Дорожи тем, что ценишь. Депеши о выживании и стойкости - Джон Берджер
Стыд – это не индивидуальная вина. Стыд, как я его понимаю, это видовое чувство, в долгосрочной перспективе разъедающее способность надеяться и мешающее смотреть вперед. Мы смотрим себе под ноги и думаем только о следующем маленьком шаге.
Люди повсюду – в разных условиях – спрашивают себя: где мы находимся? И это вопрос исторический, а не географический. Через что мы проходим? Куда нас ведут? Что мы потеряли? Как жить без правдоподобного образа будущего? Почему мы утратили всякое представление о том, что находится за пределами нашей жизни?
Состоятельные эксперты отвечают: глобализация. Постмодернизм. Революция в области коммуникаций. Экономический либерализм. Термины тавтологичны и уклончивы. На мучительный вопрос о том, где мы находимся, эксперты бормочут: нигде!
Не честней ли заявить, что мы живем во времена самого тиранического – потому что всепроникающего – хаоса, который когда-либо существовал? Нелегко понять природу тирании, поскольку ее структура (начиная с двухсот крупнейших транснациональных корпораций и заканчивая Пентагоном) взаимосвязана, но рассеяна, вездесуща, но нигде не расположена, диктаторская, но анонимная. Это тирания из офшоров с точки зрения налогового законодательства и политического контроля. Ее цель – делокализация всего мира. Ее идеологическая стратегия, по сравнению с которой стратегия бен Ладена – сказка, заключается в подмене существующего мира его виртуальной версией, которая – и это кредо тирании – становится неиссякаемым источником прибыли. Звучит глупо. Но тирании глупы. Сегодняшняя тирания разрушает жизнь планеты на всех уровнях.
Помимо идеологии, ее власть основана на двух угрозах. Первая – атака с неба самого хорошо вооруженного государства в мире. Можно назвать это «Угрозой Б-52». Вторая – безжалостные долги, банкротство и, следовательно, учитывая нынешние международные производственные отношения, голод. Можно назвать это «Угрозой нуля».
Стыд начинается со спора (который мы вроде бы признаём, но в бессилии отвергаем) о том, что бо́льшую часть нынешних страданий можно облегчить или избежать, если принять определенные простые решения. Сегодня существует прямая связь между протоколами заседаний и минутами агонии.
Заслуживает ли кто-нибудь смерти, потому что не имеет доступа к лечению стоимостью больше двух долларов в день? Этот вопрос был задан директором Всемирной организации здравоохранения в июле прошлого года. Она говорила об эпидемии СПИДа в Африке и других странах, от которой шестьдесят восемь миллионов человек умрут в течение следующих восемнадцати лет. Я говорю о боли, которую причиняет жизнь в современном мире.
Большинство анализов и прогнозов о происходящем, по понятным причинам, представлены и изучены в рамках отдельных дисциплин: экономики, политики, теории массовых коммуникаций, здравоохранения, экологии, национальной обороны, криминологии, образования и т. д. На самом деле они соединены друг с другом, образуя территорию реальности, в которой мы живем. Случается, люди страдают от того, что их беды классифицируются по-разному в разных категориях, тогда как страдают они ими одновременно и неразрывно.
Актуальный пример: курды, прибывшие на прошлой неделе в Шербур, получившие отказ в убежище от французского правительства и рискующие быть репатриированными в Турцию, являются бедными, политически нежелательными, безземельными, голодными и нелегальными. И они страдают от каждого из этих определений в одну и ту же секунду!
Чтобы понять происходящее, необходимо междисциплинарное ви́дение, чтобы соединить то, что институционально разделено. И любое такое ви́дение обязательно будет (в первоначальном смысле этого слова) политическим. Предпосылкой для политического мышления в глобальном масштабе является ви́дение единства происходящих страданий.
* * *
Я пишу ночью, но вижу не только тиранию. Если бы это было не так, у меня, вероятно, не хватило бы сил продолжать писать. Я вижу, как люди спят, шевелятся, встают, чтобы попить воды, шепчутся о своих планах или страхах, занимаются любовью, молятся, готовят что-то, пока остальные члены семьи спят в Багдаде и Чикаго. (И я вижу непобедимых курдов, пять тысяч которых были отравлены газом – с согласия США – Саддамом Хусейном.) Я вижу кондитеров, работающих в Тегеране, и пастухов, спящих рядом со своими овцами на Сардинии, вижу мужчину в берлинском квартале Фридрихсхайн, в пижаме, с бутылкой пива, читающего Хайдеггера, и у него руки пролетария, вижу маленькую лодку нелегалов у испанского побережья близ Аликанте, вижу мать в Мали, ее зовут Айя, что означает «Рожденная в пятницу», она укачивает своего ребенка, вижу руины Кабула и мужчину, возвращающегося домой, и знаю, что, несмотря на боль, приспосабливаемость выживших не ослабевает, она поглощает и накапливает энергию, в ней есть некая духовная ценность, что-то вроде Святого Духа. Я убеждаюсь в этом ночью – не знаю почему.
* * *
Немногим более века назад Дворжак сочинил Симфонию Нового света. Он написал ее, когда руководил музыкальной консерваторией в Нью-Йорке, а восемнадцать месяцев спустя там же, в Нью-Йорке, сочинил великолепный Концерт для виолончели. В симфонии горизонты и холмы родной Богемии становятся обещаниями Нового мира. Не высокопарными, но громкими и непрекращающимися, поскольку соответствовали чаяниям тех, у кого не было власти, тех, кого ошибочно называют простыми, тех, к кому обращалась Конституция США в 1787 году.
Я не знаю другого произведения искусства, которое так прямо и так жестко (Дворжак был сыном крестьянина, отец мечтал, чтобы он стал мясником) выражало бы убеждения, вдохновлявшие поколения мигрантов, ставших гражданами США.
Для Дворжака сила этих убеждений была неотделима от нежности, уважения к жизни, которое часто можно встретить среди тех, кем управляют (в отличие от управителей). И именно так симфония была воспринята публикой, когда она впервые была исполнена в Карнеги-холле 16 декабря 1893 года.
Дворжака спросили, что он думает о будущем американской музыки, и он порекомендовал американским композиторам слушать музыку индейцев и чернокожих. Симфония Нового света выражает надежду на отсутствие границ, и, как это ни парадоксально, одновременно говорит о гостеприимстве, поскольку сосредоточена на идее дома. Утопический парадокс.
Сегодня власть в стране, которая внушала такие надежды, в руках фанатиков, желающих ограничить всё, кроме власти капитала, невежественных, признающих реальность только огневой мощи безжалостных Б-52, лицемерных, с двойными стандартами.
Как это произошло? Как Буш, Мёрдок, Чейни, Кристол, Рамсфельд и остальные достигли этого? Вопрос риторический, поскольку на него нет однозначного ответа, и праздный, поскольку ни один ответ не ослабит их мощь. Но то, что вопрос задается ночью, показывает чудовищность происходящего. Мы пишем о боли в мире.
Мы должны отвергнуть дискурс новой тирании – это полное дерьмо! В бесконечно повторяющихся речах, объявлениях, пресс-конференциях и угрозах часто встречаются термины: Демократия, Правосудие, Права человека, Терроризм. И каждое
