Всеволод Крестовский - В дальних водах и странах. т. 1
Что до огнестрельного оружия, то Китай до последних годов снабжался из Англии всякой европейской калечью, браковками или арсенальным хламом, вышедшим из употребления. Но в последнее время при помощи европейских, в особенности немецких мастеров, китайцы стали выделывать себе ружья сами, по европейским образцам и европейскими способами производства. И уверяют иные, будто по своим качествам это оружие не уступает европейскому, а по внешней отделке даже превосходит его. Так ли это, судить не могу, потому что не видел ни одного образца, за исключением разве охотничьих двустволок в Сингапуре; но то была просто рыночная грубая работа.
На возвратном пути от оружейника зашли мы в несколько лавок; в одной из них торговали специально веерами, в другой шелковыми кистями, в третьей фарфоровою посудой. Далее шли лавки зонтиков, женских уборов, рисовальных и письменных принадлежностей и прочего. Веера очень разнообразны и дешевы. Например, шелковый двусторонний веер, натянутый на круглом обруче и изящно разрисованный легкою эскизною акварелью (две птички над цветущей веткой), стоит всего один шиллинг, то есть менее тридцати копеек серебром на наши деньги. Самые дорогие веера были не дороже полудоллара. А с меня, конечно, еще запрашивали втридорога как с иностранца. В посудной лавке в особенности обратили мое внимание вещи из чайной и столовой посуды, употребляемые простонародьем: круглые чашки, миски, чайники, блюда, судки и фарфоровые хлебательные ложки. При своей замечательной, просто грошовой дешевизне они отличались чистотой выделки и красивой разрисовкой, что несомненно указывает на развитие в массах до известной степени изящного чувства и вкуса. В особенности оригинальны были здесь ажурные фарфоровые фонари, заменяющие наши ночные лампады: они имеют форму обыкновенного четырехстороннего фонаря и нередко отличаются очень мелким и тонким сквозным узором. Зашел я, между прочим, в златошвейную мастерскую, которую заметил еще вчера. Первое, что заставило меня здесь обратить особенное внимание, был образ Будды в аршин длины и поларшина ширины, вышитый шелками на атласе небесно-голубого цвета. Всеблагой Будда, в золотом венчике вокруг головы, с исходящим из него во все стороны ореолом лучей, был представлен стоящим на лазоревом облаке в длинном хитоне и мантии, с рукой, поднятой для благословения. Работа замечательно изящная и тонкая, не говоря уже о замечательности своего сюжета. В этой же мастерской изготовляются военные знамена, обыкновенно имеющие форму продлинноватого трехугольного флага с вырезанными по краям его зубчатыми фестонами и с изображением полумесяца (рожками вверх) на оловянном наконечнике, насаженном на бамбуковое древко. С обеих сторон каждого такого знамени по суконному огненно-оранжевого цвета полотнищу были вышиты разноцветными шелками изображения дракона, разинувшего пасть на пылающий диск солнца. Кстати, вчера за табльдотом я слышал такое объяснение смысла этого изображения: "Дракон, как известно, издревле составляет государственный герб Небесной Империи, как "Восходящее Солнце" — такой же герб Японии, и то обстоятельство, что на Дайцинских гербах последних двух столетий дракон всегда изображается зарящимся на солнце, подает японцам повод думать, что Китай зарится на Японию и будто ныне господствующая в нем династия маньчжурских завоевателей символизирует в этом изображении свое тайное стремление к завоеванию и поглощению Японии, но поглотить солнце еще никому не удавалось, и оно сожжет своими лучами дерзновенного". Таково мнение японцев.
Я спросил через переводчика, для чего в мастерской столько знамен. Отвечали, что это заказал губернатор для местных войск, так как старые знамена поизорвались.
— А нельзя ли у вас приобрести одно такое знамя?
— Отчего же, с удовольствием. Это будет стоить четыре доллара.
— И если вы мне продадите, на это никто не будет в претензии?
— За что же? Мы получили заказ и исполняем его к назначенному сроку, а так как времени до срока еще достаточно, то мы успеем на место этого знамени изготовить другое.
И я приобрел себе китайское знамя вместе с пеленами и драпировками для буддийского алтаря, благо китайцы не стесняются продавать вещи такого значения первому встречному ян-гуй-зо, то есть заморскому черту, название, которое вы в Китае всегда можете услышать себе вослед не только от ребят, но и от взрослых.
Еще раньше я замечал, что алтарные пелены и драпировки, как в домашних божницах, так и в кумирнях и пагодах, постоянно бывают красного цвета; точно то же в предметах сего рода встретил я теперь и в златошвейной мастерской. Это навело меня на мысль, что выбор цвета, вероятно, тут не без значения, и действительно оказалось, что красный цвет вообще почитается у китайцев наилучшим "симпатическим" предохранительным средством против всякого зла, напасти, худого глаза и тому подобного, потому что злые духи его терпеть не могут, а добрые, напротив, очень любят. На этом-то основании и бумага для всякого рода поздравлений, приветствий, пожеланий, дуй-цзи и визитных карточек, равно как амулеты, жертвенные свечи, алтарные драпировки и тому подобное всегда бывают красного цвета.
Большое неудобство для иностранца-путешественника при хождении по китайскому городу, а еще более при покупках, составляет уличная праздношатающаяся толпа, которая по своей доброй охоте сопровождает его решительно повсюду, и избавиться от нее нет никакой возможности. В такой толпе всегда найдутся доброхотные гиды и охотники торговаться, которые непременно навязываются к вам со своими непрошенными услугами и вмешиваются в ваш торг с продавцами, поднимают споры за и против достоинств и цены покупаемой вами вещи, одни корят продавца за неуступчивость, другие подзадоривают его не соглашаться на вашу цену и советуют ему заламывать с ян-гуй-эо побольше. Но это уже необходимое зло, с которым волей-неволей приходится мириться. У жителей портовых городов вообще образуется навык узнавать по первому взгляду национальность иностранца. Так точно и здесь все сразу узнали, что я русский, и потому в бродившей за мною толпе любопытных не было недостатка. В двух лавках обратились ко мне через переводчика с расспросами, точно ли мы намерены воевать с ними и за что именно. Я отвечал, что нам насчет войны ничего не известно, равно как и о том, существуют ли к ней какие-либо поводы: это-де дело разумения высших властей, а не наше. Мне отвечали на это, что в Шанхае недавно появилась брошюра какого-то пекинского цензора общественных нравов (называли и имя, да позабыл), в которой он взвешивает шансы войны и мира с Россией и склоняется в пользу войны, взывая к патриотизму нации.
— Ну что ж, если быть войне, то будем воевать, а пока мы в мире, я буду у вас покупать, а вы мне продавайте, — отвечал я на это в шутливом тоне, и китайские купцы очень любезно соглашались со мной. Но вообще я ни в ком и ни в чем не заметил ни малейшей по отношению к себе враждебности, хотя и провел в китайском городе почти целый день и хотя за мной постоянно ходила толпа простонародных зевак.
В числе своих уличных наблюдений я должен отметить факт, что в китайском городе очень мало профессиональных нищих или, по крайней мере, гораздо менее, чем можно было бы ожидать, судя по скученности и бедности населения. Но в том-то и сила, что здесь бедное население есть в то же время и рабочее население, находящее себе в каком бы то ни было ремесленном или мускульном труде источник своего дневного пропитания. В числе профессиональных нищих большинство составляли вдовые женщины, да и тех-то было немного: на весь город я встретил не более десяти или двенадцати. Они обыкновенно с грудным ребенком, положенным на циновке на землю, сидят, отвернувшись от улицы, лицом к стене или к канаве, так что подающий опускает свое подаяние на циновку или в чашку сзади, через плечо женщины, не видя ее лица, равно как и нищая не видит лица подающего. Из мужчин же просят милостыню исключительно слепые или такие калеки, которые уже окончательно неспособны ни к какой работе, как например, паралитики или лишенные всех четырех конечностей. Но кто мало-мальски может хоть что-нибудь работать, тот уже не нищенствует. Мне, например, тут же пришлось видеть безногого, который, вместо прошения милостыни, занимался выделыванием искусственных цветов, продавая их прохожим и этим зарабатывая себе свой кусок хлеба. Но зато среди рабочих часто встречаются такие бедняки, у которых нет никакого крова, которые, отработав свой день, укладываются спать на улице, на парапетах домов, на лестницах, в проходах и тому подобном. Между ними попадаются и больные, лежащие где-нибудь в тени, прикрывшись циновкой. Сострадательные прохожие не оставляют их без посильной помощи: один принесет чашку воды, другой апельсин для освежения вкуса, третий горсточку риса, но о правильной медицинской помощи тут, разумеется, нечего и думать.
