Максим Дубаев - Рерих
И в Москве в ноябре 1926 года такие же «доброжелатели» уже положили на стол заместителя председателя ОГПУ Начальника Иностранного отдела Меера Абрамовича Трилиссера перевод английской статьи Н. К. Рериха «Насильники искусства», изданной в Лондоне еще в сентябре 1919 года. Эта статья действительно могла легко скомпрометировать Николая Константиновича перед советской властью.
«Нужно открыть глаза общественности на мошенничество, так искусно организованное большевиками, злоупотребляющими средствами науки и искусства, — писал Н. К. Рерих. — Интеллектуальные круги во всем мире поймут, что вместо „петроградских Медичей“ перед ними Иуды Искариоты с их вечными 30 сребрениками. Вульгаризм и лицемерие. Предательство и подкуп. Искажение всех святых основ человечества — вот что такое большевизм. Это наглый монстр, обманывающий человечество. Монстр, который владеет россыпями драгоценных камней. Но подойдите поближе! Не бойтесь взглянуть! Камни-то ненастоящие. Только слабый зрением не увидит, что их блеск фальшив. В этих отблесках гибнет мир. В этих отблесках гибнет настоящая духовная культура…»[326]
В других неприятностях, преследующих Н. К. Рериха, обвинить англичан было уже трудно. Деньги, переведенные из Америки транзитом через Москву, в Урге чудесным образом из американских долларов превратились в мексиканские.
Удивлению Николая Константинович не было предела, тем более что мексиканские доллары представляли собой серебряные монеты частью неизвестного происхождения.
Николай Рерих слал в Америку письма, писал запросы в Советское консульство, наконец, из США пришла телеграмма, которая, казалось, должна была разрешить все недоразумения.
«Из Нью-Йорка № 8/12. 26 октября. Полпредство СССР для Рериха. Как видно из вашей телеграммы, вы получили две тысячи мексиканских долларов по первому платежу, тогда как мы перевели две тысячи американских долларов. Просим получить разницу там в банке. Мы послали также второй платеж пятьсот и третий платеж две тысячи. Всего вместе послано четыре тысячи пятьсот американских долларов тчк…»[327]
В материалах ОГПУ сохранились копии денежных переводов, по ним можно проследить, сколько денег было переведено из «Tradesman's National Bank Philadelphia» в Монголию: 12 октября — 2000 долларов, 20 октября — 500 долларов, 28 октября — 2000 долларов, 29 ноября — 3000 долларов. Общая сумма, которую должен был получить Николай Рерих, к 15 декабрю 1926 года, по подсчетам ОГПУ, составила 7500 американских долларов.
Николай Константинович, посоветовавшись с тибетцами, решил согласиться и взять в банке серебряные мексиканские доллары: пусть для перевозки денег придется навьючивать лишних лошадей, зато в пути можно будет избежать всяких недоразумений, связанных с бумажными деньгами. Однако получить разницу между мексиканскими и американскими долларами в банке оказалось не так просто. Не одну телеграмму пришлось послать в Москву и Нью-Йорк, прежде чем Монгольский банк частично вернул потерянные мексиканские деньги.
Для перехода экспедиции через Тибет одних только китайских и монгольских паспортов было недостаточно.
Поэтому, чтобы не повторилась синьцзянская история, еще в ноябре 1926 года Н. К. Рерих обратился к тибетскому представителю в Урге с просьбой оформить необходимые бумаги. Этот чиновник, занимавший должность доньера, сообщил ему, что он охотно поможет американским путешественникам, если, конечно, получит разрешение от своего правительства. С одним из тибетских караванов в Лхасу было передано письмо о Н. К. Рерихе, а на имя Его Святейшества Далай-ламы была отправлена длинная петиция с просьбой телеграфировать ответ через Калькутту и Пекин о пропуске экспедиции.
Не дождавшись ответа из Лхасы, Рерихи в феврале 1927 года обратились с аналогичным прошением к тибетскому представителю в Китае, который, прежде чем дать ответ, тоже отправил телеграмму в Лхасу. После многочисленных и настоятельных просьб специальное официальное лицо из тибетского консульства в Урге было приглашено в Пекин для того, чтобы связаться оттуда по телеграфу с Лхасой и получить ответ. Тибетский лама вернулся в конце марта с хорошими новостями — лхасское правительство наконец решило выдать паспорта американской экспедиции. После этого представитель Далай-ламы в Урге быстро оформил документы на путешествие по Центральному Тибету и вручил Н. К. Рериху специальное письмо пограничным властям с просьбой не препятствовать продвижению каравана. Николай Константинович уговорил тибетского представителя дать ему также рекомендательное письмо к Его Святейшеству Далай-ламе в том, что члены экспедиции — настоящие буддисты.
В это время другой, торговый, караван пришел из Урги в Лхасу и объявил себя официальным посольством Советского монгольского правительства, но тут же был взят под стражу и выдворен за пределы Тибета. Именно с этим караваном Рерихи отправили еще одно письмо, уведомляющее лхасские власти о прибытии американской экспедиции.
Английские спецслужбы тем временем гадали, где же находится Н. К. Рерих и куда должна двигаться его экспедиция. 25 августа 1927 года, когда караван уже шел по территории Тибета, в депеше из Лондона английскому резиденту в Сиккиме полковнику Бейли указывали:
«Едва ли необходимо предупреждать правительство Тибета до тех пор, пока мы определенно не узнаем, что Рерих движется в Тибет».
Всю информацию о маршруте экспедиции английские власти большей частью получали из газет.
Так к одному из донесений британской разведки была подшита статья из «New York Times» от декабря 1926 года символично названная «Николая Рериха нет ни в России, ни в Азии…», в ней говорилось:
«Путешествующий в прошлом году через Памир в Советский Туркестан Н. Рерих должен был достигнуть Москвы еще в начале ноября. Возможно, что его экспедиция была отрезана группой „Басмачей“, мятежников против Советской России, которые часто пересекают советскую границу»[328].
Наконец, все приготовления к экспедиции закончились. Необходимое оборудование, палатки и обмундирование должны были привезти из Америки Лихтманы. Приехав весной 1927 года в Москву, Морис и Зинаида Лихтманы, уже вместе с новыми участниками экспедиции, врачом Константином Николаевичем Рябининым и братом Николая Рериха Борисом, на поезде отправились в Ургу через Верхнеудинск. Через много лет в Ленинграде Константин Рябинин во время допроса в ОГПУ так объяснял свое участие в экспедиции Н. К. Рериха:
«Совершенно неожиданно для меня, так как с профессором Н. К. Рерихом я не виделся более 10 лет, я получил приглашение, через его брата Б. К. Рериха, сопровождать профессора, проживавшего с 1926 года в Урге, в его экспедиции по Монголии… После полного моего отказа по телеграфу, я все-таки согласился, так как снова получилась телеграмма с приглашением… 13-го марта 1927 года я был вызван дома к московскому телефону Б. К. Рерихом, который сообщил мне, что приехали из Нью-Йорка друзья профессора Н. К. Рериха в Москву и что я с вечерним поездом должен выехать в Москву, чтобы получить паспорт… Мы выехали 17-го марта, в четверг, в Ургу по Сибирской железной дороге вчетвером — М. М. Лихтман, его супруга З. Г. Лихтман, Б. К. Рерих и я»[329].
29 марта 1927 года в Урге Рерихи встречали всех у себя в доме. Описание дома в Консульском переулке сохранилось только в рассказе Зинаиды Лихтман:
«Прелестный небольшой домик, низкое крыльцо с двумя ступеньками, большой широкий двор. Вы сразу же попадаете в столовую, где стоит встроенный деревянный шкаф, два сдвинутых стола и стулья, большая печь, отапливаемая дровами. От столовой ведет небольшой вестибюль, в котором стоит вешалка с меховыми пальто, а также раковина, где вы часто моете руки из-за страшной пыли. Крошечная комнатка Юрия: книжные полки, стол и раскладушка. Затем вы проходите в комнату побольше, в центре небольшой столик, несколько стульев, занавешенные полки с многочисленными лекарствами и материалами, на стенах очень красивые танки, делающие комнату столь красочной. В ней два окна. Николай Константинович рисовал в этой комнате всю зиму. Справа от нее расположена комната Елены Ивановны очень маленькая, с двумя окнами, двумя раскладушками (Николай Константинович тоже спал здесь) и небольшим столиком. Чудесные танки на стенах и Святыня, вся устланная лиловым бархатом (третье окно использовалось специально для этого). В центре стоял Будда, занавешенный хатыками, несколько меньших Будд, также занавешенных хатыками, много бусинок из сандалового дерева, хрусталя, медные чаши, где горело масло, священные маленькие фигурки и изображения — все это производило неизгладимое впечатление. Елена Ивановна работала всю зиму, и днем и ночью, чтобы подготовить к печати две книги. Во дворе также стояли две юрты — одна служила туалетом и ванной (ванна небольшая, цинковая), в другой юрте, побольше, жила и спала прислуга (буряты и тибетцы). Повар Людмила Богданова, прекрасная русская девушка, на которую было указано еще в Урумчи, и ее четырнадцатилетняя сестра готовят еду. Рерихам прислуживают также два тибетских ламы и Кончок, который путешествует вместе с ними. Еще у них в доме есть Дедка, прекрасный тибетский старец, которого Николай Константинович называет „полчеловека“; он убирается в комнатах и топит печь, но с ними он не поедет. Остальные слуги — буряты. Всего десять слуг, но неумелых, необученных, сырой материал»[330].
