Эдуард Филатьев - Бомба для дядюшки Джо
Впрочем, в начале 30-х годов до страшной поры «больших репрессий» было ещё далеко, и кольманский вопль никого не испугал. Но кое-кто из учёных всё же сделал для себя окончательный вывод.
В 1933 году по рекомендации А.Ф. Иоффе в Бельгию на очередной Сольвеевский конгресс отправился талантливый советский физик, член-корреспондент Академии наук Георгий Антонович Гамов. На родину он не вернулся.
Вызывающий, хлёсткий, как пощёчина, поступок физика-невозвращенца вызвал у властей реакцию мгновенную и решительную. Когда летом 1934 года в Москву в очередной отпуск приехал Пётр Капица (уже 13 лет живший в Великобритании и работавший в Кавендишской лаборатории у Эрнеста Резерфорда), учёному объявили, что за границу его больше не отпустят. Дескать, в стране победившего Октября тоже можно неплохо жить и плодотворно работать!
Учёные с мировыми именами тотчас направили советским вождям возмущённые письма, прося отменить неразумное решение.
Тщетно!
В Кремле твёрдо стояли на своём, заявляя, что Советскому Союзу Капица очень нужен. И при этом добавляли, что талантливому физику в Москве выстроят институт, где он и будет заниматься своей любимой наукой.
Петру Леонидовичу не оставалось ничего другого, как подчиниться.
Впрочем, шумиха, поднятая вокруг Капицы, вовсе не означала, что отныне путь за рубеж для представителей советской науки заказан. В том же 1934 году с благословения самого Серго Орджоникидзе на стажировку в Кавендишскую лабораторию Кембриджского университета направили харьковского физика Александра
Лейпунского. В его лояльности (и в своевременном возвращении) советская власть, видимо, не сомневалась.
О том, какая обстановка царила тогда в СССР, очень образно рассказал Вальтер Германович Кривицкий (он же Самуил Гинзбург). Он жил тогда за рубежом и поэтому имел возможность наблюдать за всем тем, что происходит в стране Советов, как бы со стороны. В 30-х годах Кривицкий был резидентом советской разведки в Западной Европе. Став вскоре невозвращенцем, он написал книгу «Я был агентом Сталина», в которой начало тридцатых годов описано так:
«Сталину удавалось удерживать власть. Однако на протяжении этих лет в стране росли недовольство и возмущение. Сбитые с толку и озлобленные кампанией «сплошной коллективизации» крестьяне оказывали сопротивление отрядам ОГПУ с оружием в руках. В этой борьбе были опустошены целые области. Миллионы крестьян выселены со своих мест. Сотни тысяч привлечены к принудительным работаем. Шум партийной пропаганды заглушал выстрелы сражающихся групп.
Обнищание и голод масс были настолько велики, что их недовольство политикой Сталина дошло до рядовых членов партии. К концу 1933 года Сталин добился проведения чистки партии. В течение двух последующих лет приблизительно миллион большевиков-оппозиционеров был выброшен из рядов партии. Но это не решило проблемы, так как эти оппозиционеры всё же сохраняли большинство и пользовались симпатией масс населения».
В самом начале 1934 года состоялся XVII съезд ВКП(б), названный потом «съездом победителей». Его делегатами была избрана вся ленинская гвардия, превратившаяся к тому времени в стойких оппонентов политике Сталина. Один за другим поднимались на трибуну недавние сталинские соратники и, чуть ли не бия себя в грудь, каялись в своих ошибках и славили мудрого и непогрешимого вождя.
Вальтер Кривицкий прокомментировал эту ситуацию следующим образом:
«Несмотря на эти покаяния, которые стали столь частыми, что в них перестали верить, вопреки своему желанию, эти старые большевики невольно поддерживали эту новую оппозицию внутри партии, если они фактически и не руководили ею».
И тут в Германии произошло событие, ставшее во многом судьбоносным для миллионов европейцев. Оно же открыло глаза Сталину, указав путь, по которому ему следовало идти.
А случилось следующее: летом 1934 года по распоряжению Гитлера за одну ночь было уничтожено всё руководство СА (штурмовые отряды НСДАП, Национал-социалистической немецкой рабочей партии) во главе с Эрнстом Ремом. Все они были объявлены «врагами государства».
Вновь обратимся к книге Вальтера Кривицкого:
«Как нельзя кстати оказалась кровавая чистка Гитлера — в ночь на 30 июня 1934 года. На Сталина произвело большое впечатление то, как Гитлер расправился со своей оппозицией. Вождь скрупулёзно изучал каждое секретное донесение от наших агентов в Германии, связанное с событиями той ночи.
1 декабря 1934 года в Ленинграде при странных обстоятельствах был убит член политбюро и первый секретарь Ленинградского обкома Сергей Киров. В тот же день Сталин обнародовал чрезвычайный указ, внесший изменения в уголовное законодательство. По всем делам, связанным с политическими убийствами, в течение 10 дней военный трибунал должен вынести приговор без защиты и оглашения, исполнение которого следовало немедленно. Указ лишал Председателя Верховного Совета права помилования…
Дело Кирова было таким же решающим для Сталина, как поджог рейхстага для Гитлера».
Город на Неве мгновенно захлестнула волна жесточайших репрессий. Прежде всего, они коснулись сотен, если не тысяч партийных чиновников. Руководителей самого разного ранга арестовывали всюду: в рабочих кабинетах, в спальнях, в больничных палатах. И тотчас водворяли на тюремные нары.
В лексикон советских людей стремительно вошёл новый термин — «враг народа». Их стали находить не только среди партработников.
Уже в феврале 1935 года был арестован физик Дмитрий Иваненко, к тому времени вернувшийся из Харькова в Ленинград и работавший в ЛФТИ. 4 марта решением Особого совещания при НКВД СССР он как «социально опасный элемент» был приговорён к 3 годам исправительных трудовых лагерей. Правда, через несколько месяцев приговор был пересмотрен, и заключение заменили ссылкой. 30 декабря 1935 года Иваненко выслали в Сибирь. Ленинградский физтех лишился талантливого учёного.
И это было только началом.
Вновь процитируем фрагмент из книги Вальтера Кривицкого «Я был агентом Сталина»:
«В начале 1935 года ОГПУ представило Политбюро доклад о преступности среди малолетних. Расстрелы, высылки и голод 1932–1933 годов породили новые массы беспризорных, бездомных сирот, бродящих по городам и сёлам…
8 апреля в «Известиях» был помещён декрет Советского государства за подписью президента Калинина и премьера Молотова, озаглавленный «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних». Этим декретом на детей, достигших двенадцатилетнего возраста, в качестве меры наказания за преступления от мелкого воровства до измены распространялась смертная казнь.
Вооружившись этим страшным законом, ОГПУ начало устраивать облавы на сотни тысяч подростков и заключать их в концентрационные лагеря и трудовые колонии, а нередко присуждать к расстрелу».
Режим, который так безжалостно относился к детям, к учёным-физикам и вовсе не питал никаких симпатий.
«Враги народа» из Харькова
Очень скоро волна репрессий докатилась и до Харьковского физтеха. Новым директором УФТИ (вместо уехавшего в Англию Лейпунского) неожиданно для всех был назначен Семён Абрамович Давидович.
Этого человека мало кто знал, научных степеней у него не было, в физических лабораториях за какими-либо исследованиями его тоже не встречали. Руководить крупнейшим физико-техническим институтом Давидовича поставила партия. О его назначении коллектив УФТИ узнал 1 декабря 1934 года — в день убийства Кирова.
Нового директора встретили настороженно и с явным неодобрением.
В начале 1935 года Народный комиссариат тяжёлой промышленности, в ведении которого находился УФТИ, решил поручить институту разработки военного характера. Под большим секретом физикам сообщили, что Красная армия нуждается в мощных генераторах коротких волн, в кислородных приборах для высотных полётов, а также в авиадвигателях, работающих на жидком водороде.
Семёну Давидовичу приказали собрать научных работников и объявить им о необходимости «… обеспечить абсолютную секретность предстоящих работ».
Во исполнение принятого решения были спешно проведены мероприятия, направленные на обеспечение «полного неразглашения»: вокруг УФТИ возвели высокий забор, выстроили проходную со строгими вахтёрами, а всем сотрудникам выдали именные пропуска. И, конечно же, был учреждён специальный режимный отдел с дверью, оббитой жестью, и с окошечком, через которое спецработники общались с теми, кто к ним обращался.
Ко всем нововведениям учёные отнеслись с присущим им юмором. Физик Ольга Трапезникова, которая ходила на работу с собакой, свой пропуск стала прикреплять к ошейнику. Фридрих Хоутерманс, только что приехавший из Англии и приступивший к работе в УФТИ, прилаживал удостоверение к спине. А Лев Ландау прицеплял пропуск чуть пониже. Проходя через проходную, оба физика поворачивались к вахтёрам спиной.
