Марк Хукер - Толкин русскими глазами
Небольшое изменение у Муравьева вновь переносит советского читателя назад в эпоху Октябрьской революции и Гражданской войны. Захват заложников был распространенным методом репрессий в молодом Советском государстве. Сергей Мельгунов посвящает этому целую главу в своей книге "Красный террор в России"149. В этой главе в хронологическом порядке излагается случай за случаем, когда в качестве репрессий Советы расстреливали заложников: 500 расстрелов в Санкт-Петербурге, 400 расстрелов в Кронштадте, больше 300 расстрелов в Москве, 59 — в Пятигорске, и так далее.
Яхнин избегает этой проблемы, пропуская весь эпизод (Я ВК.298-99). Все остальные переводчики, при различии формулировок, остались верны первоначальному замыслу Толкина.
Толкин оговаривает год в Тюремных норах, но в Советском Союзе для многих лагерный приговор был равносилен смертному. По оценке Роберта Конквеста в лагерях за годы Большого Террора выжило не более 10 % заключенных150. Пытаясь замаскировать масштабы казней, вместо того, чтобы сообщить, что человек был расстрелян, Советы эвфемистически заявляли, что обвиняемый был приговорен "к десяти годам без права переписки"151. Эти люди уже никогда не попадали в лагеря.
Приблизительно через страницу после эпизода, в котором арестовывают Фродо с компанией, Толкин описывает, как ширриф Смоллбарроу объясняет Сэму, почему хоббиты больше не противостоят Шефу и его политике. Толкиновский текст — это завуалированное обвинение полицейскому государству. Муравьев в своей версии продолжает ронять пудовые гири, наводящие советского читателя на мысль о периоде сталинского террора.
Повсюду эти Большие начальники, громилы Генералиссимуса. Чуть кто из нас заартачится — его сразу волокут в Исправноры… Первого взяли старину Пончика, Вила Туполапа, голову нашего, а за ним уже и не сочтешь, тем более с конца сентября сажают пачками. Теперь еще и бьют смертным боем (М&К ВГ.316).
Дж. Р. Р. Т.: Но люди, Сэм, люди шефа. Он шлет их повсюду, и если кто-нибудь из нас, малого народа, заявляет о своих правах, его тащат в Тюремные норы. Они взяли первыми старого Флоурдамплинга, старого Билла Вайтфута, мэра, и еще многих других… Потом стало гораздо хуже. Теперь их часто избивают (R.347).
В то время как Толкин говорит лишь: "Потом стало гораздо хуже. Теперь их часто избивают" (R.347), Муравьев конкретизируют время, с которого "громилы Генералиссимуса" начали избивать заключенных в Исправнорах: "с конца сентября". Это добавка немедленно привлекает внимание того, кто параллельно читает русский и английский текст. Когда "конец сентября" рассматривается в контексте "Больших начальников", а "громилы Генералиссимуса" (то есть, подручные Сталина), "сажают пачками" да еще к тому же и "бьют смертным боем", советский читатель тут же вспоминает, что Ежов был назначен народным комиссаром внутренних дел на основании телеграммы Сталина в Политбюро, датированной 25 сентября 1936 года152. Эта дата стала широко известна из секретного доклада Хрущева на XX Съезде КПСС в 1956 году, когда он начал процесс десталинизации (развенчания культа личности Сталина).
Добавляя к этому эпизоду указание времени, когда в Исправнорах произошли изменения, Муравьев точно укладывается в хронологию Толкина. Временные рамки соответствуют толкиновским, но Толкин сообщает читателю, когда именно Шарки прибыл в Шир, намного позже в повествовании, в беседе между Мерри и фермером Коттоном (R.361). Сдвиг вперед информации о дате прибытия Шарки в тексте у Муравьева превращай Сарумана в Ежова. Все признаки налицо. Период, когда Ежов возглавлял НКВД (1936–1938), а уровень сталинистского террора резко возрос, назван его именем — ежовщина.
Народный комиссар внутренних дел — это была должность одного из "Больших боссов" в Советском Союзе времен Сталина, и с назначением на нее Ежова НКВД получил неограниченные полномочия в использовании любых средств, включая "физические меры воздействия", в деле преследования "врагов народа"153. Рукописные пометки наподобие "побои вновь и вновь!" делались членами Политбюро на полях списков «подследственных» НКВД154.
Надежда Яковлевна Мандельштам пишет о различных типах следователей работавших в НКВД до и после 1937 года155. До 1937 года следователи были начитаны, интеллектуальны, идеологизированы — передовой отряд "новых людей" и "подвергали все обычные взгляды коренной сверхчеловеческой ломке. Их сменили люди совершенно другого физического типа у которых вообще никаких взглядов, перевернутых или правильных не было". Также изменились и методы. До 1937 года НКВД «щеголял» своими психологическими методами пыток. "Но потом они сменились физическими, совершенно примитивными избиениями"156. Единственное о чем заботились следователи — о выполнении своей нормы полученных признаний. Одним словом — головорезы.
Во время ежовщины людей почти буквально сажали пачками. Количество политических арестов в 1937 году в десять раз увеличилось по сравнению с 1936 годом157. Роберт Конквест оценивает их количество в период 1937–1938 годов приблизительно в 7–8 миллионов158, что составляет 4,5–5 % населения159. Однако наиболее пострадали как раз партийные кадры. Из 1966 делегатов XVII Съезда партии в 1934 году, 1108 человек — 56 % — были арестованы как "враги народа"160.
Сталин взял на вооружение термин времен Французской революции "враг народа"161, который теперь неразрывно связан с периодом сталинистского террора. Намек на него Муравьев даже вставил в свой перевод разговора между фермером Коттоном и Фродо о ситуации в Шире. По версии Толкина, фермер Коттон говорит: "и если кто-то становился «наглым», — так они [власть имущие] это называют, — то отправлялся вслед за Виллом", мэром, в Тюремные норы (R.360). У Муравьева фермер Кроттон говорит: "если же кто, говоря по-ихнему, "проявлял враждебность", тот живо оказывался, где и Вил Туполап" (М ВГ.329). В контексте политических репрессий намек Муравьева — явная подсказка советскому читателю.
Один Уманский составил компанию Муравьеву в политизации этой фразы. По его мнению, uppish означало "вступаться за наши права" (У IV.836). У остальных переводчиков — за исключением Яхнина и Бобырь, которые опустили эту строку — были гораздо менее вызывающие версии слова uppish. Перевод Грузберга наиболее точен благодаря наличию элемента "высоко"162 в выбранном им глаголе. Его версия звучит так: "становился "высокомерным"". Александровой это не понравилось, и она изменила ее на "задирать нос". Формулировка Немировой очень похожа: "А кто осмеливался дерзить" (Н ВК.295). У Г&Г был вполне приемлемый вариант: "начинал "воображать о себе"" (Г&ГВК.319, Г&Г2002.1009). К&К подстраховались, используя два разговорных глагола, чтобы лучше объяснить концепцию «uppishness» русскому читателю. Их версия звучит так: "начал (…) «заноситься» или "высовываться"" (К&К ВК.401). Формулировка Волковского вполне сдержанна. Он написал: "голос подать" (В ВГ.493). ВАМ оказалась наиболее близка к формулировке Муравьева: "проявлял (…) "непослушание"" (ВАМ ВК.329). Однако никто из них даже не приблизился к фразе Муравьева — "проявлял враждебность" — по силе воздействия на советского читателя.
Все остальные переводчики в целом скорее сохраняли толкиновское сдержанное осуждение полицейского государства, чем пытались сделать его более специфически советским. Однако было несколько интересных интерпретаций "the Chiefs Men", в паре с "us small folk" (R.347), создававших противопоставление нас — их, и повторявших противопоставление "всяких бестолковых, неуклюжих верзил, вроде нас с вами" (H.I 6) с полуросликами (R.510). Лучший вариант перевода этой фразы у Уманского. Он противопоставляет «людей» и "нас, малый народ" (У IV.836). Версия Грузберга необыкновенно запоминающаяся: «люди» против "нас, маленьких хоббитов". Александрова испортила эффект, заменив маленьких хоббитов Грузберга на простых хоббитов. Версия К&К — Большие против хоббитов (К&К ВК.386) — менее удачна, поскольку пропускает слова нас и маленьких и использует единственное число вместо множественного во второй половине фразы. У ВАМ имеются две версии противопоставления. В первой — это громадины и невысоклики (ВАМ BK1991.316). Во втором издании (2003 г.), она изменила оба элемента противопоставления на огромины и более буквальное полуростики (ВАМ ВК2003.1157). Вторая версия звучит несколько лучше. Г&Г уклонились от проблемы противопоставления, сделав вторую его часть общей взамен конкретной. Их вариант гласит:
(…) вся беда в Людях, в Людях Предводителя. Они всюду шныряют, и чуть только кто-нибудь против, сразу хватают (Г&Г ВК.307).
Волковский и Немирова вторую половину пары передают в той же тональности, что и Г&Г. Перевод первой половины у Волковского, однако, очень неплох. Он отыскал устаревшее слово и использовал его в качестве усиления: "в людях, в большунах Главнокомандующего" (В ВГ.493). Немирова употребила то же самое слово, что и ВАМ в своем первом издании (1991 г.): громадины (Н ВК.283).
