Алексей Ростовцев - Резидентура. Я служил вместе с Путиным
– Похоже, – ответил другой. – Через полчаса в парке никого не останется, кроме нас. Мы должны рассредоточиться. Давайте определимся с постами наблюдения.
Спустя несколько минут «семерочники» заняли отведенные им места в густых кустарниках. Теперь они контролировали всю территорию парка. Каждый имел в кармане портативную рацию, похожую на современный мобильник. Связь работала надежно. Остались неперекрытыми только две мертвые зоны. Это были стадионы – новый и старый. Вероятность того, что «Блондин» станет встречаться с кем-либо на одном из совершенно пустых стадионов, была минимальной, поэтому туда и направили самых молодых и самых неопытных сотрудников.
– Если он кого-либо из вас прищучит, – напутствовал ребят старшой, – орите: «Zu Hilfe!»[26]. Прибежим и под видом хулиганов начистим ему морду.
Вот тут и пробил звездный час Васи Кузовлева, невысокого вихрастого паренька, походившего более на подростка, нежели на двадцатитрехлетнего молодого человека. Стаж Васиной службы в наружке исчислялся тремя годами, а в Германию он прибыл всего за десять месяцев до описываемых событий.
Кузовлев происходил из семьи потомственных рабочих и сам намеревался стать рабочим. Ему все нравилось на заводе, который стал родным домом деду, отцу и старшим братьям. После окончания школы отец, знатный токарь, с позволения начальства взял его к себе учеником. У Василия были хорошие руки. Все у него ладилось, все получалось. Однако близилась пора призыва в армию, а об армии восьмидесятых годов отслужившие свое парни рассказывали нехорошие вощи. Поэтому, когда вместо службы в армии ему предложили альтернативу – службу в органах, – он после некоторых колебаний согласился.
«Работа в «семерке» – особая работа. Здесь не нужен красный университетский диплом, здесь требуются специфические качества ума и характера, а как раз эти качества у Кузовлева имелись в наличии.
К заданию взять под визуальное наблюдение круглую чащу старого, гитлеровских времен стадиона Вася отнесся со всей ответственностью, хотя мало верил в то, что «Блондин» придет сюда. Стадион располагался в дальнем углу парка, подходы к нему хорошо просматривались, а внутри все пришло в запустение и унылую ветхость: скамьи трибун сгнили, разрушились и заросли кустами и бурьяном в человеческий рост, арена же походила на нескошенный луг. Трудно было представить, что некогда фюрер, упражнялся тут в красноречии перед своим оцепеневшим от священной преданности гитлерюгендом, а десять тысяч глоток орали: «Зиг хайль!» И маленький человек, похожий на Чарли Чаплина, выдержав паузу, снова и снова звал это восторженное пушечное мясо в бессмертной поход за смертью.
Вася Кузовлев поднялся к верхним трибунам и огляделся. Стадион был как на ладони. Начинало темнеть, и Вася решил спуститься пониже, чтобы лучше видеть арену. Затаившись в кустах, он стал ждать, когда коллеги подадут ему по рации сигнал отбоя. Увидев на стадионе «Блондина», Вася обомлел. Он даже рот разинул, однако быстро обуздал нервны и принялся внимательно наблюдать за объектом. «Блондин» выбрал скамейку покрепче в первом ряду, хорошо замаскированную буйной растительностью, и уселся на нее. По всему было видно, что он кого-то ждет. Вася подкрался поближе и замер, потому что в этот момент на арене стадиона появилась женщина. Вася хорошо знал эту особу, тем паче что она дружила с женой его шефа Александра Ивановича Беглова, а ему, Васе, неоднократно приходилось возить обеих дам по берлинским магазинам на служебной машине начальника. Это была молоденькая и очень смазливенькая супруга престарелого советника нашего посольства Стекольникова. Ее звали Мариной, но Вася тут же присвоил ей кличку «Светлана», поскольку Светлана было его любимое женское имя.
«Блондин» условным свистом позвал Марину в свое укрытие. Та засмеялась и быстро пошла к нему.
Кузовлев был неиспорченным парнем. Втихомолку он мечтал о большой романтической любви и к женской красоте относился благоговейно, поэтому все увиденное в последующие минуты показалось ему глубоко омерзительным. Он даже рвотные позывы испытал. Но служба есть служба. Вася смотрел и запоминал.
Не надо было обладать большим жизненным опытом, чтобы сообразить, для чего «Светлана» пришла на свидание к «Блондину». Вероятно, это была далеко не первая их интимная встреча. Время трепетных любовных прелюдий давно миновало, поэтому «Блондин» сразу приступил к делу. Он расстегнул блузку женщины, стянул с нее лифчик и принялся жадно целовать хорошо развитые молочные железы. Вскоре оба слились в любовном экстазе, огласив сладострастными стонами обезлюдевшую Пионерскую республику имени Эрнста Тельмана…
Утром следующего дня каждый из сотрудников «семерки» написал свой «кусок» сводки наружного наблюдения за объектами «Герд», «Блондин» и «Светлана». Каждый писал то, что видел лично. А тут и материалы немецких друзей подоспели. Теперь предстояло сочинить единый документ для доклада руководству и последующей передачи военной контрразведке. К трем часам пополудни сводка была готова и ее понесли на подпись Беглову, а через пятнадцать минут Александр Иванович вызвал Кузовлева.
– «Светлану» надо убрать, – то ли приказал, то ли попросил шеф наружи.
– Ну почему?!
– Вася, как ты не понимаешь, что это бл. дская связь, не имеющая никакого отношения к делу. Надо написать, что после ужина в парке «Блондин» поехал в свою бригаду, где и был сдан особистам.
– Александр Иванович, вы же сами меня учили: пиши все, что видел, никогда не лги, лучше некрасивая правда, чем красивая ложь.
– Ну, учил, учил… Здесь ведь особый случай. Ты пойми: Стекольников уважаемый человек, а его жену трахает пол-Карловки. Он же, бедолага, ничего про это не знает. После такой сводки их надо откомандировывать на родину. Будут великая вонь и не менее великий скандал. У Стекольникова братан в ЦК, у Маришки пахан в Совмине. Куда нам против них?.. Лет пять тому назад мы взяли одного щенка с поличным. Чистой воды шпион. Но и что ты думаешь? У него оказались нечеловеческие связищи. Задолбали нас звонками из высочайших инстанций: вы, мол, опричники проклятые, вам бы только сажать да казнить! Нет чтобы воспитательную работу с ребенком провести. Мальчик-де оступился, поскользнулся… Мальчику-то было между прочим двадцать семь… Ну так как, Вася?
Никто, даже руководство самого высокого ранга, не имело право давить на сотрудника «семерки». Слишком многой зависело от того, что тот писал в своих сводках. Малейшая фальсификация могла сломать судьбы людей, привести к трагическим последствиям.
– Нет, – твердо ответил Вася, – я ничего не стану вычеркивать.
– Иди! – вздохнул Беглов и отправился за советом к Федорову.
У Александра Ивановича было конкретное предложение:
– Давайте переведем Кузовлева в хозяйственный отдел с повышением в должности. Будет закупать в Западном Берлине запчасти для наших иномарок.
– Так не пойдет, – решил генерал. – Мы его на учебу пошлем. В Москву, в Высшую разведывательную школу. Там через месяц вступительные экзамены.
– Да какой из него разведчик? Мал ростом, неказист.
– Канарис тоже был неказистым, а Мату Хари завербовал и сделал ее своей любовницей.
Беглов знал, что Канарис никогда не вербовал Мату Хари и не был ее любовником, но он знал также и то, что спорить с начальством контрпродуктивно, а потому смолчал.
– Особо отметьте в аттестации Кузовлева такие его качества, как честность и принципиальность, – продолжал Федоров, – таких же качеств, как дурость и упрямство не выпячивайте. И чтоб завтра духу его в Берлине не было…
Вася успешно окончил разведшколу, получив диплом юриста-международника. Дослужился, между прочим, до полковника. Отдел возглавляет в разведке. И если вы когда-нибудь встретите в Ясеневе невидного человечка с родинкой под правым глазом, – это он и есть. Вот такие пироги, дорогой мой читатель!
Костер
Старый Хасухá умирал долго и трудно. Сначала его трясла и ломала простудная горячка, потом душила хриплым кашлем пневмония, а завершил все это отек легких. И когда старик понял, что скоро не сможет дышать, то знаком руки позвал младшего сына, пятнадцатилетнего Ширвани, стоявшего у его изголовья. Старшие сыновья давно ушли в абреки и погибли в стычках с красноармейцами и чекистами.
– Принеси Коран, – прошептал Хасуха.
Когда эта просьба была исполнена, он продолжая:
– Положи руки на книгу и повторяй за мной: «Я, Ширвани, сын Хасухи, клянусь убить русского до того, как похоронят отца…»
Мальчик срывающимся голосом повторил слова клятвы. Ему было непонятно, кого именно из русских следовало убить, и он спросил об этом родителя, но тень смерти уже легла на лицо Хасухи, и ангел Азраил встал у его смертного одра, чтобы принять душу усопшего.
Сакля быстро заполнилась родственниками. Ширвани вытер слезы, снял со стены отцовское ружье и незаметно выскользнул на улицу. Хасуху должны были похоронить до захода солнца, и поэтому клятву надлежало исполнить незамедлительно. Ширвани знал, что оба ствола ружья заряжены и каждая пуля в нем надпилена спереди крест-накрест. Такая пуля, попадая в живую плоть, распускается наподобие цветка и производит в мягких и костных тканях смертоносные разрушения.
