Сборник - Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело
Дознанием выяснено, что в июне 1880 года Перовская под именем Войновой вместе с женщиной, называвшейся дочерью священника Ольгой Сипович и еще не разысканной, выбыла из д[ома] № 32—4 Петербургской части, 1-го участка, на углу Большой и Малой Белозерской улиц и переехала на жительство в кв[артиру] № 23, д[ом] № 17–18 по 1-й Роте Измайловского полка. В октябре Сипович уехала, по заявлению ее – в Ораниенбаум, а вскоре после ее отъезда у Перовской под видом ее брата поселился Желябов, проживавший под именем Николая Ивановича Слатвинского.
Из показаний свидетелей: старшего дворника д[ома] № 17–18, крестьянина Харитона Петушкова, его подручного дворника, запасного рядового Григория Афанасьева, и содержательницы мелочной лавочки в доме, крестьянки Ирины Афанасьевой – называвшиеся Слатвинским (Желябов) и Войновой (Перовская) жили весьма уединенно, гостей не принимали, писем не получали, прислуги не имели, так что Войнова (Перовская) сама покупала провизию и готовила кушанье. 27 февраля она вышла из квартиры вместе с Слатвинским (Желябовым), который уже более не возвращался; Войнова же (Перовская) вернулась вечером и провела ночь дома. 28 февраля она два раза через задний ход приходила в лавочку Афанасьевой, причем в первый раз купила коленкору, а во второй тесьмы, говоря, что покупает это для платья. В оба свои прихода в лавочку она выходила из нее чистым входом прямо на улицу, причем после вторичного ее появления у Афанасьевой около 9 часов вечера Войнову (Перовскую) уже в доме не видели, и 1 марта, по приезде должностных лиц для производства обыска в квартире Желябова, квартира эта оказалась пустой.
IIIВследствие сведений, полученных властями при производстве расследования по настоящему делу о том, что по Тележной улице, в доме № 5, находится так называемая «конспиративная» квартира, то есть такое помещение, в котором собирались злоумышленники и производились приготовления к преступлению 1 марта, в означенном доме, в квартире № 5, сделан был в ночь на 3 марта внезапный обыск. При объявлении должностными лицами, явившимися на обыск, о цели их прибытия лицу, спросившему их о том через запертую наружную дверь квартиры, в этой последней послышалось несколько выстрелов, и затем какая-то женщина отперла дверь, через которую должностные лица и проникли в квартиру. В первой комнате, направо, они нашли лежащим на полу окровавленным только что, по-видимому, застрелившегося человека. По заключению приглашенного для подачи ему медицинской помощи врача Павлова, человек этот нанес себе выстрелами из револьвера несколько ран, в том числе одну безусловно смертельную в висок. Не выходя из бессознательного состояния, неизвестный тут же вскоре умер. По осмотру домовой книги и по показаниям свидетелей оказалось, что он проживал в квартире № 5 вместе с упомянутой задержанной в ней женщиной под именем супругов Фесенко-Навроцких, по подложному паспорту на имя коллежского регистратора Ивана Петрова Фесенко-Навроцкого.
При расследовании, произведенном с целью обнаружить личность застрелившегося человека, проживавшего под именем коллежского регистратора Ивана Фесенко-Навроцкого, подполковник 1-го лейб-гренадерского Екатеринославского полка Иван Алексеев Саблин признал в предъявленном ему фотографическом снимке застрелившегося родного брата своего, дворянина Николая Алексеева Саблина, который в 1878 году выехал из города Москвы неизвестно куда, причем с тех пор родные его никаких известий о нем не имели.
Женщина, задержанная в «конспиративной» квартире, оказалась мозырской мещанкой Гесей Мировой Гельфман. По ее объяснениям, проживавший вместе с ней в этой квартире неизвестный, называвшийся Фесенко-Навроцким, застрелившийся пред обыском, был действительно Николай Алексеев Саблин.
Из имеющихся в деле сведений видно, что означенный Саблин в 1873 и 1874 годах, принадлежа к революционному кружку, образовавшемуся в Москве, и действуя как здесь, так и в Ярославской губернии, занимался преступной пропагандой в народе совместно со скрывающимися ныне революционными деятелями Николаем Морозовым и Иванчиным-Писаревым. Затем, уехав в 1874 году за границу, Саблин в марте 1875 года вместе с Морозовым возвратился в Россию, причем был задержан в пограничном селении Кибарты с прусской легитимационной картой на имя Фридриха Вейсмана. Привлеченный к делу о революционной пропаганде в империи и преданный суду Особого присутствия Правительствующего сената для суждения дел о государственных преступлениях, Саблин был признан виновным во вступлении в преступное тайное сообщество, предусмотренное 2 отд. ст. 250 Уложения о наказаниях, с знанием о целях его, за что, как изложено в приговоре Особого присутствия, состоявшемся 18 октября (23 января) 1877–1878 годов, он подлежал наказанию, указанному в 3 степ. 31-й ст. Уложения о наказаниях, причем Особое присутствие, приняв во внимание обстоятельства, смягчающие в числе других и его, Саблина, вину в размерах, выходящих из пределов власти суда, и между прочим долговременное содержание его под стражей и молодость, определило: ходатайствовать перед монаршим милосердием о вменении ему в наказание предварительного ареста, на каковое ходатайство и последовало высочайшее его императорского величества ныне в Бозе почившего государя императора соизволение.
По обыску в «конспиративной» квартире был найден ряд вещественных доказательств, имеющих непосредственную связь со злодейским деянием 1 марта. Из числа означенных вещественных доказательств особое значение, по заключению экспертов, представляют нижеследующие предметы: 1) две метательные мины, взрывающиеся при бросании от удара, в жестянках, заключающих в себе, как подробно объяснено в заключении и чертежах генерал-майора Федорова, взрывчатый аппарат, который представляет систему сообщающихся друг с другом снарядов: а) с серной кислотой, б) с смесью бертолетовой соли, сахара и сернистой сурьмы, в) с гремучей ртутью и г) из пироксилина, пропитанного нитроглицерином. Передавая друг другу посредством стопина воспламенение, вследствие удара или сотрясения, снаряды эти доводят его наконец до смеси гремучего студня с камфарой, действующей при взрыве в шесть раз сильнее пороха; часть означенного аппарата устроена вдвойне таким образом, чтобы взрыв последовал при падении метательной мины в каком бы то ни было направлении; 2) колба и реторта, служащие для химических опытов; 3) стеклянные шарики с серной кислотой; 4) небольшая деревянная призма, представляющая, по предположению эксперта, часть модели метательного снаряда; 5) фарфоровая ступка, в которой перетиралась бертолетовая соль; 6) записка на клочке бумаги о вышеупомянутой смеси бертолетовой соли с сахаром и сурьмой; 7) рисунок карандашом, на обороте транспаранта, какого-то аппарата для производства гальванического тока, не имеющий, впрочем, отношения к метательным снарядам; 8) план города С.-Петербурга с карандашными отметками в виде неправильных кругов на здании Зимнего дворца и с слабыми карандашными же линиями, проведенными от здания Михайловского манежа по Инженерной улице, по зданиям Михайловского дворца и по Екатерининскому каналу, и 9) сделанные карандашом на обороте конверта план, без соблюдения масштаба, представляющий, по сличении его с планом города С.-Петербурга, сходство с местностью между Екатерининским каналом, Невским проспектом, Михайловским дворцом и Караванной улицей с обозначением Михайловского манежа, Инженерной улицы и Малой Садовой. На плане этом между прочим имеются знаки на Екатерининском канале, Манежной площади и круг посредине Малой Садовой.
IVПо указаниям, сделанным обвиняемым Рысаковым, была обнаружена квартира, в которой обвиняемая Гельфман проживала до переезда своего в дом № 5 по Тележной улице. Квартира эта помещалась под № 25, в д[оме] № 27—1 по Троицкому переулку, причем Гельфман жила в нем под именем Елизаветы Андреевой Николаевой, вместе с неизвестным человеком, проживавшим под именем московского мещанина Андрея Иванова Николаева, которого она выдавала за своего мужа.
Осмотром домовой книги означенного дома № 27—1, а также показанием дворника его, отставного рядового Усмана Булатова, удостоверено, что Николаевы записаны переехавшими в этот дом 15 сентября 1880 года из Петергофа, а выбывшими 17 февраля 1881 года в Москву. По словам Булатова, Николаева (Гельфман), жившая с мужем очень скромно и уединенно, носила куда-то из своей квартиры картонные листы. Человек, называвшийся Николаевым, выбыл из квартиры на несколько дней раньше Гельфман, причем отметился выбывшим в Москву. Вскоре и Гельфман, заявив, что муж ее умирает в Москве и что она едет к нему, продала свою мебель и с одним чемоданом выехала из квартиры.
3 марта, утром, вскоре после вышеупомянутого обыска в доме № 5 по Тележной улице, где были оставлены чины полиции с приказанием задерживать каждого, кто придет в обысканную квартиру, явился молодой человек и, поднимаясь по лестнице во второй этаж, где находилась означенная квартира, был встречен дворником Мироном Сергеевым. На вопрос последнего, куда он идет, неизвестный, спросив кучера, указал на квартиру № 12, каковой вовсе в доме не имеется, вследствие чего был приглашен в кв. № 5, где и задержан. Когда же было приступлено к производству у него обыска, то он, выхватив из кармана револьвер, сделал шесть выстрелов в задержавших его полицейских чинов, из которых нанес схватившему дуло револьвера городовому Ефиму Денисову опасную для его жизни рану в правый пах и помощнику пристава 1-го участка Александро-Невской части Слуцкому контузию груди, с ушибом правого легкого. Обезоруженный и вследствие описанного сопротивления связанный, неизвестный человек был доставлен в управление с. – петербургского градоначальника, где и оказался крестьянином Смоленской губернии, Сычевского уезда, Ивановской волости, дер[евни] Гаврилково Тимофеем Михайловым.
