А. Велидов (редактор) - Красная книга ВЧК. В двух томах. Том 2
2. Александра Ивановича Астрова я знаю давно, но, кроме редких и чисто деловых встреч, никаких других отношений у меня с ним не было. Я считаю его знающим техником, хорошим работником и честным человеком, но и только. С его братом Ник. Астровым, который теперь за рубежом, я был знаком несколько ближе, но также только в деловой сфере, ибо нам приходилось вместе работать по городскому управлению в наших политических занятиях. Несколько чаще я стал встречаться с Александром Астровым с начала войны с Германией в «Союзе городов»,[277] где он заведовал одним из технических отделов, а я был членом главного комитета СГ и заведующим всеми учреждениями «Союза» на Западном фронте. После февральского переворота я почти не встречал Александра Астрова, а вернее, даже не видел его до августа текущего года. Писем от него я никогда не получал, и то, что мне сообщено, что будто бы Александр Астров направил ко мне кого-то, рекомендуя его для работы в «Нац. центре», а самую рекомендацию изложив в письме, запрятанном в мыло, я считаю плодом какой-либо ошибки или недоразумения – этого не могло быть и не было. Александр Астров не мог знать, что я состою в «Нац. центре», сам он там не состоял и вообще был совершенно в стороне от московской политической деятельности. Наши отношения, наконец, не позволяли ему это сделать. Самая форма скрытия письма в мыле показывает, что это не московская корреспонденция, ибо в Москве Александру Астрову было бы легко просто лично увидеть меня, а не прибегать к мылу. Если по следствию точно установлено, что письмо, найденное в мыле, предназначалось мне и было действительно написано «Астровым», то тут может быть только одно решение, что письмо написано не Александром, а Николаем Астровым за рубежом и заделано в мыло, чтобы не могло быть найдено в пути.
3. Жившая у меня прислугой и арестованная одновременно со мной Акулина Козочкина живет в нашей семье давно, не помню сколько, лет 8—10 или больше; ей около 30 лет. Поступила она случайно. Дворник дачи разговорился с ней, узнал, что она не может поступить в Москве, так как срок паспорта истек, а волость без согласия мужа не возобновляла паспорта. Дворник посоветовал ей поступить к нам в семью, убежденный, что я помогу ей получить паспорт, как я это делал всегда, и рекомендовал ее жене как хорошо ему известную женщину.
Козочкина приютилась после этого в семье и стала членом семьи. Моя жена, скончавшаяся в октябре 1919 года, очень любила Козочкину, которая была тоже привлечена к ней. Жена проболела тяжко около года, пользовалась все время внимательным уходом со стороны Козочкиной и скончалась у ней на руках. Мы с покойной женой и детьми решили, что если в более счастливые времена мы имели возможность скопить средства на черный день, то мы должны, когда этот день пришел, проживать эти средства с теми, кто помогал нам в более счастливые дни. Вот почему Козочкина и прочая прислуга оставались у нас на правах почти членов семьи, так как дочери несли одинаковую с ними работу. Козочкина – женщина очень чувствительная к несправедливости и быстро раздражающаяся. При аресте ей, несомненно, оказана была несправедливость, она арестована без достаточного повода, только потому, что раздраженно отвечала на вопросы, заключавшие чуть не прямое обвинение в укрывательстве. Это состояние раздражения, боязнь запутать себя, нашу семью и других в связи с обычной крестьянской повадкой на допросах отговариваться незнанием, тактикой, завещанной веками бесправия, и самые преувеличенные представления о том, что совершается в ВЧК, как я думаю, были сложной причиной, побудившей ее отговариваться незнанием. Ей, как малокультурному человеку, это совершенно простительно, если то же самое делают культурные люди. Думаю, что очная ставка со мной, как и в случае с Ивановой, легко направит ее на надлежащий путь.
4. Я понимаю, что в интересах и Советской власти, и буржуазии, и самих военных ликвидировать организации, имеющие целью активные выступления, не прибегая к террору, и, насколько моя совесть позволит, я готов помочь в этом, но обстоятельства сложились так, что помощь в той форме, как мне предложили, оказывается невозможной. Со стороны может казаться невероятным, что я не знаю руководителей, но это так. Вступил я в «Нац. центр» и стал к нему близко, когда его деловые обычаи уже сложились. Мне было поручено принимать депеши, приходившие от наших товарищей с юга, а когда мне приносили готовый текст депеш на юг, – приводить их в годный для отправки вид. Затем предстояли сношения с нашими товарищами по «Нац. центру» с юга, то депеши следовались совместно с кем-нибудь из членов «Нац. центра». Депеши эти для Добровольческой армии доставлялись готовыми. В этих депешах я позволял себе исключать места, заключавшие сведения или неверные, или с политической точки зрения излишние. Из переданных мне депеш я намерен был исключить все, что касалось вопросов о возможности устройства вооруженного восстания, так как считал все это вредным. Я уверен, что в «Нац. центре» и «Союзе возрождения» не было лиц, которые стояли за вооруженное восстание внутри Советской России и имели какие-нибудь отношения к военным группам, поставившим такие задачи. Если же такие лица были, то они не были со мной откровенны.[278] Таково было положение дела. Сложилось оно так потому, что я, в сущности, никакой конспиратор и даже в таком деле действовал почти открыто, а этим, по-видимому, пользовались те лица, которые приносили мне депеши, не сообщая мне истинного положения дела и подробностей. Лиц этих, со слов предшественника, я считал агентами Добровольческой армии.
Я предлагаю выпустить на свободу на несколько дней и оставить меня в эти дни без слежки. Так как ни «Нац. центр», ни «Союз возрождения» не имели отношения к активным организациям, да и самый факт существования активных организаций в Москве явился для меня новым и стал выясняться в течение допросов меня, то мне придется обойтись без содействия этих политических групп. При моем знании взаимоотношений лиц из московской буржуазии я быстро ориентируюсь и дойду до тех, кто может быть посредником между мной и руководителями подобной активной организации, если она существует…
Мне удастся убедить посредников, а через них и руководителей ликвидировать всякие подобные начинания и сделать их невозможными и на будущее время. В успехе моем я вполне уверен.
5. На вопрос, знаю ли я Крестовникова, знаю ли я о военной организации, известной под его именем, знаю ли я двух лиц или о двух лицах (мужчине и женщине – фамилий не запомнил), приехавших с юга от Добровольческой армии и желавших установить связь с «Национальным центром», в чем им будто бы было отказано, за незнанием ими соответствующего пароля, я отвечаю письменно, как ответил словесно – не знаю. Но таким ответом ограничиться я не могу, так как мне начинают выясняться некоторые комбинации, которые, быть может, устранят многие сомнения и подозрения в отношении «Союза возрождения» и «Нац. центра».
Начиная с декабря 1918 года и до времени моего ареста до меня несколько раз доходили сведения, что в Москву прибывали лица из Добровольческой армии, беседовали, информировались тут в кругах, стоящих далеко вправо даже от «Нац. центра». Для меня до этого по некоторым признакам было ясно, что в Москве жили постоянно лица, связанные с Добровольческой армией и в то же время с крайними правыми группами. Дело в том, наши товарищи по «Нац. центру» с юга уведомили, что Деникин считает своей политической опорой «Нац. центр» и ни к кому больше в Москве обращаться не будет, и всегда, когда депеши шли одновременно и по делам Добровольческой армии, и от наших товарищей с юга, приезжавшие умели находить «Нац. центр», а когда приезжали лица, не имевшие отношения к южному «Национальному центру», они направлялись куда-то в неизвестное мне место.
Из личных расспросов некоторых приезжавших я убедился, что на юге имеется ярко правая конспиративная организация, близкая к группе Маркова-2-го, которая преследует какие-то свои собственные цели и действует вразрез с намерениями Деникина и совещаниями при нем, и что эта группа имеет во всех отделах Добровольческой армии своих людей и, пользуясь этим при посылке людей в Москву, всюду могла выдавать их за людей, доверительно командированных из Добровольческой армии.
Был один случай прямо подозрительный: одному из тов. «Нац. центра» знакомым ему юношей было сказано, что в одной московской семье с юга появилось лицо, которое выдавало себя за очень известное в Москве лицо, занимающее будто бы высокий административный пост у Деникина, и лицо это просило связать его с представителем «Нац. центра». Фамилия, названная при этом, была такова, что такое лицо без всякого розыска и посредства по своим московским связям могло бы в пять минут установить связь со всеми политическими организациями Москвы. Для меня было ясно, что это или мистификация, или еще что-нибудь похуже. Когда сообщавшего об этом юношу стали настойчиво просить сказать, в какой семье он встретил это лицо, он уклонился от ответа. При допросе мне было сказано, что будто бы два лица, командированные из Добровольческой армии, искали связи с «Нац. центром» и будто бы Крестовников передал им отказ за неимением у них пароля и что, несмотря на то, что они командированы будто бы начальником разведки.
