Крах Третьего рейха - Сергей Яковлевич Лавренов
Как правило, заградотряды формировались из наиболее преданных нацистов, прежде всего эсэсовцев, полевой жандармерии, и располагались в 10–15 километрах позади передовых частей.
Расстрелы на месте за трусость, неповиновение, отступление с занимаемых позиций с весны 1945 года стали повсеместными. Об этом свидетельствовали многочисленные показания военнопленных. В разведдонесениях и разведсводках советских соединений и объединений встречаются признания немецких пленных о том, что «офицеры все чаще вынуждены применять оружие против солдат», «если ты не можешь доказать, что, отступая, ты не мог поступить иначе, то тебя расстреливают». Пленный фельдфебель В. Цирбка из 24-го полицейского полка показал, например, что «15 марта большинство солдат 1-й и 2-й рот сбежало с переднего края, но к вечеру снова были собраны и брошены в бой. За невыполнение приказа идти в контратаку каким-то прибывшим из тыла лейтенантом расстреляно 14 солдат».
Несмотря на угрозы и реальные репрессии, дезертирство, особенно в нестроевых частях вермахта, было широко распространено. Пленный солдат А. Кейзерик из 124-го строительного батальона рассказал о своем последнем бое:
«Днем 16 апреля к нам в окопы приходил командир роты Зейдель и предупреждал, что в случае, если кто-нибудь из солдат попытается сдаться в плен, его семья будет репрессирована. Угрожал расстрелом, если солдаты будут плохо драться. Когда же в 18.00 16 апреля русские предприняли атаку, никого из командиров в окопах не оказалось, боем никто не руководил. Два солдата, не выдержав огня со стороны русских, бросили свои позиции и их примеру последовали остальные. Началось паническое бегство, никакого сопротивления оказано не было».
Особый интерес представляет моральное состояние офицерского состава немецкой армии. Для него, как и в целом для всей солдатской массы, характерны были настроения безысходности, отчаяния и страха за свою судьбу.
Вот что показал в связи с этим пленный обер-лейтенант Э. Лис из 20-й танковой дивизии:
«До тех пор, пока русские не перешагнули через Одер, я еще верил, что нам удастся не пустить их дальше в Германию. Когда меня откомандировали из штаба дивизии в роту снабжения 59-го мотополка, то меня сразу возненавидел командир этой роты и другие офицеры полка. Офицеры, главным образом молодежь — выпускники военных училищ, вероятно, боялись, что я как обер-лейтенант займу их место.
Каждый предпочитает теперь отсиживаться на теплой тыловой должности. Сейчас офицеры потеряли всякое веселье. Настроение поднимается у них только после изрядной выпивки. Друг другу офицеры не доверяют. Старые фронтовики стараются держаться в стороне от молодых офицеров, прибывающих на фронт из военных школ. Появление нового незнакомого офицера в кругу офицеров, сослуживцев по части, всегда вызывает некоторую неловкость. Это я достаточно испытал на себе. На политические темы офицеры стараются не говорить».
Последний тезис в показаниях обер-лейтенанта Лиса весьма симптоматичен. На последнем этапе войны военно-политическое руководство вермахта предпринимало усиленные меры по так называемому национал-социалистскому воспитанию войск. Этим в войсках занимался специальный аппарат офицеров по национал-социалистскому руководству. Суть этого воспитания заключалась, в конечном счете, в выработке у немецких солдат ненависти к врагу, прежде всего Красной Армии, и готовности на самопожертвование во имя «спасения Германии и фюрера». В одном из трофейных документов 16-й танковой дивизии это трактовалось так:
«Есть основания указать на необходимость воспитания глубокого чувства ненависти к большевизму. Этого нельзя достигнуть простой информацией об установленных фактах зверств. Сообщения об этих фактах должны сопровождаться волнующим и проникновенным комментарием с таким расчетом, чтобы у солдата возникла адская ненависть к этим красным бестиям. Если этого не делать, то все эти факты будут восприниматься как простая сенсация и ни в коей мере не достигнут цели».
Особые требования нацистское руководство предъявляло к офицерскому составу, прежде всего в штабах и в тылу. В трофейных документах 4-й танковой армии, захваченных советской 59-й армией в конце марта 1945 года, в связи с этим строго указывалось:
«Национал-социалистское воспитание войск так же важно, как и тактическое управление ими. Всегда было законом, что офицер, неполноценный в тактическом отношении, сменялся другим. Надо, наконец, понять, что офицер, неграмотный в вопросах политики и мировоззрения, также подлежит немедленному устранению. Кто до сих пор не понял, что эта война есть война мировоззрений, тот безнадежно глуп или преступен.
Я требую, чтобы каждый тактический приказ содержал в себе политические и идеологические моменты, стимулирующие волю людей...
Я запрещаю всякое проявление несолдатского стиля жизни в штабах, что является вызывающим перед лицом борьбы за жизнь, которую ведет народ. Штабной быт должен быть простым и соответствовать условиям жизни передовых частей. Улучшенное питание, попойки, непрекращающиеся празднования дней рождения и т.д. являются преступным в военном отношении отсутствием фронтового духа. В эти дни с большой серьезностью встал вопрос о моральном факторе в войне.
Русские и польские женщины, не перегруженные работой и вдобавок получающие полный армейский паек, немедленно должны исчезнуть из частей и штабов.
От органов национал-социалистского руководства я требую максимальной жесткости в реализации моих требований. Я привлеку к ответственности каждого национал-социалистского руководителя, который не доложит по команде мне лично о случаях злостного упорствования в таких фактах разложения».
Падение морального духа затронуло не только рядовых и младших офицеров вермахта. Случаи недовольства и даже неповиновения приказам сверху имели место и среди высшего командного состава. В памяти всех еще свежи были обстоятельства покушения на Гитлера летом 1944 года, когда генерал Штауфенберг со своими помощниками организовал заговор с целью убийства фюрера.
Геббельс в своих дневниках 12 апреля 1945 года сделал пометку:
«Фюрер намерен бороться с растущим неповиновением генералов путем создания летучих трибуналов под руководством генерала Хюбнера, задачей которых будет немедленно расследовать любое проявление неповиновения в среде командования вермахта, судить и расстреливать виновных по закону военного времени. Нельзя, чтобы в этой критической фазе войны каждый мог позволить себе делать, что захочет».
По приказу фюрера специальный подвижный трибунал Западного фронта был учрежден под председательством Хюбнера, одного из самых фанатично преданных Гитлеру генералов. Одними из первых жертв этого суда были восемь немецких офицеров, которые были обвинены в сдаче американцам моста у города Ремаген, пятеро из них были расстреляны, о чем сообщалось войскам в ежедневной сводке верховного командования вермахта 19 марта.
Сдача этого моста 7 марта передовым частям американской 9-й бронетанковой дивизии позволила последним создать прочный плацдарм на правом берегу Рейна. Это фактически означало, что последний серьезный естественный рубеж на пути в Западную Германию был преодолен...
Безуспешные попытки немецкого руководства приостановить продвижение
