Эдуард Филатьев - Бомба для дядюшки Джо
Во всём тексте проекта постановления фамилия Берии отсутствует.
Почему?
Что мешало Лаврентию Павловичу лично доложить вождю обо всём?
Скромность? Или страх понести ответственность в случае неудачи?
Складывается впечатление, что глава могучего Комитета, которому было поручено создать атомное оружие, благоразумно отходил в сторону.
Завершался документ давно уже ставшей привычной фразой: «Председатель Совета Министров Союза ССР..…».
Сталину оставалось лишь поставить свою подпись. И, тем самым, переложить весь груз ответственности на себя.
19 августа, ожидая подписания судьбоносного документа, Берия подписал ещё одну важную бумагу. Лаврентий Павлович, видимо, не очень доверял «уполномоченным Совета Министров» и поэтому решил поставить над ними своего соглядатая:
«I. О перевозке заряда из плутония и нейтронных взрывателей («Груз № 1»)
Поручить т. Завенягину сопровождать «Груз № 1» от КБ-11 до Учебного полигона № 2, а также обеспечить на Учебном полигоне № 2 надёжное хранение заряда из плутония и нейтронных взрывателей во время подготовки к испытанию».
День испытания стремительно приближался, а вопрос о том, кто же будет командовать проведением взрыва, всё ещё не был решён.
Логично было бы назначить руководителем испытаний начальника ПГУ Ванникова, но он в самый последний момент занедужил. Подобное случалось с ним и ранее: как только намечалось что-то серьёзное и ответственное, он всегда заболевал.
А теперь — рассказ Юлия Харитона:
«Я помню, как на каком-то заседании в высоких инстанциях перед началом первого испытания зашёл разговор о том, кого назначить руководителем испытаний. Всем хорошо известно, что лицом в правительстве, отвечавшим за эту работу, был Берия. Вот он подумал, подумал и сказал:
— А вот он, — указал на Курчатова, — и будет сам руководить.
Игорь Васильевич был назначен руководителем испытаний».
Приказ был не только устным, фамилию руководителя Берия распорядился вписать в протокол 84-го заседания Спецкомитета, состоявшегося 19 августа:
«Командировать т. Курчатова на Учебный полигон № 2 для научного руководства испытанием».
А Сталин принесённый ему проект постановления Совмина подписывать не стал — вернул Берии с целым рядом замечаний.
Началась работа по доработке документа.
И 26 августа 1949 года на 85-ом заседании Специального комитета (СК) было принято решение:
«Принять внесённый тт. Ванниковым, Курчатовым и Первухиным проект Постановления Совета Министров Союза ССР «Об испытании атомной бомбы» и представить его на утверждение Председателя Совета Министров Союза ССР товарища Сталина И.В…».
Исправленный документ Берия вручил вождю.
Однако и под ним Сталин свою подпись не поставил.
Берия вернул все бумаги Махнёву, и тот в левом нижнем углу секретного документа написал:
«Справка. 1. Председатель СК вернул оба экземпляра и сообщил, что вопрос обсуждался в ЦК и Решения выноситься не будет.
2. Экз. № 1 с визами сохранить в деле исследов. 1949 г. В.Махнёв».
Второй экземпляр «Проекта постановления СМ СССР» был тут же сожжён, а первый — с визами Ванникова и Первухина — подшит в «Дело исследований» (в особую папку, в которой хранились секретнейшие атомные документы).
За годы, прошедшие с той давней поры, у многих возникал вопрос: почему Сталин так и не подписал постановление об испытании атомной бомбы?
Было высказано множество предположений, опубликовано немало версий. Среди них были и такие, где утверждалось, что вождь, якобы, раскусил лукавство Берии и потому-де не поставил под документом свою подпись.
С подобной точкой зрения трудно согласиться.
Ведь Сталин с таким нетерпением ждал эту бомбу. Охотно подписывал любую бумагу, которую приносил ему Берия. А тут вдруг взял и не захотел визировать документ, который всего-то навсего обязывал Ванникова, Курчатова и Харитона произвести пробный атомный взрыв!
Почему?
Причину сталинского отказа следует искать в другом — в той ситуации, что сложилась тогда в высших эшелонах власти. Следствие по «Ленинградскому делу» было завершено. Министерство госбезопасности, руководимое Виктором Абакумовым, уже готово было приступить к арестам главных обвиняемых. В Кремле и на сталинской даче в Кунцево шли непрерывные совещания. Ведь после почти десятилетнего перерыва СССР должен был предъявить миру новых «врагов народа».
13 августа 1949 года к Маленкову был вызван Алексей Кузнецов. Когда после беседы он выходил из кабинета, его арестовали. Под стражу стали брать и других.
Годы спустя Комитет партийного контроля проведёт специальное расследование, и в нём будет отмечено, что «… ко всем арестованным применялись незаконные методы следствия, мучительные пытки, побои и истязания».
Такая складывалась ситуация в высших коридорах власти.
До подписания ли каких-то атомных бумаг было вождю?
Курчатову Сталин верил, своим сподвижникам — нет. За ними нужен был глаз да глаз! А бомбу физики взорвут и без постановления Совмина.
Так оно и случилось.
Секретный атомный полигон
Всё лето 1949 года полигон под Семипалатинском готовится к проведению первого в стране атомного эксперимента.
Электрофизик Владимир Комельков рассказывал:
«В начале августа 1949 года я выехал с большой частью сотрудников на испытания в отдалённый район нашей страны, где размещался специально оборудованный полигон… Кругом каменисто-песчаная степь, покрытая ковылём и полынью. Даже птицы здесь довольно редки. Уже утром начинал чувствоваться зной. В середине дня и позже над дорогами стояло марево и миражи неведомых гор и озёр».
То, что было установлено посреди Опытного поля, тоже напоминало мираж. Но на самом деле это являлось специальным сооружением, которое возводились к предстоящему испытанию. Владимир Комельков описал его так:
«В центре возвышались металлоконструкции пока ещё не установленной башни с каменной пристройкой, похожей на небольшой промышленный цех. Невдалеке виднелись два стандартных кирпичных четырёхэтажных дома. Кое-где двери блиндажей, в которых на глубине нескольких метров под землёй должна была располагаться регистрирующая аппаратура».
Главному инженеру комбината № 817 Ефиму Славскому на полигоне под Семипалатинском делать было нечего, но он тоже переживал по поводу того, чем же завершится там их многолетний труд:
«В ожидании испытаний все мы были страшно взволнованы. Особенно переживал Игорь Васильевич. Это было заметно: он выглядел бледным, осунувшимся, очень нервничал, хоть и старался не показывать виду. Помню, уезжает на испытания, пришёл попрощаться с нами, принёс коньяк.
— Выпейте, — говорит, — за общее наше дело, за удачу!
А сам, как натянутая струна».
Владимир Комельков:
«Игорь Васильевич приехал на полигон с группой сотрудников, когда он ещё не был готов к испытанию. Я не видел, чтобы он возмущался, негодовал, впадал в раздражительность».
Рассказ радиоинженера Сергея Львовича Давыдова (это он будет нажимать кнопку взрывного устройства в момент «Ч»):
«Первая встреча с Игорем Васильевичем Курчатовым произошла на командном пункте. Курчатов знакомился с оборудованием Опытного поля и приехал на командный пункт в сопровождении свиты руководящих работников и учёных.
Высокого роста, широкоплечий, с развевающейся не очень густой бородой, непослушными волосами, при движении спадающими на лоб. Как и все сотрудники конструкторского бюро, одет он был в свободный серый пиджак из льняной ткани и такие же брюки, столь широкие, что штанины полощутся при ходьбе, белую рубашку с открытым или расстёгнутым воротом, на ногах — сандалии какого-то сверхбольшого размера. Но главное — его глаза, задорные, молодые, излучающие энергию, вроде улыбающиеся, но пристальные, перебегающие с одного собеседника на другого, постоянно как бы ожидающие ответа на мучающие его вопросы. Это впечатление не пропадает и тогда, когда взгляд становится задумчивым, а рука сжимает, слегка поглаживая бороду».
Владимир Комельков:
«Первое, что он сделал, — объехал полигон и уяснил примерное положение дел. Затем создал штаб, который сам и возглавил и в задачу которого входило руководство подготовкой полигона».
Михаил Садовский:
«Целый день мы находились на опытном поле полигона. А вечером после обеда все собирались в гостинице, где жил не только Игорь Васильевич, но и многочисленное начальство…
