Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

– Вот что значить аккуратным быть! – похвалил себя Максим Исаевич. – Вся вчерашняя география, как на ладони... Ну-ка, дальше какие события...

«Аннушке, которая шла к тетеньке в гости – 3 р. на конфеты. Ее подруге Кате, которая никуда не шла, на перчатки – 2 р. 25 к. Ели блины с пением – 45 р. Пил без пения, но с музыкой – 35 р. Пошел пешком – 5 р.».

– А география-то того... начинает портиться! – вздохнул Максим Исаевич. – Где блины ел, куда пешком ходил – неизвестно... Потом что?

«Спорил с немцем о политике – пиво 60 к. Познакомился с блондинкой – на выкуп шубы 60 р. Поехали без мужа, которому, чтобы не скучал, – 25 р. на бильярд. Ели блины вчетвером: я, блондинка и две брюнетки – 22 р. 80 к. Всех разогнал – 60 р. Один остался – 15 р. Звал длинную – не пошла; подсела коротенькая – надерзила. Бою на 40 р. Жанне, которая в декольте разные куплеты, – 25 р. Маше за пение – 10 р. Омону за кресло – 3 р. Поехал с Лизой – лихачу 5 р. У Лизы дяденька помер. На похороны дяденьки – 25 р. В кабинете за разные Трансваали с посудой – 140 р...»

– Ничего не понимаю! – почесал в затылке Максим Исаевич, – где был, никакому географу не понять...

«Драл за волосы какого-то Буллера – 50 р. Об Кронье вчетвером плакали – 40 р. Эммочке абонемент на постную итальянскую оперу – 30 р. Неизвестного принял за Робертса – 20 р. За тройку заплачено – 25 р. Чтобы развез дам домой по совести – ямщику – 3 р. За пудру на синяки – 5 р. Алексея обидели – 5 р. Чужую даму обнял. Мир – 25 р. Да выпили на 50 р. Потом поехали – 38 р. 40 к. Ели гречневую кашу и пили шампанское – 72 р. Обидел кого-то калошей по морде, но без всякого Трансвааля – 85 р. Окончательно перешел в буры – 50 р... »

– Тьфу! – сплюнул Максим Исаевич, комкая бумажку. – Батюшки мои, да где же я был... Хоть убей, не помню!

По крайней мере понятно одно – записи сделаны, когда в Москве главной приметой Масленицы были так называемые «блины с бурами». Это выражение означало, что в застольных разговорах с жаром обсуждались события в Трансваале, а имена лидеров буров и английских военачальников были нарицательными.

Зато на все времена были стихи Р. А. Менделевича, подводившие итоги московской «широкой» Масленицы:

Воскресенье. День «прощеный».Эпилог. Последний тост.На пороге строгий, сонныйУж стоит Великий пост...Затихает шум веселья,Истреблен блинов запас,В перспективе – боль похмелья,Редька, хрен, капуста, квас!..

Торговля

Вывески цветные,

Буквы золотые,

Солнцем залитые,

Магазинов ряд

С бойкою продажей,

Грохот экипажей, —

Город солнцу рад.

Каждый год в зимний сезон, особенно после Рождества, Москва подвергалась самому настоящему нашествию. Тьмы и тьмы приезжих со всех концов России толпились на ее улицах и площадях, заполняли залы музеев и театров. Рестораны в эту пору могли похвастаться необычным наплывом посетителей. Не протолкнуться было и в магазинах. Поэтому в то время вполне мог состояться такой диалог:

– В Москве ходить за покупками, ma tante[17], дело вовсе не простое, – снисходительно поучал Сергей Петрович Данилов родственницу, приехавшую из провинции. – Выбор направления во многом зависит от имеющихся у вас средств. Магазины на Кузнецком Мосту или на Петровке – это одно, а Толкучий рынок – совсем другое. К примеру, модный туалет прямиком из Парижа обойдется рублей в триста, а то и в пятьсот. Зато все остальные дамы умрут от зависти.

– Господь с тобой, Сереженька! – всплеснула руками его собеседница. – Я, конечно, наслышана про вашу дороговизну, но чтобы так... Конечно же, у меня припасены кое-какие деньги, да только не на такое мотовство.

– Зря вы так говорите, Анна Николаевна, – сказал Сергей, делая нарочито серьезное лицо. – Вернетесь в свой Боровск в полном блеске парижской моды и наделаете фурору. Тем самым навсегда войдете в анналы истории славного городка. Представляете, пройдет лет сто, а обыватели будут говорить: это было в 1914 году, когда мадам Сухомлинова привезла из Москвы умопомрачительные туалеты. Что в сравнении с этим три-четыре сотни – пустяк, пыль.

– Нет, это не для меня, – покачала головой Сухомлинова, так и не поняв, что племянник шутит. – Ты лучше подскажи, где не так дорого, но чтобы товар был настоящий, а не подделка какая-нибудь. Мне бы и ткани хорошей купить, и из конфекциона[18] что-нибудь подходящее отыскать.

«Вот ведь оказия какая, – с досадой подумал Сергей Петрович, – мне-то почем знать, куда московские дамы ходят за покупками». В лучшем случае он мог сказать, что, гуляя по Петровке, нельзя не заметить вывеску «Парижский шик» или огромные забитые женскими нарядами витрины магазина братьев Альшванг. Напротив него – «Liberty» – «Последние новости из Парижа: шелковые и шерстяные материи для визитных, бальных туалетов, костюмов и пальто». А ведь еще есть Кузнецкий Мост и пассажи со всякими там Жаками, Шанксами, Жирардовскими, А-ла-Тоалетами et cetera[19]. Не говоря уже о множестве мелких магазинов».

Однако сам Данилов никогда не переступал порога таких заведений и, конечно же, понятия не имел о ценах. Тем не менее гордость (а может быть, гордыня?), порождающая у коренных москвичей высокомерно-снисходительное отношение к приезжим из провинции, не позволяла ему признаться, что он чего-то не знает в родном городе.

Данилов был холост и, естественно, приобретал исключительно мужские вещи. Чаще всего он отправлялся за покупками в универсальный магазин товарищества «Мюр и Мерилиз»[20]. Для обновления гардероба одинокого сотрудника страхового общества, получавшего приличное жалованье, походов туда было вполне достаточно. Недаром говорили, что «к Мерилизу можно войти голым, а выйти полностью одетым, да еще укатить домой на велосипеде». Кроме того, продавщицами там служили весьма симпатичные барышни. «Мюрмерилизочек», как их прозвали в Москве, каждый вечер возле дверей магазина поджидала целая толпа поклонников, среди которых (чего греха таить!) порой бывал и Сергей Петрович.

Но даже если бы он был женат, то вряд ли сумел дать квалифицированный совет тетушке. По замечанию А. П. Чехова, только врачи по женским болезням попутно являлись знатоками дамских нарядов и dessous[21]. Все прочие мужья оставались полными профанами в этой области, поскольку не имели привычки сопровождать жен в их походах по магазинам, а лишь оплачивали поступавшие счета.

Кстати, это обстоятельство породило одну весьма специфическую московскую традицию: встречи любовных пар происходили в Петровском пассаже, открытом в 1906 году. Дороговизна товаров в нем отпугивала большинство покупателей, но здесь всегда было полно праздношатающейся публики. Любая дама без труда могла объяснить отлучку из дома тем, что ходила полюбоваться выставленными в пассаже изящными вещицами, а отсутствие покупок – заботой о сохранности семейного бюджета.

Примерно так же в начале века обстояло дело с покупателями в Верхних торговых рядах (ныне ГУМ). Новое роскошное здание, выстроенное взамен скопища лавок, где из– за боязни пожаров не было ни отопления, ни освещения, привлекало массу народа. Но это был интерес зевак, которые приходили сюда гулять и отнюдь не спешили покупать товары по высоким ценам. А торговать себе в убыток купцы не могли, поскольку необходимо было окупить затраты на строительство. Даже когда один из них, ликвидируя магазин, хотел распродать товары по дешевке, остальные не позволили это сделать. Стараясь привлечь публику, владельцы Верхних торговых рядов нанимали оркестры. Москвичи с удовольствием приходили слушать музыку и... упорно ничего не покупали.

– За дешевыми товарами, Анна Николаевна, – вернулся Данилов к разговору с тетушкой, – в Москву надо приезжать на Фоминой неделе[22]. Распродажа в магазинах по бросовым ценам испокон века так и называется – «дешёвка». Вы себе представить не можете, что творится в это время. Задолго до открытия дамы толпятся на улице и, едва двери магазинов отворяются, врываются внутрь, сметая все на своем пути. Пробившись к прилавку, женщины окончательно превращаются в злобных фурий. Забыв о всяком достоинстве, они кричат, скандалят, рвут друг у друга из рук куски какой-нибудь копеечной тафты. А когда дома рассмотрят добычу поближе, то зачастую обнаруживают, что вместе с более-менее приличными вещами накупили всякой дряни, вроде нескольких перчаток на одну руку или полинявших платков.

Сергей Петрович умолчал, что, ко всему прочему, на «дешёвках» покупательниц подстерегала еще одна опасность: в магазинной толчее вовсю орудовали карманники. Правда, и некоторые дамы (с виду весьма приличные!) во время распродаж забывали восьмую заповедь закона Божьего – «Не укради». Пользуясь суматохой, они не упускали возможности прибрать к рукам что-нибудь из товаров, благо замотанные приказчики не могли за всем уследить. В любом случае владельцам магазинов приходилось мириться с этими потерями – распродажи приносили колоссальные барыши и помогали сбыть в конце зимнего сезона весь лежалый товар.