Николай Непомнящий - Гарем до и после Хюррем
Легенда о войне
Как военный деятель Сулейман оставляет парадоксальное впечатление. Традиция требовала от него играть роль командующего непобедимой армией, совершающей завоевательные походы в «земли войны». Однако во время правления Сулеймана и особенно после его смерти произошло резкое падение боеспособности кавалерии феодальных рекрутов. Трудно сказать, была ли в этом вина Сулеймана.
С другой стороны, он увеличил регулярную армию, численность янычар и сипахов. Ко времени его кончины жалованье из государственной казны получали 48 316 солдат, причем это жалованье было удвоено после того, как Сулеймана опоясали мечом Османа.
Сулейман преобразил корпус янычар, имевших до него нищенский вид. Ослабил наложенные на них ограничения, разрешив им браки и позволив рекрутировать в корпус турок. Вероятно, эти элитные войска не могли не деградировать со временем.
Вскоре после смерти Сулеймана его сын Селим II повелел начать строительство Волго-Донского канала в степи, от чего отказался покойный султан. Хотя турецкие корабли, войдя в реку Дон, оставили необходимые материалы для строительства, экспедиция в степь завершилась безрезультатно из-за козней крымских татар.
Мурад, внук Сулеймана, ввязался в большую войну с Персией, которой его дед стремился избежать. Война длилась двенадцать лет, получив название «долгой войны», и не принесла обеим империям ничего, кроме истощения.
В 1683 году амбициозный визирь Кара Мустафа предпринял последнюю осаду Вены, от которой воздерживался Сулейман. Провал осады ознаменовал ослабление османской военной мощи в условиях, когда совершенствовалось вооружение, возрастал боевой дух европейских армий и повышалось искусство фортификационных работ европейцев. Полководцем, который привел армию, спасшую Вену, был поляк, Ян Собеский. Сулейман же заботился о поддержании дружественных отношений с Польшей.
В непосредственном военном руководстве Сулейман добился двух замечательных достижений. Дважды в условиях приближавшейся зимы, находясь на значительном расстоянии от Турции, он выводил армию из враждебных горных мест. Султан благополучно довел ее из Вены в Константинополь, из Тебриза — в Багдад. Для Наполеона в Москве подобная операция оказалась непосильной — во всяком случае, он покинул армию во время отступления.
Сама турецкая армия представляла собой еще один парадокс. Хотя ею командовал деспот, однако в определенном отношении она была демократичной в современном понимании. Большинство ее офицеров получали подготовку в государственных военных учебных заведениях. В армии не существовало социальных барьеров. Полевой командир в ходе сражения мог занять место генерала.
Поскольку командный состав, включая султана, жил среди войск, ему приходилось быть на переднем крае сражений. Сам Сулейман попадал под артиллерийский огонь на Родосе, у Мохача и под Веной. Потери в командном составе были велики. Старый обычай требовал от командиров делить опасности и награды с солдатами. В результате между военачальниками и подчиненными сложились прочные связи братства, неведомые в то время другим армиям. В тогдашней Европе повсюду командные должности, как правило, приобретались либо в силу знатного происхождения, либо благодаря монаршей милости. Командующие редко видели свои армии и если присутствовали в начале сражения, то часто отсутствовали при его окончании. Исключением был Карл V в сражении под Алжиром, а также командиры рыцарей.
Одна легенда о Сулеймане не умирала дольше других. Она состояла в предположении, что он стремился завоевать Центральную Европу, но потерпел неудачу.
Добросовестный историк Роджер Меримэн делает решительный вывод о том, что Вена определила судьбу современной Европы. «Осада Вены поражает воображение. Никогда еще христианская Европа так дерзко не подвергалась угрозе со стороны магометанской Азии и Африки. Распорядись судьба иначе, мировая история пошла бы другим путем».
Этот вывод действительно поражает воображение. Но целью похода Сулеймана в 1529 году была Буда, расположенная на берегу Дуная, который огораживает Большую Венгерскую равнину. В турецких источниках нет никакого указания на то, что султан намеревался захватить Вену. И собственные записи Сулеймана, к которым следует отнестись особенно серьезно, подтверждают, что таких намерений у него не было.
«Это была определенно самая большая опасность для Европы, — писал еще раньше, в 1937 году, сэр Чарльз Омэн, — в длительном противоборстве династий Габсбургов и Османов. Если бы Вена пала, султан сделал бы ее местом зимовки своей армии и плацдармом для последующего завоевательного похода в Германию».
Но ведь Сулейман даже в Буде после 1529 года не оставлял гарнизона янычар несколько лет. Его войска не занимали всей Венгерской равнины, примыкающей к этой самой Германии. Каким образом турецким всадникам, совершавшим рейды только в летние месяцы, удалось бы контролировать заснеженные зимой горные районы Германии, остается только догадываться.
Легенда просто выросла на той почве, что победоносный султан Востока повел свою армию в Европу, чтобы вырвать ее из-под власти могущественного императора Запада. Поскольку решающего сражения между ними не состоялось, в легенде ее место заняла осада Вены. Соответственно Карл V фигурирует в легенде как организатор успешной защиты города (на помощь которому он направил всего семьсот испанских кабальеро), в то время как Сулейман представлен азиатским завоевателем, вынужденным повернуть назад после неудачной осады Вены.
Барбаросса: пират или адмирал?
Сегодня уже не скажешь, кто первым начал называть турецких капитанов пиратами и корсарами с Варварского (Барбарийского) берега. Началось это не во время Сулеймана, тогда эти определения вовсе не употреблялись. Их нельзя обнаружить даже в объемистом труде Ричарда Ноллеса.
Между тем капитаны не были ни пиратами, ни корсарами с Варварского берега, ни алжирскими морскими предводителями. Не было у них и никаких пиратских баз. Тем не менее все эти определения можно найти в современных исторических трудах на Западе. Вдобавок можно прочитать, что морское могущество турок закончилось с началом пиратских рейдов Барбароссы или после битвы при Лепанто. Ни одно из этих утверждений не является истинным.
Каковы бы ни были этические установки Хайреддина-паши, или Барбароссы, — а из него вышел бы великолепный пират, — он плавал только под турецким флагом, рядом с которым укреплял собственную эмблему. Барбаросса имел адмиральский чин, получал жалованье из турецкой казны, строил корабли на турецких верфях, осуществлял план морской войны одного государства против полудюжины других.
Хайреддин-паша, или Барбаросса
Главный противник Барбароссы, Андреа Дориа, обычно представляется адмиралом Священной Римской империи, хотя он менял свои флаги так же, как и покровителей. В состав генуэзского (французского) имперского флота входило тринадцать судов, принадлежавших Дориа. Он требовал себе часть морской добычи (как это делал Барбаросса). Кто же из них обоих не был пиратом?
Эти флотоводцы командовали большими эскадрами, от операций которых зависела судьба целых государств. Знаменитая испанская морская операция 1588 года преподносится как небывалая в истории попытка одного государства завоевать другое, Англию. Однако мощь этой армады, состоявшей из 132 кораблей с 21 621 солдатом и 8066 матросами на борту, была почти такой же, как мощь эскадры Карла V, чей поход завершился катастрофой вблизи «пиратского гнезда» — Алжира. Испанская армада 1588 года была менее мощной, чем эскадра Дориа у Превезы или флот у Лепанто.
Неизвестный художник. Битва при Лепанто
Что касается не менее знаменитой битвы у Лепанто, то вот правда о ней.
Морское соперничество, начавшееся между Сулейманом и Карлом, долго не прекращалось и после смерти обоих. После 1568 года Филипп II в стремлении навязать европейской империи испанское руководство начал уничтожать мятежных мавров в провинции Гренада.
В отместку или из желания совершить собственный завоевательный поход Селим II послал турецкую эскадру захватить Кипр. Селим Пьяница ни при каких обстоятельствах не стал бы возглавлять свою армию, но он мог спокойно отправить в море с боевой задачей флот, который не нуждался в присутствии султана. На захвате этого последнего венецианского острова, расположенного, однако, южнее Анатолийского выступа, настаивал Пьяли, хотя Мехмед Соколлу занял в отношении такого предприятия осторожную позицию.
Селим уподобился своему отцу в том, что вынес вопрос на суд Ибн Сауда:
— Когда мусульманская страна завоевана неверными, должен ли благочестивый государь вернуть ее под власть ислама?
