Искуство Западной Европы: Средние века. Возрождение в Италии - Лев Дмитриевич Любимов
Не избежал влияния маньеризма и Бенвенуто Челлини - скульптор, знаменитейший ювелир Возрождения, теоретик искусства и автор одной из самых увлекательных в мировой литературе автобиографий, в которой он рассказывает о своих бесчисленных приключениях, схватках с сильными мира сего, опаснейших распрях, с чисто ренессансной гордостью все же выдвигая на первый план значение человеческой личности (в данном случае своей собственной). Его большая бронзовая статуя Персея с головой убитой им Медузы в руке (Флоренция, Лоджия деи Ланци), вероятно, венец всей итальянской скульптуры XVI в. после пластических откровений Микеланджело.
И однако, как ни прекрасен в своей изощренной ювелирной шлифовке горделиво торжествующий образ Персея, фигуры Микеланджело более собранны, более могучи, значительны, ибо красота их истинно высвобождена из самой громады мироздания.
Застывший академизм, основанный на внешнем подражании классическим образцам при отсутствии собственного вдохновляющего идеала, воцарится в итальянском искусстве XVII в. И лишь новая живительная струя, нашедшая свое наиболее яркое выражение в искусстве великого реалиста Караваджо, спасет это искусство от полного упадка, определив во многом последующее развитие всего европейского искусства.
Аромат Ренессанса
Перед тем как перейти в Эрмитаже в залы, где сияет живопись Венеции, нам хотелось бы, чтобы читатель, снова поглядев на мадонн Леонардо, на «Мальчика» Микеланджело и на мадонн Рафаэля, помедлил еще в некоторых залах нашего знаменитого музея, где в искусстве более обыденном, ибо всего лишь прикладном, 'живет, все вокруг наполняя неповторимым своим ароматом, благодатный дух Ренессанса.
Пусть посидит он в совсем небольшом зале с мраморными рельефами, некогда украшавшими рабочий кабинет феррарского герцога, на чьей свадьбе, как постарался точно вычислить современник, было съедено только мяса сорок пять тысяч сто один фунт.
Но Феррара славилась не только этим: там процветал гуманизм и творили такие поэты, как Ариосто и Торквато Тассо.
И вот венецианский скульптор Антонио Ломбардо изготовил для герцогского кабинета, очевидно, пришедшиеся по вкусу его хозяину небольшие рельефы во славу богини мудрости Древней Эллады - Афины.
Античность, тщательно изученная и любовно воспринятая, окружает здесь музейного посетителя, пришедшего любоваться искусством, как некогда феррарского герцога, что перед этими же белоснежными богинями, наядами и тритонами замышлял, быть может, походы против соперников и сам страшился кинжала, яда и петли, как каждый правитель тех жестоких времен.
Итальянская майолика.
А из герцогского «кабинета» пусть направится наш читатель туда, где выставлена итальянская майолика - ведь по количеству и подбору эрмитажное собрание майолики - одно из самых богатых в мире [1].
[1 Хорошее собрание итальянской майолики имеется также в Государственном музее керамики усадьбы Кусково (XVIII в.) в Москве.]
Там он почувствует, как глубоко в век Ренессанса проникли в итальянский быт чувство прекрасного, настойчивое, упорное желание вмонтировать жизнь в возможно более красивую оправу.
Тут и лекарственные сосуды самых разнообразных форм, что украшали аптеки дворцов и монастырей, тут и огромные блюда и тарелки, которые выставлялись в открытых буфетах и во дворцах и в буржуазных домах.
Вся эта утварь изготовлялась в ряде городов, каждый из которых славился своей особой манерой - Фаэнце, Сиене, Кастель-Дуранте, Деруте, Губбио, Урбино. Ее расписывали известные художники, покрывали особым люстром.
Итальянская майолика.
И вот всюду вокруг вас на парадных сервизах, свадебных блюдах с надписями в честь новобрачной - «прекрасной», «божественной», на совсем маленьких предметах домашнего обихода, как чернильницах или солонках, - все те же богини, наяды, тритоны, сцены религиозные, но также и острозлободневные (повествующие, например, о нахождении античной скульптурной группы Лаокоона, о бедствиях Италии, о правлении такого-то герцога), с чудесными декоративными мотивами в стиле тех, что были выполнены в ватиканских лоджиях учениками Рафаэля.
А обволакивающее со всех сторон сочетание красно-желтых, перламутрово-серых, розовых и коричневых тонов, то там, то здесь пронизанных синевой, столь типичных для ре-нессансной майолики, напомнит о теплой красочной гамме тосканских и римских дворцов и о небе, что служит им увенчанием и фоном.
ВЕНЕЦИЯ И НОВАЯ СТРАНИЦА В ИСТОРИИ ЖИВОПИСИ
«Бракосочетание с морем»
Скажем снова: шедевр искусства рождается навеки.
Конкретность образов Джотто явилась для современников откровением. Но реализм Джотто не перечеркивает «бестелесную» иконопись Византии. И тут и там - взмах крыльев, одинаково мощный, ибо одинаковой высоты, полет, хотя направления его и различны. Мы уже отмечали, что по сравнению с Рафаэлем Микеланджело знаменует новую страницу. Но Микеланджело не перечеркивает Рафаэля. У каждого были свой идеал, своя вера, и, чтобы выразить их, каждый дал миру свое неповторимое искусство.
По отношению к живописи Флоренции и Рима живопись Венеции - новая страница искусства. Однако величайший гений Венеции Тициан не перечеркивает ни Микеланджело, ни Рафаэля, ни Леонардо да Винчи.
И все же, когда мы смотрим на картины Тициана, порой кажется нам: вот это, и только это, есть действительно живопись!…
Во Флоренции и Риме работали живописцы, которые часто были также ваятелями и зодчими, что и отражалось на их живописном творчестве. Они считали себя наследниками великой античной культуры с ее умственным строем, основанным на логике. Все это, да и сам пейзаж средней Италии и особенно Тосканы, радующий глаз четкостью своих очертаний, рождали у художников любовь к форме ясной и полновесной, к линии красивой и энергичной и к геометрически безупречной композиции. Это можно сказать и про Ма-заччо, и про Боттичелли, и про всех крупнейших тосканских и римских живописцев Высокого Возрождения. Их композиции архитектурны - своими членениями, строгой согласованностью объемов и линий они напоминают прекрасное классическое здание (вспомним ватиканские фрески Рафаэля); причем рисунок составляет их остов.
Живопись Венеции основана на чувственном восприятии мира. Непосредственность играет в ней большую роль, чем классическая традиция. Не столько архитектурность и геометрическая точность композиции, сколько глубокая внутренняя музыкальность отличает картины венецианских мастеров. Эти мастера были живописцами, и только живописцами, причем они видели в цвете, в его переливах, в его бесконечных сочетаниях со светом и тенью основу живописи. Ту внутреннюю силу, тот заряд энергии, которую художники Флоренции и Рима вкладывали в расположение фигур, во взаимодействие и контрасты объемов и линий, венецианские живописцы отдавали прежде всего цвету и свету. И потому их колорит бурлит,
