}. Примерно так пока и наши новооткрытые монастыри. Хвалимся чем можем: евроландшафтом, зимними садами, кедрами и кипарисами, фонтанами и альпийскими горками, страусами, павлинами и цесарками, верблюдом, осликом и прочей экзотикой, в храмах золото, мрамор, мозаика, отменное пение – но всё это так, пустяки, развлечь архиерея; понты, как выражается один самокритичный игумен; глубину же иноческой жизни измерить мудрено. Однако, надеемся, семя прозябает и растет, а наше дело орошать, пропалывать и хранить посеянное, т. е. молиться, ожидая милости от Бога, Который един возращает{107}.
У Бога всего много
А Детям Марии чего желать?Они знают – ангелы их хранят.Они знают – им дана Благодать,на них Милосердья направлен взгляд.Они слышат Слово, сидят у ног и, зная,что Бог их благословил,Свое бремя взвалили на Бога, а Бог –на Детей Марфы его взвалил.
Р. Киплинг{108}Великий Антоний ел только хлеб с водой, раз в день. Пропитание в знойном Египте не составляло проблемы, особенно для подвижников, поэтому святой оставил поучения исключительно духовного характера, совершенно не касаясь вопроса материального обеспечения. Но уже преподобный Иоанн Кассиан (†435), основавший первые обители на Западе, в Марселе, хотя и восхищался постничеством египетских монахов, у которых вареная дикая капуста, приправленная солью, считалась лакомством, считал невозможным применение их устава в Галлии по суровости воздуха{109} – в райском климате юга Франции, на Лазурном берегу, давно приспособленном сплошь под курорты!
Что же сказать о необъятных российских просторах, насквозь продуваемых северными ветрами; здесь само сохранение жизни требует огромных затрат, прежде всего из-за стоимости энергоносителей{110}. Египетские пустынники нуждались в огне только чтобы сварить пищу, нам минимум восемь месяцев в году нужно топить{111}, хорошо если газом, а то соляркой (дорого), электричеством (невозможно дорого); уголь или дрова дешевле, но к ценам по заготовке придется приплюсовать существенные трудовые издержки: за котлами или печами необходим круглосуточный присмотр.
Сколоченная из досок хижина по примеру Палестины или даже Калифорнии нам не подходит; нужен глубокий фундамент, серьезные стройматериалы, дерево или кирпич, солидные утеплители: поэтому любое строительство и производство у нас на вес золота; не случайно монастырские хроники в заслуги настоятеля прежде всего записывают постройку теплого храма или братского жилого корпуса.
Русские монастыри всегда испытывали тяжесть долгой зимы и недостаток продовольствия из-за короткого и нежаркого лета. Историки считают основой древнего монастырского хозяйства не денежные пожертвования (вклады), а земельные владения, и тут же упоминают частые неурожайные годы. Для поддержания жизни возделывали, кроме пашни, обширные огороды, держали скот и, следовательно, сенокосы, выращивали лекарственные травы, разводили пчел, ловили рыбу, на севере добывали на продажу черную лисицу, песца, белого медведя, топили тюлений жир, варили соль; не торговали только хлебом, который слишком дорого доставался и даже при избытке сохранялся на будущий, возможно, голодный год{112}.
Известны описания несметных богатств некоторых монастырей в XIX веке: Соловки имели кожевенное производство, сапожную мастерскую, рыболовный флот с собственной верфью; на Новом Афоне в короткое время обзавелись каменоломней, узкоколейкой, кирпичным заводом; разводили рыбу, посадили оливковые плантации, виноградники и прежде неведомые на Кавказе цитрусы.
Труд монашеский никогда не окупался, разве что не оплачивался, и даже самые гениальные в своем роде настоятели вынуждены были пещись о пожертвованиях.
На Валааме кроме знаменитых садов показывали смолокурню, известковый завод, громадные амбары, коровники, конюшни, разные мастерские; на острове проложили хорошие дороги; эксплуатировалось пароходство. В Дивееве функционировали мельница, фабрика тканей, мастерские – иконная, киотная, чеканная, столярная, вязальная; плели кружева, вышивали по бархату. В Шамордине сестры сами шили обувь, держали типографию, мельницу, водокачку; первыми завели свою фотомастерскую{113}.
Киево-Печерская лавра в начале ХХ века имела хозяйство, которым мог бы похвалиться целый город: хлебозавод, винное, медоварное и пивное производство, макаронную фабрику, типографию, живописную, сапожную, портняжную, слесарную, кузнечную мастерские, свечной завод, электростанцию и АТС. Огромные площади занимали заливные луга под сенокос, огороды, плодовые сады и виноградники; Голосеевский и Китаевский хутора поставляли овощи, молоко, фрукты, пасека в Самбурках – мед и воск, в прудах разводили рыбу, в оранжереях выращивали лимоны с апельсинами, погреб для хранения припасов и солений занимал пять этажей!
Однако и кормить приходилось, считая все скиты и подворья, более трех с половиной тысяч братий да еще невесть сколько неотвратимых послушниц, которые вместе с штрафниками из монахов чистили картошку, а также готовили еду, стирали бельё и пололи грядки. Лавру посещали десятки тысяч богомольцев, которых размещали в гостинице из 14 корпусов; в нескольких лавках на территории монастыря каждый из них покупал что-нибудь на память: торговали лаврским необыкновенным хлебом, ладанками, ювелирными изделиями, книгами, иконами, картинами{114}.
Но всё это имели и умножали несколько крупных, всенародно посещаемых многонаселенных обителей. Большинству же других, небольших по численности, не владевших, по-видимому, начальным капиталом, чтобы развернуться, приходилось довольствоваться скромным существованием. Средства добывали в основном тем, что ходили по сбору – способ этот всегда осуждался как попрошайничество и цыганство, и в 1910 году Синод даже запретил выдавать сборные книжки, – но из-за нужды никогда не прекращался и вместе с монастырями возродился в наши дни.
Монастыри, кроме заштатных{115}, получали стабильные, хотя и небольшие субсидии от государства. К примеру, Донскому монастырю, в котором на 1910 год числилось 37 монахов и 11 послушников, выделяли 2212 рублей, т. е. около 50 рублей в год на брата; Данилову даже меньше: при списочном составе 22 человека – 711 рублей, т. е. около 32 на брата{116}. Для сравнения: заработная плата рабочего в те же годы составляла, в зависимости от производства, от 200 до 400 рублей в год, а цены на основные продукты питания: хлеб ржаной – 7 копеек за килограмм, пшеничный – 17 копеек; сахар – 34 копейки, сливочное масло – 52 копейки, растительное – 5 копеек, 1 литр молока – 10 копеек, десяток яиц – 30 копеек{117}.
Но, конечно, городской монастырь увеличивал доходы за счет прихожан, а сельский – земельными и лесными угодьями, часто сдаваемыми в аренду. Труд монашеский никогда не окупался, разве что не оплачивался, и даже самые гениальные в своем роде настоятели вынуждены были пещись о пожертвованиях.
Те же летописи свидетельствуют о купце имярек, перечислившем на монастырь 5000 рублей, или о вдове, передавшей на помин кроме нескольких тысяч еще и золото для украшения иконостаса; число богатых, имеющих особое усердие к храму, не уменьшалось: стоило открыться новому монастырю, немедленно создавался попечительский совет во главе с известным уважаемым лицом, какой-нибудь кавалерственной дамой, и брал на себя финансовые заботы.
