Владлен Измозик - «Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века
Если к протоколам допросов я отношусь с высоким доверием, поскольку они проводились в 1929 году и показания давали девятнадцать человек, что позволяет в основном их сопоставить и перепроверить, то при работе с мемуарами я старался сохранять особую настороженность. Во-первых, они, как правило, пишутся спустя много лет после описываемых событий, а память человека избирательна и несовершенна. Во-вторых, автор мемуаров почти всегда старается представить себя с положительной стороны и подчеркнуть свое знание скрытых пружин «высокой политики». Приведу один пример. Историки частенько используют мемуары жандармского генерал-майора В.Д. Новицкого, занимавшего многие годы должность начальника Киевского губернского жандармского управления. В них, безусловно, немало интересного, но они требуют проверки. В частности, Василий Демьянович, ссылаясь на слухи («как говорили»), рассказывает, что одной из причин «ненависти и нерасположения» цесаревича Александра Александровича к графу П.А. Шувалову, главе III Отделения и шефу Корпуса жандармов, было то, «что одно из частных писем наследника содержанием своим сделалось известным Государю через перлюстрацию писем на почте». Наследник же был убежден, что делом перлюстрации руководит граф Шувалов165.
Если анализировать данный эпизод в контексте биографии Александра III, речь здесь может идти о событиях лета 1865‐го – весны 1866 года. В это время великий князь был глубоко увлечен княжной Марией Мещерской, фрейлиной императрицы Марии Александровны. Решительное объяснение между ними произошло 19 июня 1865 года. Но в связи со смертью старшего сына императора, Николая Александровича, 12 (24) апреля 1865 года Александр Александрович стал наследником престола, и выбор им будущей жены оказался делом государственной важности. Родители, Александр II и Мария Александровна, хотели, чтобы сын женился на невесте умершего Николая, датской принцессе Дагмаре.
Дневник Александра Александровича в полной мере передает те муки сердца, которые испытывал двадцатилетний молодой человек, разрываясь между чувством первой любви и чувством долга будущего монарха. На рубеже 1865–1866 годов состоялись разговоры сына с родителями о женитьбе на принцессе Дагмаре. Цесаревич дал свое согласие. Но забыть любимую девушку он не мог. В его дневнике 15 марта 1866 года есть запись: «Я ее [Марию] не на шутку люблю, и если бы был свободным человеком, то непременно бы женился…». В апреле 1866 года одна из французских газет напечатала статью об увлечении русского цесаревича княжной Мещерской. Заметку перепечатал ряд европейских изданий, в том числе в Дании. Необходимо было окончательное решение. 29 мая княжна Мария выехала во Францию. В этот день произошло ее прощальное свидание с наследником престола. В Париже она вышла замуж за князя П.П. Демидова и умерла летом 1868 года при родах. В свою очередь, Александр Александрович стал мужем принцессы Дагмары (Марии Федоровны), и их брак в личном плане оказался очень счастливым166.
Из этого видно, что перлюстрация письма Александра Александровича, если таковое существовало, могла произойти до конца мая 1866 года. Но в то время влюбленные находились рядом и посылать письма по почте не было необходимости. Граф П.А. Шувалов же был назначен начальником III Отделения и шефом Корпуса жандармов лишь 10 апреля 1866 года, будучи до этого генерал-губернатором Прибалтики (Остзейского края). В результате эпизод, рассказанный В.Д. Новицким, представляется недостоверным.
Откровенно лживым является утверждение Новицкого, что якобы со времени Александра III перлюстрация писем «практиковалась чрез особых доверенных почтовых цензоров, которые никакого отношения и сношения с чинами корпуса жандармов никогда не имели [курсив мой. – В.И.]»167. Это опровергается огромным количеством документов, доказывающих непосредственное сотрудничество тружеников перлюстрации со служителями политической полиции.
Интересный источник – воспоминания бывших руководителей политического сыска России начала XX века: А.Т. Васильева, А.В. Герасимова, В.Ф. Джунковского, П.П. Заварзина, А.П. Мартынова168. Но и здесь необходимо соблюдать все принципы работы с мемуарами. Например, вице-директор и директор Департамента полиции МВД в 1913‐м – феврале 1917 года А.Т. Васильев, вспоминая о перлюстрации, писал, что «у законопослушных граждан не было никакого основания бояться почтовой цензуры, так как частными делами она в принципе не занималась»169. Товарищ министра внутренних дел в 1913–1915 годах В.Ф. Джунковский утверждал, что он «наистрожайше запретил всякую перлюстрацию, помимо “штатных”, хотя и совершенно секретных “черных кабинетов”»170. Это также, как увидит читатель, неверно.
Я уже говорил о необходимости крайне осторожно использовать воспоминания С. Майского (В.И. Кривоша) и проверять их другими источниками. Так, он пишет о приказании внимательно следить за перепиской великой княгини Марии Павловны, а кроме того, снимать фотографии с переписки великого князя Михаила Александровича с дочерью предводителя дворянства одной из южнорусских губерний и «дешифровать детски наивный шифр, коим они думали скрыть свои планы на будущее», в частности «намерение уехать в Англию, чтобы там обвенчаться»171. Эту информацию можно в принципе считать достоверной, за исключением намерения наследника престола уехать с любимой именно в Англию. Дело в том, что великая княгиня Мария Павловна-старшая (1854–1923), супруга, а затем вдова великого князя Владимира Александровича, урожденная великая герцогиня Мекленбург-Шверинская, действительно находилась в оппозиции к Николаю II и Александре Федоровне. Известно также об увлечении великого князя Михаила Александровича, родного брата Николая II и наследника престола в 1899–1904 годах, дочерью предводителя дворянства одной из южнорусских губерний.
В других случаях сведения Майского (Кривоша) являются эксклюзивными. Например, об отношении к перлюстрации Николая II он пишет следующее:
Наконец, осталось еще сказать несколько слов о причастности к перлюстрации царя. Когда какое‐нибудь письмо представляло собою исключительный интерес, то, кроме отправления выписки из него по назначению министру внутренних дел, или иностранных дел, начальнику Генерального штаба, или в Департамент полиции, дубликат ее представлялся царю, а иногда, смотря по содержанию письма, выписка представлялась только ему одному. С этой целью такие выписки, чисто напечатанные на пишущей машинке, в особом большом конверте с напечатанным на нем адресом царя, одним из секретных чиновников, пользовавшимся исключительным доверием царя, относились лицу, служившему и жившему во дворце и имевшему без особого доклада доступ к царю. Через это же лицо царь передавал приказания следить за перепиской кого‐либо из приближенных, или даже членов царской фамилии, подозреваемых им в каких‐либо неблаговидных поступках. Так, по сличению почерков, благодаря перлюстрации, удалось узнать фамилию лица, сообщавшего за границу разные нежелательные с точки зрения придворной этики сведения, или имя автора анонимно изданной в Лондоне на английском языке книги с изложением тайн петроградского двора, каковым оказался пользовавшийся особым расположением царя барон. <…> Отношение царя к перлюстрации было весьма своеобразным. Он ею, по‐видимому, очень интересовался, ибо когда дней 8–10 не получал конверта с выписками, то спрашивал, почему ему ничего не присылают, а когда получал хорошо ему знакомый по наружному виду конверт, то оставлял дело, коим занимался, сам вскрывал конверт и принимался тотчас же за чтение выписок. Несмотря на это, однако, он не принимал никаких мер согласно данным, черпаемым из выписок; так, например, он не удалил от себя барона, автора английской книги с тайнами дворца, и ничем не дал понять лицу, сообщавшему за границу нежелательные сведения, то, что он осведомлен об его неблагонадежности. <…> То же замечалось и тогда, когда деятельность какого‐либо министра критиковалась всеми, и в письмах прямо приводились не только его промахи, но и злоупотребления. Царь все это читал, иногда приказывал «привести более точные и подробные данные», а любимец-министр продолжал себе благодушествовать на своем посту и набивать карманы, пока совсем не оскандалится.
Насколько царь интересовался деятельностью «черного кабинета», видно еще из того, что он однажды собственноручно отобрал 4 золотые и серебряные с гербами и бриллиантами портсигара в качестве царских подарков и передал их секретному чиновнику, пользовавшемуся его исключительным доверием, для раздачи сослуживцам в виде поощрения за полезную деятельность172.
Эти сведения, безусловно, весьма красочны и любопытны, но насколько они достоверны? Насколько историк может им доверять? Я уже писал выше, а еще более подробно – в монографии, посвященной персонально В.И. Кривошу, что Владимир Иванович был очень осведомленным человеком, но одновременно и крайне тщеславным, любившим устраивать различного рода мистификации с целью придания своей персоне более высокой значимости173. Попробую проанализировать вышеприведенный отрывок с учетом всех известных мне сведений.
