Лев Вагнер - Айвазовский

Юлия Яковлевна знала, что покойный царь Николай I выражал недовольство переездом Айвазовского в Феодосию. Теперь они вернутся в Петербург. Императорский двор станет к ним благосклонен, их будут приглашать на придворные балы. Своими тщеславными мечтами она делилась с Иваном Константиновичем. Вначале Айвазовский от души смеялся над ее выдумками и причудами, но потом начал огорчаться: он видел, что жена решила всерьез повернуть их жизнь в другую сторону, оторвать его от Феодосии, где ему так хорошо работалось и жилось.

Юлия Яковлевна была достаточно умна, чтобы понять, что решение Айвазовского остаться в Феодосии на всю жизнь твердо и неизменно. Тогда она принялась устраивать званые вечера и балы, на которые приглашала местную и губернскую знать. Первое время Иван Константинович мирился с этим, но потом начал тяготиться. Приходилось играть роль гостеприимного хозяина зачастую перед пустыми, тщеславными людьми, отвлекавшими от работы. А его больше тянуло к рыбакам, ремесленникам, приезжим морякам. Были у него друзья среди этих простых людей, он любил приглашать их к себе и за стаканом виноградного вина вести с ними долгие беседы. Первое время жена притворялась, что ничего не замечает, но со временем начала открыто выговаривать за плебейские симпатии и требовать, чтобы друзья-простолюдины не посещали их дома. Порой такие разговоры кончались ссорами.

С годами красота Юлии Яковлевны становилась все неотразимее. Сердце художника было в плену этой красоты, но ум его ясно сознавал растущую несхожесть вкусов, привычек, всего миропонимания. Все попытки Айвазовского если не изменить, то хотя бы смягчить взгляды жены встречали с ее стороны надменный и непреклонный отпор. В конце концов Юлия Яковлевна стала все чаще уезжать с детьми то в Петербург, то в Ялту, то в Одессу. Там своим новым друзьям и знакомым она жаловалась на Ивана Константиновича. Совместная жизнь стала далее невозможной.

На двенадцатом году супружеской жизни она оставила Айвазовского и больше не вернулась к нему из Одессы. Юлия Яковлевна взяла с собой всех четырех дочерей: Александру, Елену, Марию и Жанну. Только время от времени она разрешала им навещать отца.

Жизнь художника надолго омрачилась. Айвазовский любил Юлию Яковлевну, и глубокое разочарование в ней было для него мучительно. Часами бродил он по затихшему дому, мысленно перебирая все двенадцать лет совместной жизни, и не находил, в чем мог себя упрекнуть.

Художник остался один. Но с ним были его труд, его пламенная любовь к искусству. Он не изменил своему призванию, остался ему верен даже ценой семейного счастья. Утешением в эти дни служили ему раздумья о Тальони. Ему припомнилась та беседа в Венеции, когда Тальони рассказала причину ее разрыва с мужем. Айвазовскому казалось, что он снова слышит ее тихий, полный глубокой искренности голос: «Наши ссоры были для меня мучительны.

Я любила мужа настоящей большой любовью, но его неуважение к моему искусству убивало мою любовь… Я стала ощущать его рядом с собой как слепую жестокую силу… Три года я стояла перед выбором: искусство или любовь. И наконец выбрала искусство…»

Айвазовский достал из ящика письменного стола небольшую шкатулку. В ней хранятся единственное письмо Тальони и ее башмачок. Эта шкатулка сопровождала его всюду, во всех путешествиях. Бережно берет он в руки белый башмачок… Это не просто туфелька с ноги любимой женщины. Теперь это символ великой жертвы во имя искусства. Он тоже принес свою жертву.

И искусство вознаградило художника за все его потери: ему, написавшему тысячи картин и признанному во всем мире, предстояло еще создать прекрасные творения. В 60-х годах начинается период «голубых марин» Айвазовского. На его холстах постепенно затухает яркий колорит, присущий той поре, когда он искал в природе контрасты, потрясающие своим драматизмом. Теперь художник создает полотна, написанные в тонкой, сдержанной красочной гамме голубых и синих оттенков.

Все чаще Айвазовского посещает то состояние светлой душевной приподнятости, окрыленности, когда испытываешь ощущение парения в воздухе. И чудилось, будто слышит он голос любимого поэта:

Мне грустно и легко, печаль моя светла;Печаль моя полна тобою,Тобой, одной тобой…

А на холстах возникало голубое сияющее море в ясный полдень, зыбь за кормой легкого парусного суденышка, вся сотканная из золотых солнечных блесток, зеленоватая прозрачность набегающей на берег волны, ясная лазурь неба…

Тифлис

Тишина родного дома стала непереносима. Некогда веселый, наполненный счастливыми голосами его девочек, дом стоял теперь молчаливый и грустный. По-прежнему висели на стенах картины, по-прежнему каждое утро менялись цветы в вазах и по вечерам зажигались люстры в гостиной и кабинете, приходили знакомые и друзья. Как прежде, он был приветлив и внимателен. Свои страдания он тщательно прятал от посторонних глаз.

Чтобы заглушить горькие мысли о неудавшейся семейной жизни, он решил отправиться в дальние странствия. В 1868 году художник изъездил Кавказ и Закавказье. Со всех сторон его обступали величественные громады гор с неприступными снеговыми вершинами, глубокими ущельями, бурными водопадами. Эта суровая, как бы первозданная природа покорила воображение. Дорожный альбом быстро заполнялся набросками и рисунками.

Тифлис понравился Айвазовскому. Он устроил там мастерскую и обосновался на зиму. Вскоре художник приступил к работе. Поразившие его виды Кавказа он переносил на холст с присущей ему виртуозностью и быстротой.

В мастерскую приходили многочисленные знакомые. В этом большом южном городе люди общительны и быстро знакомятся. Пребывание знаменитого маэстро в Тифлисе стало важным событием. Даже извозчики перенесли свою стоянку к дому, в котором поселился Айвазовский: так много ездило к нему народа. Когда же художник показывался у подъезда, то десятки извозчиков с необыкновенной лихостью подавали свои экипажи. Все они завидовали тому, в чей экипаж садился Айвазовский. Такой извозчик на день, на два становился популярным в Тифлисе. Его окружали десятки людей и требовали, чтобы он по многу раз пересказывал, о чем говорил с ним Айвазовский во время прогулки.

О том, что Айвазовский пишет виды Кавказа, в Тифлисе знали все. Об этом говорили не только в домах просвещенных людей, но и на каждом перекрестке, в каждом винном погребке, где завсегдатаи спорили, заключали пари, рассказывали фантастические анекдоты. Почти все споры и анекдоты касались быстроты, с какой пишет свои картины художник. А он действительно в эту зиму работал особенно быстро. За короткое время он написал двенадцать картин.

Многие из новых знакомых Ивана Константиновича наблюдали за его работой, и не раз мастерская оглашалась восторженными криками: на недавно еще чистом холсте возникали высокие горы, ущелья, водопады, бурные реки Кавказа…

На художника глядели с трепетом. Он многим казался чародеем, которому покорны моря, реки, горы. В Тифлисе были уверены, что ему достаточно взять в руки кисть и крикнуть высокой горе, водопаду или бурному горному потоку, возникшим в его воображении: «Ни с места!» — как они покоряются приказу гения и появляются тут же на его полотне.

Наконец по Тифлису разнеслась весть, что Айвазовский открывает выставку. Зрители увидели картины: «Цепь Кавказских гор», «Берег у Поти», «Гора Арарат», «Восточный берег близ Сухума», «Река Рион», «Гуниб с восточной стороны», «Дарьяльское ущелье», «Снежный обвал у Казбека на Военно-Грузинской дороге», «Озеро Севан», «Тифлис». Тифлисцы не уставали восхищаться видами Кавказа на картинах Айвазовского. Те, которые имели счастье раньше видеть марины художника, говорили, что только певцу морской стихии под силу передать величие кавказской природы.

На выставке перебывала большая часть жителей Тифлиса. Входная плата составила значительную сумму. Художник объявил, что все деньги он передает для нужд городского детского приюта. Это вызвало новую бурю восторга. Тифлисцы высоко оценили отзывчивое сердце и широкую, бескорыстную натуру художника. Теперь на улицах города незнакомые люди снимали шапки и низко кланялись Ивану Константиновичу.

Через Египет в Сант-Агату

Кавказское путешествие стало только дорогим, волнующим воспоминанием. Некоторое время Айвазовский провел в Петербурге, потом вернулся к себе в Феодосию, а осенью 1869 года отправился на открытие Суэцкого канала в Египет.

На торжества съезжались со всех концов света. Был направлен туда и специальный русский пароход. Айвазовский был на нем одним из самых почетных пассажиров. Русские гордились, что это великое событие — торжество открытия канала — запечатлеет на полотне знаменитый маринист Иван Айвазовский. Когда вошли в Суэцкий канал, произошла неожиданная остановка: идущий впереди французский пароход сел на мель. Была лунная ночь, пустынные берега Египта поражали своей величавой красотой. Все здесь говорило о былом, о библейских временах. Даже лунный свет казался древним. Стояла тишина, прерываемая лишь время от времени возгласами моряков-французов, старавшихся сняться с мели.