Валерий Чумаков - Сорокоумовские. Меховые короли России
Решение о присвоении «гражданства» принимал Сенат[73], но утверждал его лично император. Присвоение «личного гражданства» подтверждалось свидетельством, а на «почетное» выдавалась особая грамота. Обычно «потомственное гражданство» давали тем, кто уже 10 лет пробыл просто «почетным гражданином», но за особые заслуги его могли присвоить и сразу. Как это и произошло в случае с Петром Ильичом Сорокоумовским, который в 1840 году «за участие в общественной и благотворительной деятельности» вместе со всем своим многочисленным уже семейством был возведен в потомственное почетное гражданство.
В подтверждающей грамоте писалось:
«Божиею милостию Мы, Николай Второй, император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая, и прочая, и прочая, согласно удостоению Комитета о службе чинов гражданского ведомства и о наградах… всемилостивейше пожаловали московского купца второй гильдии Петра Ильича Сорокоумовского званием потомственного почетного гражданина. Во свидетельство чего повелеваем Мы сию грамоту Правительствующему сенату подписать и государственною нашею печатью укрепить».
И не надо думать, что такие грамоты раздавали направо и налево. Как раз наоборот. К 1840 году, то есть за восемь лет действия указа, почетное гражданство (считая всех членов семьи) получило всего 4800 человек. Учитывая, что численность населения страны превышала тогда 60 миллионов человек, «почетными» были 0,08 %. «Потомственных» из них было меньше половины.
Глава 5
Родня
Радость по поводу получения почетного звания вскоре сменилась большим горем. В 1841 году скончалась Анна Семеновна (урожденная Дерягина). Через нее Сорокоумовские состояли в родстве не только с обувщиками Дерягиными, но еще и с таким известным купеческим родом, как занимавшиеся сначала текстилем, а потом перешедшие на банки Найденовы. Ее родная племянница, Мария Никитична Дерягина, была выдана замуж за купца третьей гильдии Алексея Егоровича Найденова. Его отец, Егор Иванович, был посессионным рабочим, приписанным к московской красильной фабрике купца Колосова. Посессионные рабочие были, по сути, теми же крепостными, только не крестьянами, а рабочими, официально они так и назывались – «мастеровые крестьяне, облагаемые на посессионном праве». Егор работал хорошо, зарабатывал прилично, даже открыл в начале XVIII века тут же, при фабрике, свое небольшое дело, которое и позволило ему выкупиться на волю. В 1816 году он был уволен с фаб рики и уже через два месяца записался в московскую третью купеческую гильдию.
Возможно, Титов, прослышав о том, что на фабрике Колосова работает зажиточный мужик, решил выкупить фабрику вместе с Найденовым с тем, чтобы потом выкачать из него все мужицкое богатство, благо рычаги, позволявшие это сделать, существовали. Однако Егор, прослышавший о готовящейся продаже и понимавший, чем ему это может грозить, поднапрягся и поспешил выкупиться. Вообще, в те времена крестьяне «самовыкупались» редко: в народе ходил слух о том, что Александр I вскоре отпустит крестьян на свободу. Слухи были недалеки от истины: император и правда весьма желал избавиться от позорного пережитка, ставившего его в глазах европейских коллег в разряд «дикарей». В 1818 году он даже поручил по отдельности трем своим важнейшим сановникам, адмиралу Николаю Мордвинову[74], графу Алексею Аракчееву[75] и графу Канкрину, в обстановке строжайшей секретности, дабы не волновать народ, разработать проекты мероприятий по отмене крепостного права. По проекту Мордвинова крестьянам даровалась личная свобода, но земля оставалась за помещиком. Аракчеев считал, что правительство должно было выкупать у помещиков крестьян с землей – по две десятины[76] на душу по ценам данной местности. Наконец, министр финансов Канкрин разработал программу, по которой правительство должно было выкупить у помещиков всех крестьян в течение 60 лет. Однако ни одному из этих проектов так и не суждено было сбыться.
В 1821 году Егор Иванович неосторожно переспал в нетопленой избе, после чего умер, оставив семейную фирму на попечение сына Александра. Тот в деле преуспел настолько, что спустя три года выкупил у своего бывшего хозяина Колосова все его яузские земли и построил на них каменный дом. Но дальше Александр не пошел, он так и остался до конца жизни купцом третьей гильдии. Зато его сын, Николай Александрович, сумел стать одним из крупнейших и авторитетнейших банкиров страны, поддерживавшим до конца жизни самые дружеские отношения с родственными Сорокоумовскими.
Если задачей сыновей Петра Ильича было продолжение семейного дела вдаль, в будущее, в перспективу, то с помощью дочерей семья постепенно вплеталась в московскую торгово-производственную сеть. Родственные связи в бизнесе и сейчас играют немалую роль. Тогда же, в пору, когда банковская система была в зачаточном состоянии, страховой вообще еще не было, а информация распространялась со скоростью извозчика, иметь родню в промышленных кругах было не просто важно, но жизненно необходимо.
Конечно, сразу говорить о громких купеческих фамилиях не приходилось. И старшая дочь, Ольга Петровна, в конце 1830-х годов была выдана за простого купца третьей гильдии из Кошельной слободы[77] Петра Семеновича Астапова. За 10 лет совместной жизни она родила мужу двух сыновей, Николая и Петра, и пять дочерей, Ольгу, Елену, Александру, Фелицату и Маргариту, причем последние две были близняшками. В 1848 году Петр Семенович умер, передав дело жене.
Она же не стала выходить в мещанство и до конца жизни так и оставалась «вдовой, третьей гильдии купчихой».
Вторая дочь, Елизавета, в 17 лет была выдана за младшего сына купца второй гильдии Кадашевской слободы Михаила Котельникова Константина Михайловича. Она тоже рано овдовела, но перед этим успела родить мужу двоих детей – Михаила и Анну.
Любовь Петровна в замужестве стала Егоровой. Она прожила долгую жизнь и умерла в 1880 году. Надежда Петровна влилась в купеческую фамилию Варгиных. Один из ее основателей Василий Васильевич Варгин (1791–1859) весьма отличился в деле снабжения российской армии во время войны с Наполеоном. По словам военного министра графа Александра Татищева[78], он «явил себя истинным патриотом и ока зал Родине неизмеримую услугу, дав возможность преодолеть все трудности в заготовлении вещей». Мария соединила Сорокоумовских с Хомутинниковыми, а Вера – с представителями воронежского торгового мира, купцами Капканщиковыми.
Через старшего своего сына Петра, которого отец очень любил и на которого возлагал большие надежды, Петр Ильич наладил родственную связь еще с одним купеческим родом. Его женили на дочери вышедшего из Суздали московского первой гильдии купца, крупного благотворителя Василия Михайловича Блохина, Любови Васильевне. В браке у них родились две дочери: в 1840 году Ирина и в 1841 году Людмила. Первую позже выдали за представителя старинной дворянской фамилии Плющик-Плющевского, а через вторую вышли на первых российских нефтяников Рагозиных.
Весьма ответственно подошел к вопросу женитьбы Павел Петрович. В 1835 году он отправился в Зарайск навестить родственников. Там он познакомился с купцом Семеном Кашаевым, державшим свечную и мыловаренную фабрику. У Семена была дочь с редким для России именем Маргарита. Была она красавица и умница, и был у нее всего лишь один недостаток: Маргарита Семеновна была слишком молода, в ту пору ей едва исполнилось 12 лет. Однако Сорокоумовские всегда отличались основательностью и неторопливостью. И 20-летний Павел решил не торопить события и немного подождать. Ждать пришлось пять лет. За это время основательный Павел по договоренности с родителями невесты привез ее в Москву, дал ей первоклассное (для женщины) образование, а когда девушке исполнилось 17 лет – обвенчался с ней. Люди, видевшие ее, говорили, что она отличалась просто необыкновенной красотой. Девушка походила на выточенную из мрамора статую. Черные и сверкающие, как чистейший антрацит, глаза, огромные ресницы и словно углем нарисованные брови подчеркивали снежную белизну кожи. Грациозная, точеная фигурка могла принадлежать только особям княжеских кровей. Одевалась Маргарита всегда по самой последней моде, а на голове носила великолепную, украшенную драгоценными камнями диадему. И все это великолепие десятикратно усиливалось никогда не сходившей с лица улыбкой. Улыбкой милой, но явно показывающей, что никакие вольности по отношению к ее носительнице совершенно недопустимы.
Егор Иванович Найденов в воспоминаниях потомков
История выкупа основателя известного купеческого рода Егора Ивановича Найденова из крепостных рабочих была довольно туманной. Вот что о ней писал внук Егора Ивановича, миллионер, банкир и видный общественный деятель, Николай Александрович Найденов: «из всех принадлежавших к роду Найденовых лиц только один – мой дед Егор Иванович с семейством (женой и сыновьями) был на основании положения Комитета министров, состоявшегося 29 февраля 1816 года, уволен из мастеровых фабрики купцов Колосовых, «по желанию содержателей оной для избрания другого рода жизни» и, согласно сообщению московского магистрата 2-го департамента от 19 апреля того же года за № 2611, записан домом московского градского общества в московское купечество, по третьей гильдии, по Лужников девичьих слободе (дело архива московской купеческой управы № 446); все же прочие (кроме двух дочерей Сергея Ивановича (брата Егора Ивановича. – В. Ч.), перешедших вследствие выхода в замужество в другое сословие) по продаже принадлежавшей Колосовым части села Батыева коммерции советнику, московской первой гильдии купцу Михаилу Ивановичу Титову (М.и. Титов состоял с конца 1814 года до начала 1819 года московским градским главой; по полученному ордену был возведен впоследствии в потомственное дворянство) перешли во владение сего последнего (по исповедным росписям эта часть Батыева значится в 1815 году еще за Н. П. Колосовым, а в 1816 году, так же как и по сказке 7-й ревизии, поданной в феврале 1816 года, – за М.и. Титовым). От отца слышал я, что когда Титов купил колосовскую часть Батыева, то он вызвал к себе деда моего для объявления ему об этом и был очень удивлен полученным от деда объяснением о непринадлежности уже его к Колосовской фабрике; при покупке Титов, видимо, рассчитывал приобрести и деда с семейством, имевшего тогда собственное дело и представлявшегося уже зажиточным (вероятно, единственным) из среды числившихся при фабрике мастеровых; каким путем удалось достигнуть такого освобождения, требовавшего, как видно, рассмотрения в Комитете министров, это осталось для меня покрытым неизвестностью: слышал я только, что ходатайство о том было сопряжено со спешностью (и, должно быть, надлежащими расходами) и что вслед за этим было воспрещено увольнять от фабрик приписанных им мастеровых, да и самая возможность к такому увольнению существовала лишь в течение недолгого времени; при этом слышал я, что устройство этого дела принадлежало некоему Секунду Филипповичу Бюстрюкову; чем он занимался, точно не знаю, но, видимо, он был из доморощенных ходатаев по делам; я его помню в позднейшее время его жизни, когда он (в солдатском костюме) прихаживал к нам по отбытии военной службы, в которую он был отдан за составление каким-то крестьянам жалобы на помещика, поданной на высочайшее имя; после того в 1840-х и 1850-х годах к нам ходила вдова его с дочерью, видимо, заслуге его придавалось особое значение».
