Гарольд Дойч - Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
О том, насколько папу беспокоили вступление войны в более активную фазу и последствия этого для западных стран и сколь сильно он хотел предупредить их об опасности, видно из событий, произошедших накануне. В ходе частной аудиенции, которую папа дал 21 марта 1940 года Альфреду Мишлену, бизнес–менеджеру издательства «Ля Бон Пресс», выпускавшего католические журналы, Пий XII специально подчеркнул свою озабоченность в связи с возможным наступлением, поинтересовавшись, насколько сильна Франция с военной, политической и моральной точек зрения. Говоря о «вероятности» германского наступления, откладывание которого он всецело связал с усилиями оппозиции внутри германского Генштаба, Пий XII откровенно высказал свои опасения и беспокойство по поводу того, насколько сильным и эффективным может быть это наступление. Насколько Франция в целом готова к войне и насколько успешно она может выдержать ведущуюся сейчас «войну нервов» с учетом межпартийной борьбы, серьезных проблем в парламенте, внутренних склок и ссор, а также открытого столкновения различных мнений? Было очевидно, что понтифика беспокоило то, как скажется все вышеупомянутое на внутреннем единстве французского общества и его способности достойно выдержать то испытание, с которым, судя по всему, Франции вскоре придется столкнуться. Шарлеруа неверно понял сказанное папой; он не уловил в его словах предупреждения о грозящей серьезной опасности, а воспринял сказанное лишь как выражение симпатии и поддержки с его стороны по отношению к Франции, а также того, что папа твердо связывал свои надежды с победой союзников.
В Ватикане также росла озабоченность тем, что Италия может выступить в войне на стороне Германии. В роковой день 9 апреля 1940 года, когда Гитлер начал вторжение в Данию и Норвегию, монсеньор Монтини высказал Шарлеруа свою озабоченность в связи с возможным вовлечением Италии в войну и позволил себе высказать совет по поводу того, что союзники могли бы в этой связи предпринять, чтобы помешать развитию этой опасной тенденции. Муссолини, подчеркнул заместитель государственного секретаря Ватикана, одержим страхом, что в случае свержения Гитлера автоматически наступит и его очередь. Средства пропаганды Франции, отметил он, могли бы специально подчеркнуть, что судьбы двух диктаторов никоим образом не являются бесповоротно связанными.
В это же время и другие сигналы от германской оппозиции достигли Рима. Скорее всего, вскоре после 5 апреля, когда Браухич дал отрицательный ответ относительно «доклада Х», Мюллер пришел к Ляйберу очень расстроенным и подавленным. На вопросительный взгляд Ляйбера он мрачно ответил: «Все было готово. На днях я сидел за столом и ждал телефонного звонка. Но так и не дождался. Ответственным за все является генерал–полковник фон Браухич».
Даже двадцать лет спустя можно почувствовать то разочарование, которое тогда испытал отец Ляйбер. Разочарование папы навряд ли было меньшим. После стольких месяцев тревог и опасностей все оказалось напрасным, практический результат оказался абсолютно нулевым. Однако произошло событие, которое не допустило полного и окончательного разочарования в шансах на успех и породило новые надежды.
Таким событием стало сообщение о планируемом вторжении Гитлера в Данию и Норвегию. Оно породило надежды на то, что теперь ОКХ вмешается и предпримет активные действия и таким образом удастся вновь наполнить свежим ветром поникшие паруса сотрудничества с Ватиканом и восстановить его доверие к оппозиции. Необходимость восстановления подобного доверия в то время подтверждается и показаниями, правда из довольно сомнительного источника, которые совпали по времени с предостережением папы, которое он высказал Шарлеруа, предупредив о необходимости быть готовыми к серьезным испытаниям и отказаться от благодушия и каких бы то ни было радужных надежд. Таким свидетельством стали данные после войны показания бывшего агента гестапо Франца Зондреггера, который привел слова, якобы сказанные Шмидхубером в ходе допросов после его ареста нацистами. По словам Зондреггера, незадолго до Пасхи монсеньор Шёнхоффер связался со Шмидхубером, чтобы узнать, какие люди стоят за спиной Мюллера. Шёнхоффер якобы сказал, что в Ватикане и Лондоне существуют серьезные сомнения по поводу того, что Мюллер имел полномочия вести контакты, подобные тем, которые завершились в январе 1940 года. Когда события достигли желаемой точки, неожиданно воцарилось полное молчание, и от германской оппозиции нет «ни слуху ни духу»[200].
Между тем сообщения о предстоящем нападении на Данию и Норвегию были тщательно подготовлены и переданы таким образом, чтобы подтвердить и укрепить в глазах папы и английского правительства реальность существования оппозиции и того влияния, которым она обладала. Где–то во второй половине марта 1940 года Мюллер сообщил Каасу, Ляйберу и Шёнхофферу о том, что Гитлер принял решение напасть на Данию и Норвегию и что, по мнению группы Остера, это закончится для него крахом. Был выработан простой шифр для передачи дальнейшей более точной информации из Мюнхена. За несколько дней до 9 апреля (как можно заметить, это совпало с предостережениями, которые Остер передал Сасу и военным атташе Норвегии и Дании) последовал звонок в Рим; в ходе разговора Шёнхоффер задавал слишком много вопросов, чем несколько раз давал Мюллеру серьезный повод для беспокойства, что нам уже знакомо по телефонным разговорам Саса.
Неизвестно, что сделал папа с полученной информацией, однако сам факт ее получения произвел самое благоприятное впечатление на понтифика, о чем свидетельствует то, что он упомянул о данном факте в ходе разговора с монсеньором Тардини, состоявшегося месяц спустя.
Предостережения в мае 1940 года
Казалось бы, далеко не безосновательные надежды оппозиции на провал начала операции в Норвегии не сбылись, хотя даты его несколько раз менялись. После целой серии переносов сроков наступления Йодль 27 апреля 1940 года записал в своем дневнике: «Фюрер выразил намерение начать осуществление плана «Гельб» в интервале между 1 и 7 мая».
Прошлый опыт говорил о том, что возможны и дальнейшие отсрочки наступления. С другой стороны, в данное время года погодные условия были таковы, что требуемый для наступления благоприятный метеопрогноз на четыре–пять дней подряд мог быть дан в любой момент, причем было вполне вероятно, что он выпадет как раз на тот семидневный период, в течение которого Гитлер планировал начать наступление. Приближался последний и решающий момент, когда группа Остера—Бека могла выправить положение и восстановить доверие к себе в Ватикане и Лондоне, окончательно и ясно заявив, что попытки побудить генералов к активным действиям ни к чему не привели, что надежды на то, что наступление удастся предотвратить, больше нет и что Гитлер, судя по всему, нанесет удар в ближайшие дни. Некоторое время на Тирпиц–Уфер обсуждался вопрос, должен ли передать это заключительное сообщение Мюллер в ходе своей поездки в Рим, которая бы завершила ватиканские контакты. Подчеркивалось, что оппозиция должна была как–то компенсировать тот чрезмерный оптимизм, который она демонстрировала в начале и в ходе контактов и который привел лишь к благоприятному для Германии ответу со стороны англичан. И по соображениям моральной ответственности, и с точки зрения целесообразности существовала очевидная необходимость окончательно прояснить ситуацию. Вопрос был обсужден с Беком, после чего было решено, что Мюллер должен вновь ехать в Рим. По мнению Бека, в противном случае союзники могли прийти к выводу, что их вновь ввели в заблуждение нацистские агенты, как это было в Венло, на этот раз для того, чтобы ослабить их бдительность и подставить под удар Гитлера, не дав должным образом к нему подготовиться.
В таком случае, путь для переговоров с Западом стал бы закрыт для оппозиции навсегда.
Особенно важно для оппозиции было продемонстрировать категорическое осуждение ею планов нарушения нейтралитета Бельгии, Голландии и Люксембурга и подчеркнуть, что оппозиция не имеет с подобными планами ничего общего. Как рассказал Донаньи своей жене, позиция Бека была следующей: «Мы должны ясно показать, что не имеем с этим ничего общего. Мы должны быть готовы начать все сначала. Этим людям (Ватикану и англичанам) надо показать, что есть честная Германия, с которой они могут вести переговоры». Сам Донаньи сказал: «Мы должны оставаться с чистыми руками».
Многие детали того, как предупреждение о предстоящем наступлении достигло Рима в начале мая 1940 года, вероятно, до конца так никогда и не удастся прояснить. Бесконечные обсуждения этого вопроса с оставшимися в живых шестью главными участниками этих событий, состоявшихся в конце 50–х годов, так и не позволили прийти к единому мнению[201].
