Борис Прянишников - Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции
— Голубчик мой, а я уже думала, что вы не придете. Никто меня не хочет больше знать. Столько друзей было… И вдруг никого. Одна, одна, словно в могиле.
— Надежда Васильевна, только вчера получил ваше письмо и вот, видите, тотчас же пришел вас повидать.
— Спасибо, добрая душа, что не оставили меня. Люди меня загубили, оклеветали, замарали. А я, вот вам крест святой, никому никакого лиха не делала. Всю жизнь песнями людей тешила. Но вы меня спасете, родненький, я это чувствую. Сам Господь послал вас ко мне, чтобы меня из ада вызволить.
— Сделаю всё, что только возможно. Ваше дело знаю только по газетам. Суд состоялся, приговор вынесен. Остается лишь просить о помиловании.
Затаив дыхание, Плевицкая вслушивалась в каждое слово Френкеля.
— Есть еще один способ — пересмотр процесса. Но это возможно только по личному распоряжению министра юстиции. Кроме того, для пересмотра нужны новые факты, ранее суду неизвестные. Иначе говоря, нужны сенсационные разоблачения.
Опустив низко голову, Плевицкая молчала.
— Используем, что можно. Начнем с кассации. Повод, хоть и слабый, но имеется: один из присяжных не назвал своей профессии.
— Миленький, делайте что хотите. Спасите меня. Я еще жить хочу!
И склонившись на колени, она схватила руки оторопевшего от неожиданности Френкеля и покрыла их поцелуями.
* * *Прошло шесть месяцев. Просьбу Плевицкой кассационная палата отклонила. Френкель привез в тюрьму неприятную новость. К его удивлению, неудача не потрясла Плевицкую, она спокойно выслушала его. И решила бороться дальше, упросив Френкеля начать дело о пересмотре.
К защите Плевицкой Френкель привлек знаменитого Луи Саффана, председателя Союза французских адвокатов и генерального секретаря Всемирного Союза правозащитников. Саффан проявил большое усердие, всячески помогая Френкелю. Вместе они посетили Плевицкую в тюрьме.
Увидав Саффана, с ленточкой Почетного Легиона в петлице пиджака, Плевицкая обрадовалась и воодушевилась:
— Дорогие мои, большие французы, Богом клянусь, я невиновна. Меня оклеветали русские, друзья немцев. Им досадно было, что я немцев ненавижу и думаю только о благе Франции и моей дорогой России. Они продали свои души немцам. А моя душа чиста, такая, как ее Господь Бог сотворил. Я люблю мою родину Россию и вторую родину — Францию. Зверей немцев терпеть не могу, чего они ни мне, ни мужу простить не могут. Но вы, добрые французы, меня спасете, не дадите погибнуть. Слезно вас прошу.
И ловя руку Саффана, она пала на колени.
* * *На пересмотр дела надежд не было. Саффан и Френкель представили меморандум министру юстиции Маршандо и были у него на приеме. Министр сказал, что можно лишь рассчитывать на смягчение кары. Адвокаты поблагодарили министра, но все же оставили у него просьбу о помиловании.
Прошло две недели. Рассмотрев заявление адвокатов, комиссия единодушно отклонила просьбу о пересмотре.
Со всеми предосторожностями Френкель сообщил Плевицкой об очередной неудаче. Плевицкая была в отчаянии. У нее начались сердечные боли. Но больше всего болела душа. Лишенная свободы, она, еще так недавно парившая на высотах Петербурга, имевшая столько друзей в Париже, осталась в полном одиночестве. Все ее таланты, гордость, популярность, слава были растоптаны суровым приговором. Никак не хотелось ей ехать в каторжную тюрьму. Она умоляла Френкеля похлопотать, чтобы ее оставили в Петит Рокет, с которой она освоилась за два года томления в ее стенах.
Френкель часто навещал Плевицкую. Он приносил ей в тюрьму запретные сигареты, баловал ее фруктами и вкусными съедобными. Жена Френкеля посылала ей пудру и губную помаду. Не переставая говорила она о муже. Она верила, что он жив и делает всё для ее спасения. С дрожью в голосе вспоминала мельчайшие подробности последней ночи в отеле «Пакс»:
— Он был так нежен со мной. Он был так ласков, словно предчувствовал, что это наша последняя встреча… Вдруг этот резкий стук в дверь… И всё пропало…
Ночью ее мучили кошмары. Ее истерические крики будили арестанток. Страшила ее своими суровыми порядками каторжная тюрьма:
— Отберут у меня мои платья. Остригут, переоденут в арестантскую одёжу, дадут толстые грубые чулки, деревянные сабо. О, это меня убьет! Неужто это конец? Неужто и вправду нет спасения?
Весной 1939 года Плевицкую увезли в Ренн. Оттуда, через отбывшую свой срок француженку, Плевицкая передала Френкелю последний привет:
— Она очень больна. Целыми днями молится и подпевает церковному хору. Если бы знала по-французски, то взяли бы ее в певчие. А так приходится ей работать. Она нам рассказывала, будто была настоящей певицей и пела русскому царю. Но никто ей не верит, хотя ее все очень любят.
* * *Был ясный майский день. Полицейский комиссар Белен, сидя в своем кабинете в здании Сюртэ Насиональ, занимался текущими делами. В дверь постучали.
— Войдите.
— Я — духовник мадам Плевицкой, — сказал вошедший русский священник.
— Несколько раз в год я навещаю ее в тюрьме и стараюсь облегчить ее душевные страдания. Она очень больна. Конец ее близок. Она знает об этом. Прежде чем предстать перед Богом, она очень просит вас повидать ее. Вы — единственный полицейский, кому она доверяет. Прошу вас побывать у нее, и пусть она спокойно закончит свои земные дни. Очень прошу вас сделать это поскорее.
На следующее утро Белен, инспектор Баску и переводчик сели в поезд и выехали в Ренн. Это было в судьбоносный день 10 мая 1940 года, когда армии Гитлера начали свой неудержимый победный марш по полям Голландии, Бельгии и Франции.
Выйдя на вокзале в Ренн, Белен и его спутники вошли в расположенное вблизи громадное серое здание каторжной тюрьмы. Директор тюрьмы разрешил Белену свидание с Плевицкой.
Исхудавшая, постаревшая на двадцать лет, вся в морщинах, Плевицкая несколько часов подряд рассказывала о своей жизни, начиная с детства и кончая днем похищения Миллера.
— Я люблю генерала Скоблина. Он моя самая большая любовь. Жизнь мою отдала бы за него. Три года не вижу его, умираю от тоски по нем. Его нет, нет, нет, ничего не знаю о нем, и это убивает меня. Я скоро умру. Не знаю, где он находится, как, поклявшись, сказала вашим судьям. Но вам одному, миленький мой, хочу открыться, чтоб вы знали, что я утаивала от суда до сих пор.
Мой дорогой муж, генерал Скоблин был очень честолюбив. Вы знаете, был он властным человеком. Его власть на себе знаю. Чуть что спрашивала о его делах, так он сразу начинал орать на меня. И была я ему покорна, никогда ему не перечила.
Верьте мне, крест святой, верно служил он генералу Кутепову. Несколько лет верен он был и генералу Миллеру. А потом, как пришел Гитлер к власти в 1933 году, так с Колей приключились перемены. Стал он тогда насмехаться над Миллером и захотел занять его место, возглавив РОВС. А врагом Миллера стал он в 1936 году. Тогда правительство Народного Фронта захотело подружиться с СССР. Наперекор Миллеру, Коля мой ратовал за союз белых русских с немецкими вождями, он-то надеялся, что силой восстановят царский строй в России… Тогда же он рассказывал о встречах и разговорах с советскими деятелями. И идеям СССР стал сочувствовать. Ну, тут и я поняла, что Коля изменил генералу Миллеру. А Коля жил на деньги от моих концертов. Я купила ему автомобиль и дом в Озуар-ля-Феррьер… Когда исчез генерал Миллер, в тот страшный день 22 сентября 1937 года, были мы вместе в Париже… Чудилось мне, что муж мой в опасности. Не спалось ему сперва, едва забылся к 11 часам. А потом вздрогнув, словно душил его кошмар, весь в поту, он пробудился. Я нежно обняла его, приласкала. Он плакал, говоря: «Прости меня, Надюша, я несчастный человек. Я — предатель». И стал мне рассказывать: «Я обманул Миллера, сказав, что везу его на политическое свидание. Я отвез его в Сен-Клу, в указанный мне дом, а там он попал в руки врагов. Миллер спокойно сидел в моей машине. Мы въехали в Сен-Клу, вошли в указанную мне виллу. Нас приняли трое мужчин, хорошо говоривших по-русски и по-немецки. Генерала Миллера провели в соседнюю комнату, а я остался в передней. Прошло минут десять, мне предложили уйти. Я спросил: „Могу ли повидать генерала Миллера?“ Меня ввели в небольшой салон. Миллер лежал на диване. Он не шевелился. „Что вы с ним сделали?“ — спросил я. „Он спит, ваше превосходительство, мы сделали ему укол“, ответил по-французски один из этой тройки».
— Я рассказала вам всю правду. И больше ничего не знаю, — закончила Плевицкая свое длинное, обильно политое слезами, повествование.
Белен хотел верить ей, ведь она верила в Бога! Но сомнения не покидали Белена. Он хотел проверить «исповедь» Плевицкой. Но стремительное наступление немецких армий, нежданный обвал Франции и ее капитуляция не позволили Белену обследовать таинственную виллу в Сен-Клу, где трагически оборвалась жизнь генерала Миллера.
