Лев Вагнер - Айвазовский
И вам привет, украинские хлопотливые ветряки! За окном вагона то и дело взлетают кверху их крылья. Сколько ветряков в этом хлебном краю!.. Если смотреть на них издали, то движения их крыльев в степном мареве напоминают трепет далекого паруса в туманной морской дали…
В молодости он часто прерывал свое путешествие, оставляя вещи на почтовой станции, а сам с альбомом, этюдником и ящиком для красок шел пешком по степи до какого-нибудь пленившего его тихого городка или хутора и оставался там на несколько дней…
С детских лет, еще с той поры, когда часами слушал пение слепцов-бандуристов на базаре в Феодосии, полюбил он Украину. Дружба с Вилей Штернбергом, влюбленным в Украину, близость с Гоголем, так дивно изобразившим ее, укрепили его любовь. Еще юношей он обратился к изображению украинской степи то в сиянии жаркого дня, то в тихий вечерний час, украинских нив, покрытых золотом пшеничных колосьев. Всех, любящих Украину, покорила его картина «Камыши на Днепре близ местечка Алешки», которую он выставил на академической выставке 1858 года. Она ясно возникает в его памяти: вечер, предзакатный час поджег небо; золотистая вечерняя дымка окутала камыши и большую парусную лодку среди камышей; ее коричневый силуэт вырисовывается на пламенеющем небе…
С той поры он не перестает изображать Украину. Вот проходят перед ним его украинские пейзажи. Медленно тащат волы тяжело груженные мажары. Солнце собирается на покой. Ветряки широко раскинули крылья. На одной из мажар стоит девушка и, заслонясь рукой от солнца, смотрит туда, где далеко-далеко чуть виднеется море… А на картине «Мельница на берегу реки» — крутой косогор, и на нем ветряк. Медленно поднимаются в гору две арбы, запряженные волами. Солнце ярко отражается в широкой реке, заливает праздничным светом далекие берега. Вдали все в садах большое село… Радость и покой ясного летнего дня…
Потухли краски заката, уже луна смотрит в окно вагона. Двадцать лет назад он написал лунную ночь на Украине: в саду прячется хата под соломенной крышей. На высоком светлом небе царственно плывет волшебница луна, только что показавшаяся из гряды облаков. Чумацкий обоз тянется по тракту. Усталые волы вошли в воду поросшей камышом речушки. Мягкий лунный свет заливает тополя, степь, неясные в ночной мгле хутора и мельницу…
На другое утро Айвазовский вышел из вагона на небольшом полустанке. Поезд стоял, ожидая запаздывающий встречный. Мимо с песнями шла веселая гурьба разряженных девушек в лентах и монистах. Парубок в лихо заломленной шапке подыгрывал на скрипке.
— Здравствуйте! Куда идете? — приветливо обратился с ним Айвазовский.
— На весилля! Ходимтэ з намы, панэ! — задорно крикнула черноглазая девушка.
— А далеко это?
— Ни, недалечко, он у тому хутори!.. — она указала на хутор в степи.
— Тогда вот что: помогите мне вынести вещи из вагона… Я пойду с вами…
— Оцэ гарнэ дило! Оцэ гарный пан! — Парубок отдал черноглазой девушке свою скрипку и поспешил в вагон за Айвазовским.
Под удивленными взглядами проводника и пассажиров он вынес два чемодана; Айвазовский отдал их на попечение подбежавшего путевого обходчика и, взяв с собой только альбом, пошел с пришедшей в восторг молодежью.
— Оцэ гарно, оцэ дывно! Якого гостя на весилля прывэдэмо!.. — не мог успокоиться парубок и тут же начал под пение девчат кружиться в танце вокруг смеющегося старого художника…
…Появление Айвазовского в доме невесты вызвало переполох. Но все успокоились и заулыбались, когда парубок Васыль, оказавшийся братом жениха, рассказал, что пан художник сошел с поезда, чтобы присутствовать на деревенской свадьбе. Возле хаты стояли телеги, запряженные разномастными лошадьми; их гривы были разукрашены лентами и бумажными цветами. Уже все готово, чтобы ехать в церковь, ждали только Васыля. А вот и он, и с каким гостем!..
Красивая синеглазая невеста застыдилась и прикрыло лицо пышным вышитым рукавом, когда Айвазовский стал перед ней и поклонился.
— Ну, Хрыстя, желаю тебе счастья в замужестве! А это тебе подарок, носи на здоровье… — Айвазовский подал девушке бархатную коробочку.
Любопытство пересилило застенчивость, девушка робко открыла коробочку и вскрикнула: на зеленом бархате переливались оправленные в золото крупные сапфиры… Таких она и во сне не видела…
— Хрыстя, венчайся в них! — закричали подружки, и тут же одна подскочила, вынула из ушей невесты серебряные с розовыми стекляшками серьги и вдела сапфировые. Голубые камни оттенили синеву глаз, они стали еще глубже, еще прекраснее…
«Ничего, — подумал художник, — у красавицы Вареньки[17] и так уже несколько пар сережек. Пусть эти сапфиры сделают сказочным свадебный день Хрысти…»
…Заливались бубенцы свадебного поезда, во весь опор мчавшегося к большому селу, где была церковь. Пыльная степная дорога петляла теперь среди полей, зеленеющих всходами озимой пшеницы. Далеко виднелась белая колокольня, к которой держали путь.
Айвазовский сидел в телеге, где ехали родители жениха, его дядья и дед, на самом удобном месте. Сено, которого не пожалел отец жениха, его жена Горпына покрыла сверху широким цветным рядном.
— Красивую дивчину выбрал ваш сын, — обратился Иван Константинович к отцу жениха — плотному крестьянину лет пятидесяти с длинными соломенного цвета усами. — Да и он сам красивый парень.
— Это вы правду сказали, господин хороший, да плохо только то, что одной красотой на свете не проживешь…
— Ну помовчи, старый, назад вже не повернешь!.. — с досадой заметила Горпына, поправляя под свой очинок выбившуюся темную прядь. Хотя ей было тоже под пятьдесят, вся она была горделивая и стройная, так что со спины каждый принял бы ее за молодую женщину.
— А в чем дело? Расскажите…
— А в том дело, господин хороший, что мы сами хоть и не богатые, но и бедности большой не испытали. А мой сынок берет теперь себе в жены дивчину из самой бедной семьи. И что хуже всего, не хочет с нами и с братом в одной хате одним хозяйством жить. Выдели и выдели его… Боится, верно, что будем Хрыстю ее бедностью попрекать…
— Ага! Вин же не дурэнь, чув сам, як малэнький був, як мэнэ твоя маты бидностью докоряла, — опять вмешалась Горпына.
— Значит, и вы по любви на бедной женились, так должны теперь и сына своего понимать и не укорять его… — сказал Айвазовский и перехватил быстрый благодарный взгляд матери жениха.
— Да я и так, господин хороший, хочу поделиться с ним, чем могу. Земли ему две десятины даю, корову, хату поставить помогу… А чем пахать будут? Одна лошадь у меня, пополам не разрежешь ее… Жили бы в одной семье, так нет, выдели его…
Иван Тарасович замолчал, потому что свадебный поезд остановился возле церкви, где стояли такие же украшенные лентами и цветами лошади.
— Эх, опоздали!.. Другие раньше нас приехали… — с досадой сказал один из дядьев.
В церкви, где после обедни должны были венчаться три пары, остались многие прихожане. Все, особенно женщины, с жадным любопытством смотрели на Айвазовского, который вошел в храм, опираясь на руку Горпыны, ступавшей горделивее обычного. Васыль уже успел, приехав с женихом на несколько минут раньше, рассказать об их необыкновенном госте и о его дорогом подарке невесте. Блестящие женские глаза без устали перебегали с лица старого пана на серьги в ушах сияющей от счастья Хрысти. Пожилой священник, отдыхавший после обедни в алтаре, с удивлением слушал рассказ псаломщика о знаменитом художнике, имя которого часто упоминалось в газетах. Неужели это он приехал на венчание бесприданницы Хрысти, вдовый отец которой не имел ничего, кроме старой, покосившейся хаты и кучи голодных ребят…
Священник осторожно отодвинул завесу, задернутую со стороны алтаря на узорных вырезных царских вратах, и стал шарить любопытным взглядом по церкви. Возле Ивана Тарасовича и Горпыны действительно стоял, опираясь на трость, по-столичному одетый старик с пышными седыми бакенбардами и густой седой шевелюрой; высокий лоб, живой, добродушный взгляд из-под густых, еще темных бровей… Ну да, совсем такой, как на портрете, что был в газетах, когда отмечалось пятидесятилетие его художественной деятельности… Отец Петр ахнул и заторопил дьякона и псаломщика:
— Быстрее!.. Что стоите, рты разинули?! Давайте мне праздничное облачение!.. Не эту ризу, а пасхальную! И вы все пасхальное оденьте… Перед лицом таким будем обряд совершать!.. Ведь это не просто знаменитый художник, а действительный тайный советник, персона, которая в царский дворец допускается!.. Паникадило зажгите! Хору сказать, чтобы не расходились и так пели, будто к нам сам митрополит пожаловал… Ох, да быстрее вы шевелитесь!..
Не прошло и десяти минут с момента, когда Айвазовский переступил порог церкви, как запылали свечи в паникадиле и перед образами, зажженные церковным сторожем, синий дымок ладана поплыл от кадила, раздутого прислуживающим в алтаре стариком, на клиросе тихонько закашляли, прочищая горло, певчие, и задал тон на камертоне, строгим взглядом обрывая это покашливание, регент хора — учитель церковно-приходской школы. В светлом пасхальном облачении величаво выплыл из алтаря отец Петр в сопровождении тоже преобразившихся дьякона и псаломщика и голосом доброго пастыря возгласил:
