Василий Немирович-Данченко - Лопари

Василий Иванович Немирович-Данченко

Лопари

Отдаленнейшая окраина Архангельской губернии, Кольский полуостров издавна населен был лопарями — кочевым племенем финского корня. Название свое, лапландцев, они получили со времен историка Заксо, жившего между ними в 1190 г.; прежде они назывались сирит-финами. Если история других инородческих рас нашего севера, в первые времена заселение занимаемых ими земель, представляет какой-либо интерес, то этого нельзя сказать о лопарях. Прошлое их — неизвестно. По всей вероятности, они были первыми обитателями холодных пустынь европейского севера. Предание их далеко не бесцветны. Они не воплощают мифа о борьбе с стихийными силами, присущими каждому народу, одаренному творчеством поэтического ясновидения, но зато поэтическими чертами передают эпизоды борьбы своей с сказочною чудью. Бледные и жалкие сказание о злых духах, имеющих весьма отдаленное сходство с гениями зла других финских племен — составляют все содержание небогатого эпоса норвежских лопарей. Печальная родина лопарей издавна пугала население более умеренных стран. Здесь, в царстве вечной зимы и вечных бурь, в самой ужасной глуши Гиперборейской Скифии, по мнению греков, жили сказочные чудовища; даже народы скандинавского корня, населяющее угрюмые и холодные горы Норвегии, считали наш Кольский полуостров недоступною смертным областью великанов и злых духов, которые, как неопределенные фантомы утреннего тумана, встают и реют над этою областью сумрака и безлюдья. Первыми более или менее цивилизованными колонизаторами лопской земли — были ушкуйники, эти смелые авантюристы Господина Великого Новгорода. Они проникли сюда в отдаленнейшую старину. Так, еще в 1264 году они формальным договором утвердили за собою владение Лопью. Нужно заметить, что последняя в то время еще не ограничивалась пределами Кольского полуострова. Лопари кочевали и в нынешнем Поморье, откуда их выгнали новгородцы, не особенно стеснявшиеся в способах приобретение новых промысловых урочищ. Уже впоследствии оказалось, что земля лопская далеко не так сурова и негостеприимна, какою она являлась в первоначальных сказаниях.

Дики и печальны картины лапландского севера. Тут не на чем остановиться взгляду случайного путника. Мрачные массы серого гранита взгромоздились одни на другие, как будто все это каменное море мгновенно застыло в разгаре хаотической бури. Каменные скалистые берега отвесно падают вниз, словно преграждая волнам полярного океана доступ в эти сумрачные, холодные пустыни. Одинокие озера, закованные в неразрывные цепи могучих утесов, отражают, в своих покойных гладях зеленеющие островки. Изредка нарушает их покой — громкий голос отважного промышленника, закидывающего здесь свои сети… Глушь и безлюдье охватывают душу неопределенною, необъяснимою тоскою… Кое-где из этого, словно исполинскою бороною изрытого, гранитного простора, подымаются серые горы, покрытые желтыми полосами сыпучего песку. Они возвышаются вдоль всего северного побережья, словно окаймляя его мертвые неподвижные пространства. Кое-где из черных расщелин треплется по ветру жалкая былинка; приземистая береза ютится в понизье под защитою отвесного утеса, да на плешивых верхушках случайных холмов подымаются хилые сосны, беспомощно протянув свои ветви на дальний юг; северная сторона ствола лишена ветвей. Тут, в этом подавляющем царстве севера, в уединенных глухих становищах, на берегу Ледовитого океана, осели бедны колонии русских и финляндских переселенцев. Изобилие удобных бухт, никогда не замерзающее море и рыбное богатство вод его — обусловливают в будущем значительный рост этого берега.

В средних и южных частях земли лопской, климат несколько умереннее. Тут тянутся на громадное пространство глухие дебри, сплошь поросшие сосною, березою и елью. Низменности пестреют яркими ягодными коврами. Морошка и другие растение этого рода — усеяли влажную почву кольских пустырей, составляя главный питательный материал для местного населения. Все остальные места Лапландии поросли белым ягелем (исландский мох).

Медведи, волки, песцы, лисицы, горностаи и олени кишмя кишат в этих частях полуострова, словно вознаграждая его за поразительное отсутствие жизни на северном побережье. До восьмисот озер раскинули свои зеркальные глади в этой части нашего отдаленного края. Между ними есть весьма значительные. Так, например, Имандра занимает пространство 90 верст в длину и 40 в ширину. Ковдо, Пяво, Конбо, Нуот — самые большие озера этой страны. В противоположность озерам крайнего севера, здесь, словно тихие обители вечного мира и покоя, подымаются тысячи островков, из которых каждый, если бы его перенести поближе к Петербургу, стал бы любимейшим местом общественных прогулок. То утесистые, то лесистые, то низменные, эти клочки твердой земли посреди водного простора приятно разнообразят несколько утомительное величие полярных пейзажей. В самых озерах водится вкусная рыба, ловлею которой неутомимо занимаются лопари, единственные властители этого бездорожного малолюдья. Берега озер раскидываются тысячами самых прихотливых, самых неожиданных изгибов. Целые системы рек и речек соединили озера в один водный бассейн. Это словно ассоциация нервов с их узлами. Так переплелись между собою водные пути этого края. Некоторые из этих рек, выходя из срединных озер, вливаются в Беломорье и в Ледовитый океан. Все они усеяны великолепными порогами, в которых быстрое течение то образует сверкающие алмазным блеском водопады, то хаотические бесформенные толчеи, преграждающие судам доступ внутрь лопской земли. Устья этих реке расположены по ровным береговым отлогостям, вдоль каменистых ущелий, грандиозное величие которых напоминает романтическую обстановку байроновского Манфреда. Здесь производится обширный семужий лов заколами, доставляющий лопарям немалые барыши.

Громадный стада диких и домашних оленей пасутся на этом необозримом просторе. В некоторых реках еще и поныне водятся, но уже в одиночку, когда то усердно истреблявшиеся для уплаты даней — выдры и бобры. Но более всего оживляют этот край бесчисленные стаи разной дичи, от гула и стрекота которой словно стон стоит над неисходными гладями лопского юго-востока. С озера на озеро перелетают крикливые гуси и утки, залетные чайки крупных размеров вьются над светлыми водами озер и пенистыми быстринами реке и потоков. Гагары сплошь усеяли северные берега и принадлежащие Кольскому полуострову острова. Не смотря на дикое, ничем необъяснимое уничтожение гагачьих яиц поморскими бабами, гаги и до сих пор составляют одно из коренных богатств этого края. Мириады куропаток покрывают белою пеленою откосы каменистых гор и поверхность земли. Он на каждом шагу плодятся и множатся в лесах и понизьях полуострова. В недосягаемой синеве ясного неба, словно черные точки, висят над пустынным краем ястреба, челиги, кречеты и сокола. Еще в московскую старину, последние из Рюриковичей и, первые цари Великой и Малой России Романовы посылали сюда ватаги помытчиков за соколами для царской охоты. Одинокий путник, пересекающий потоки и озера нашей Лапландии, невольно изумится обилию всякой птицы на излюбленных ею местах этой глухой стороны. Молодые выводки гусей и уток, недвижно устилающие землю, словно девственный снег, белые куропатки — попадаются ему под ноги везде, куда он ни сунется. А там вдалеке, как стрела, промелькнет порою северный олень в недосягаемую чащу соснового леса или на понизь, поросшее ягелем. Но за то мелкая трава луговых пустынь не оживляется здесь веселым пением кузнечиков, шуршанием бесчисленных насекомых, к которым привык степняк средней и южной полосы России. Изредка только, лишенная роскоши ярких цветов, вяло порхает бабочка, едва шевеля крыльями, над зелеными кочками поемного луга.

В некоторых местах этого края, под влиянием местных священников, лопари делали опыты разведения картофеля, и неожиданный успех превзошел все их ожидания. У некоторых из них в 1870 г. кортофель родился сам — 10.

Долгая и морозная зима, влажное, сырое лето, осень холодная и дождливая — делают Кольский полуостров местом не совсем привлекательным для обитателя более умеренного края. С 12 мая по 9-е июня солнце здесь не сходит с горизонта, один непрерывный день продолжается 57 суток. За то 52 дня тянется такая же непрерывная полярная ночь, озаряемая лишь сполохами. Не смотря на это, летом здесь бывают очень знойные дни. Солнце не заходить и греет очень сильно. В влажное время оно похоже на медно-красный щит, потонувший в тумане без зноя и света. Зимние ночи, озаряемые северным сиянием — великолепны.

Блуждающее синее пламя, словно от тысячи мерно колыхающихся факелов, опоясывает небо. Снопы его раскидываются по темному простору безвестных высей, кидая бледный свет на острые вершины утесов, на серебристые глади белых пустынь с обледеневшими озерами и снегом засыпанными островами и на свободный ото льда простор полярного моря. Невольно растет в душ чувство благоговейного ужаса перед этою стихийною силой, которая здесь как будто лежит еще в состоянии покоя, предшедствовавшего великому моменту создания. Вся эта величавая, мертвая глушь словно ждет торжественного слова: «да будет свет!», что-бы воспрянуть к жизни и закипеть мириадами красок и звуков.