Юрий Корнилов - Горячее сердце
— Ничего, может, вспомнишь что-то. Перекусим и зайдем ко мне, покажу пару бумажек. Так и так вместе придется работать с этими документами.
…Шифровку из Аджарии Николай Борисович прочитал с должным вниманием. Протирая платком голый череп, спросил:
— И что?
— Мидюшко, Алтынов… Тебе ничего не напоминают эти имена?
— Абсолютно.
— А номер карательного батальона — шестьсот двадцать четвертый?
— Этих карательных вокруг партизанских зон было, что блох на бездомной собаке… Погоди-ка… — Орлов вернулся к аджарской шифровке. — Мидюшко… В Витебске выпускалась фашистская газетенка на русском языке. Фамилия редактора врезалась в память — Брандт, изменник из обрусевших немцев. Много мы с ним повозились. Константина Егоровича бы… Я тогда так, на подхвате у таких, как Константин Егорович…
— Кто это — Константин Егорович?
Орлов скосил голову, по-птичьи посмотрел на Дальнова и осуждающе вздохнул:
— Коротка у нас память на мертвых. Лишь по особым датам вспоминаем, да и то не всех… Яковлев это. Тот, что в двадцатых годах здесь, в Екатеринбургской ЧК, работал. Подожди минуту, попробую сосредоточиться.
Орлов облокотился о стол, приложил ладонь ко лбу, но тут же резко выпрямился и напряженно замер. Болезненно морщась, стал дергать пальцы до хруста в суставах. Павел Никифорович знал: если Орлов терзает пальцы, значит, его ударила боль у позвонка. В окаменевшей позе Орлов перетерпел приступ, от дальновского укоризненного покачивания головой отмахнулся.
Дальнов, показывая глазами на диван, все же сказал:
— Полежал бы.
Орлов невесело усмехнулся — байку вспомнил:
— «Работать шибко охота, пойду полежу, может, пройдет»… Ладно, прошло уже.
Нашарил в кармане аптечную упаковку, кинул таблетку в рот. Полузакрыв глаза, пальцами, как ухватом, прихватил голову и, потирая виски, силился что-нибудь вспомнить. Напрягая память, увидел деревушку на берегу речки, в огороде землянки с перекрытием в четыре наката. В ближней к домам жили они с Константином Егоровичем все месяцы обороны. Как же называлась речушка? Усвяча? Нет. Усвячу запомнил потому, что неподалеку был райцентр Усвяты, где в медсанбате залечивал первую рану. Этот ручей, кажется, впадал в нее, Усвячу. Ладно, бог с ним, названием…
«Не вернулся с задания…» Это сообщение из партизанской бригады о Константине Егоровиче Яковлеве. Его перевели туда зимой, сдается, в декабре сорок второго… Нет, раньше. Брандта ликвидировали в ноябре, а эту операцию он готовил, Константин Егорович. Когда же всплыла фамилия Мидюшко? В июле, когда Яковлев ходил в Витебск на встречу с Брандтом, или после ликвидации этого немецкого прихвостня? И вообще — Мидюшко ли? Говорили тогда о каком-то приятеле Брандта из карателей. Как его фамилия… Мидюшко? О, черт… Похоже что-то, но вроде не Мидюшко…
Оторвал руку от лба, выпятив губу, стал медленно поматывать головой.
— Нет, Павел, ничем не могу зацепиться за твоего Мидюшко. Если бы какой фронтовой блокнотик… Но сам понимаешь, личных записей не вели, армия расформирована. Да и не документировали мы подобные вещи, а если что документировали, то бумаги уничтожили потом. В партизанские архивы забираться надо… Мидюшко… Зудит, а вот… — Николай Борисович умолк, озадаченно вскинул голову на Дальнова. — Если бы я убежденно сказал, что Мидюшко приятель Брандта, то — что?
— Тебе ли объяснять, что в нашем деле каждая мелочь — божий дар. Брандт мертв, но не исключено, что живо его окружение. Кто-то еще помимо его мог встречаться с Мидюшко.
— Это уже не мелочь. Покопаюсь в памяти… Про Турцию не думал? Центр зашевелился, услышав сигнал о нем. Может, в Турции его пощупать?
— А есть он там, Мидюшко этот? — раздраженно спросил Дальнов. — Информация, что он в Трабзоне, исходит от Алтынова. Из песка, слюнями слеплена.
— Как считаешь, Алтынова — рано?
— Узнать надо, что Новоселов привез. С пустыми руками погодим брать. Со стороны посмотрим.
12
В три тридцать пополудни, как и было велено, Юрий Новоселов был в кабинете подполковника Дальнова.
— Садись, Юрий Максимович. Привез что-нибудь?
— Не разобрал пока, Павел Никифорович. Вроде бы ничего существенного, и вроде не зря съездил.
— Для нас Сомов что-нибудь дал?
— Пищу для размышлений.
— Спасибо… У нас с тобой этой пищи… Других можем бесплатно кормить.
— Нам отпущенную, Павел Никифорович, сами жевать будем.
— Вот и жевал бы, а то в столовую — пулей.
Как ни странно, Новоселов шутки не принял. Озабоченно смотрел куда-то за спину Дальнова — туда, где голая стена.
— Каким нам Сомов виделся из шифровки? — начал вслух размышлять Новоселов. — Задержан при попытке нелегально уйти за границу, на территорию государства, активнейшего члена НАТО, а нынче вступившего еще и в СЕНТО. Направлен туда Алтыновым — человеком, осужденным за измену Родине… Сомову дана конкретная явка… Хозяин явочной квартиры — известный Центру предатель Мидюшко… Мы не исключали, что «Алтын Прохору» — пароль… В этой умозрительно выстроенной цепи Сомов, как мы отмечали, — связник, требующий нашего пристального внимания… Но вот я в Батуми, просматриваю протоколы допросов предварительного следствия, всесторонне изучаю так называемого связника, и его вроде бы значительная фигура — того… Дым, мираж, бред… Сомов по воле судьбы — только игрушка в руках зловещего человека. Я убежден в этом и считаю, что Верховный суд Аджарии совершит серьезную ошибку, если…
Новоселов оборвал мысль, но Дальнову обрывки не нужны.
— Что — если?
— Ошибка будет, если осудят Сомова, — сказал Новоселов и полез в папку. — Фотографии хотите посмотреть? — подавая одну за другой, пояснял: — Это Петя Сомов во всей своей красе — анфас и в профиль…
От Дальнова не ускользнуло, что Юрий Новоселов ушел от чего-то важного для него, но посчитал лишним допытываться, ломать избранную Новоселовым схему доклада. Взял фотографию. Разглядывая парнишечье лицо, произнес удивленно:
— Неужели двадцать? С тридцать пятого, помнится.
— С тридцать пятого, — подтвердил Юрий.
— Не мальчик.
— Не мальчик, но инфантильным молочком сильно отдает. Легкомысленность и наивность так и прут из него. Живет в мире беспочвенных и беспорядочных мечтаний. Порой сомнение берет — не с приветом?
— Ну и как? Здоров?
— Вот копия акта судебно-психиатрической экспертизы. Проводили экспертизу опытные специалисты. — Новоселов стал отрывочно читать: — «Вменяем… Фантазер… Память на события жизни сохранена… Впечатляемость от прочитанного усиленная». А читал он, Павел Никифорович, вот что: «Над Тиссой», «Паутина», «Горная весна», «След Заурбека», «По свежему следу», «Зеленая цепочка» и еще десяток названий.
Новоселов пододвинул по столу другую фотографию.
— Тут Петя Сомов показывает, где прятался, ожидая наступления темноты. В этом месте преодолевал проволочную изгородь, посчитал — граница. Надел на руки ботинки, приподнял проволоку, пролез. И невдомек окаянному, что на коровье пастбище забрался… А в этом месте Сомов переплывал речку…
— Хватит, сохрани для мемуаров, — остановил Дальнов Новоселова и, глядя ему в глаза, с жесткой усмешкой распорядился: — Доложи все, что там произошло. Дров наломал?
— Не успел. А мог бы. Вот.
Новоселов вытянул листок, лежавший в папке под фотографиями, подал Павлу Никифоровичу. Дальнов прочитал в нем:
«Председателю Верховного суда Аджарской АССР…
В ваш адрес прокурором республики старшим советником юстиции М. Токидзе на днях будет препровождено следственное дело № 1738 по обвинению Сомова Петра Алексеевича по ст.ст. 19 и 84 часть 1 УК Грузинской ССР для рассмотрения по существу. Выполняя задание УКГБ при Совете Министров СССР по Свердловской области по другим событиям, в силу необходимости я внимательно изучил упомянутое дело и после всестороннего знакомства с обвиняемым пришел к глубокому убеждению…»
Дальнов прочитал до конца, спросил:
— Это что, копия?
— Нет, подлинник.
— Разумные начала верх взяли?
— Над чем, Павел Никифорович? Над эмоциями? Но они же от фактов, осознанные.
— Мы с тобой контрразведчики, голубь мой, юрисдикция… Короче, правовую оценку не нам давать.
— Не давал я оценки! Как коммунист в частной беседе высказал председателю суда свое мнение о Сомове и его деле.
— А он, председатель суда, что?
— Известное дело! Когда говоришь с умудренным опытом аксакалом…
Иронично выделив последнюю фразу, Новоселов поведал о разговоре с председателем Верховного суда Аджарии во всех подробностях.
13
Зинаида Ефимовна, тогда еще просто Зина, поскольку совсем недавно получила паспорт, работала подсобницей в пристанском ресторане Сарапула. Там она и познакомилась с Алексеем Кропотовым. Почти каждое утро он приходил на берег Камы, устанавливал мольберт и рисовал колесные пароходы с дымящимися трубами. Он носил модную в среде богемы бороду, испачканные красками вельветовые штаны, вышитую по вороту рубаху навыпуск и загадочную улыбку на мясистых губах, выпирающих из гущи волосатых зарослей.
