Владимир Петров - Исаак Левитан

В некоторых работах отразилось настигшее художника в Крыму чувство одиночества, бренности человеческой жизни перед лицом природы, о котором он писал Чехову: «Дорогой Антон Павлович, черт возьми, как хорошо здесь! … Вчера вечером я взобрался на скалу и с вершины взглянул на море, и знаете ли что, …заплакал… вот где вечная красота и вот где человек чувствует свое полнейшее ничтожество». Но и работы, несущие в себе романтический драматизм (Татарское кладбище, В Крымских горах, обе — 1886), лишены у Левитана патетического нажима и высокопарности, проникнуты чувством спокойного, вдумчивого созерцания.

Крым не стал для Левитана вполне «своим». Уже в конце апреля он писал Чехову, что Ялта ему надоела и что «природа здесь только вначале поражает, а после становится ужасно скучно и очень хочется на север… Я север люблю больше, чем когда-либо… я только теперь понял его». По возвращении он вновь с удовольствием отдыхал и работал в Бабкине и Звенигороде.

В самом конце 1886 — начале 1887 года крымские этюды экспонировались на Периодической выставке Московского общества любителей художеств и, по воспоминаниям Нестерова, «были раскуплены в первые же дни», «имели совершенно исключительный успех у художников и любителей искусства». Но соблазн развития этой темы, принесшей Левитану популярность среди коллекционеров, не прельстил живописца.

Весной 1887 года он, продолжая испытывать потребность в новых сильных художественных впечатлениях, отправился на Волгу. Поездка на великую русскую реку, которую так проникновенно изображал его любимый учитель Саврасов, давно была задумана Левитаном (он почти уже собрался ехать туда в начале 1880-х годов, но не смог поехать из-за болезни сестры). Однако первая встреча с Волгой не удовлетворила живописца. Стояла холодная, пасмурная погода, и река показалась ему «тоскливой и мертвой». Левитан писал Чехову: «Чахлые кустики и, как лишаи, обрывы, …серое небо, сильный ветер… Ну, просто смерть… Не мог я разве дельно поработать под Москвою и не чувствовать себя одиноким, с глазу на глаз с громадным пространством, которое просто убить может».

Вскоре Левитан, так и не найдя «контакта» с Волгой, вернулся в Москву, но впечатления от поездки не отпускали его. Зимой 1887–1888 года были написаны Разлив на Суре и Вечер на Волге, в которых Левитан, видимо, обобщая волжские впечатления, сумел сообщить своему искусству новое, философски-эпическое звучание. Несмотря на небольшой формат Вечера на Волге, его образное решение поистине масштабно. Художник живо передал ощущение неумолимости движения огромного водного потока, на берегу которого в сгущающихся над рекой сумерках оказывается зритель.

Весной 1888 года Левитан вместе со Степановым и Кувшинниковой снова отправился на пароходе по Оке до Нижнего Новгорода и далее вверх по Волге. И не напрасно. На этот раз встреча с волжскими просторами оказалась более благоприятной. Пережитый тогда Левитаном прилив творческой энергии был связан прежде всего с пребыванием в небольшом заштатном городке Плёсе, облюбованном художником и его друзьями для отдыха и работы.

Месяцы, которые он провел здесь в 1888, а затем и в два последующие года, стали, быть может, самыми плодотворными в его жизни. Уютный патриархальный городок, окрестные леса, поля и, конечно, волжские просторы дали ему желанное душевное равновесие и многообразную натуру для творчества. Левитан писал здесь березовые рощи, возвышавшуюся на лесистом крутом берегу часовню, Ветхий дворик, 1889), крепкие избы среди сияющих зеленями осенних полей (Осень. Слободка, 1889), окруженную лесом мельницу (Осень. Мельница, 1888), жемчужно струящиеся ручьи. В Плёсе были написаны первые из известных натюрмортов Левитана — изображения любимых художником полевых и лесных цветов (Одуванчики, конец 1880-х; Ночные фиалки и незабудки, 1889 и другие). Но более всего Левитан писал в Плёсе Волгу, представшую теперь на его картинах соразмерной и дружественной человеческой душе. Вдохновенно, с удивительным многообразием цветовых гармоний и «мелодий», вечером и утром, в тихие и ветреные дни изображал он в своих этюдах и картинах ее плёсы, перекаты и заливы.

К лучшим работам Левитана относится картина После дождя. Плёс (1889), пронизанная ощущением всеобщности движения жизни, дыхания как бы умывшейся, обновленной природы. Одним из шедевров Левитана стала и полная мягкой, благородной гармонии картина Вечер. Золотой Плёс (1889).

В каком-то смысле образ Волги, вообще изображение плавно несущей свои воды широкой реки является в искусстве зрелого Левитана как некое воплощение жизни в ее желанном чистом, незамутненном, естественном движении, поэтической сущности. Хотя в подобных пейзажах редко появляются фигуры, они отнюдь не отчуждены от жизни людей. И дело не только в том, что в них часто присутствуют храмы, дома, лодки и другие приметы человеческой деятельности. Весь образный строй левитановской живописи «насквозь очеловечен». Борис Пастернак писал некогда об «абсолютной чуткости глаза» Чехова, в произведениях которого люди «уравниваются» с деревьями и облаками и достигается «сходство с …жизнью в самом широком смысле слова… этой единственной в своем роде, огромной, обитаемой формой, с ее симметриями и асимметриями, пропорциями и диспропорциями — с жизнью как… непостижимым принципом и основой всего». Этот «непостижимый принцип» жизни и соответствующее ему живое, теплое, естественное человеческое чувство по-своему воплощают и лучшие волжские работы Левитана. Их отличает текучее равновесие композиционных построений, преобладание круговых и эллипсоидных линий, звучная нежность цветовых аккордов и чуткая передача движения света в природе, часто — в любимые художником часы утренней или вечерней сосредоточенной тишины. Лев Толстой говорил, что люди «как реки: вода во всех одинаковая, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая». К чистому, ясному, полноводному, согласному с красотой земли течению человеческой жизни и призывают картины Левитана.

В развитии художника важную роль сыграла его первая поездка в Западную Европу в конце 1889 — начале 1890 года. Левитан отправился туда для того, чтобы ознакомиться с современной живописью, широко представленной на проходившей в то время в Париже Всемирной выставке. Вероятно, особенно интересовали его устроенная там ретроспективная экспозиция творчества давно любимых им художников барбизонской школы Камиля Коро, Жана Франсуа Милле, Теодора Руссо и произведения импрессионистов. По свидетельству Нестерова, поездка придала ему «более уверенности в себе. Там, на Западе, где искусство действительно свободно, он убедился, что путь, намеченный им раньше, верен».

Левитан написал во Франции и в Италии, куда ездил после Парижа, целый ряд пейзажей. Среди них есть работы, относящиеся к лучшему из созданного русскими художниками за рубежом. Одной из поэтичнейших марин во всем европейском искусстве представляется лаконичная картина Берег Средиземного моря. Нежная гамма голубых и опаловых тонов, мерный ритм волн, набегающих на песчаный берег, отуманенная даль неба и моря запечатлены в этой картине так чутко и одухотворенно, что зритель как бы теряет ощущение времени, причащается к музыке вечности.

Очень красивы некоторые пейзажи, исполненные Левитаном в Венеции и в итальянских Альпах. Изображение величаво возносящихся к небу белоснежных горных вершин часто сочетается в них с приметами мирного быта людей — домиками, ютящимися в предгорьях, весенними садами. Некоторые из «западных» пейзажей исполнены в полюбившейся Левитану технике пастели (Близ Бордигеры. На севере Италии и другие). Пастельная мягкая бархатистость и чистота цвета отличают и ряд работ, написанных маслом, в частности картину Весна в Италии.