Юрий Лотман - Комментарий к роману А С Пушкина Евгений Онегин
Как в Раф[аэлевой] М[адонне]
[Румянец да] невинный [взор]
(VI, 307).
XXIV, I - Ее сестра звалась Татьяна... - К этому стиху П сделал примечание: "Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами" (VI, 192). Подсчеты В. А. Никонова (к сожалению, проведенные на частичном материале) показывают резкое разделение женских имен XVIII - начала XIX вв. на "дворянские" и "крестьянские". Агафья, Акулина, Ирина, Ксения, Марина и др. были, в основном, крестьянскими именами, а Александра, Елизавета, Ольга, Юлия - дворянскими. Имя "Татьяна" встречается у крестьянок от 18 до 30 (по различным уездам) раз на тысячу, а у дворянок - лишь 10 (Никонов В. А. Имя и общество. М., 1974, с. 54). Можно было бы установить и более тонкое различие (хотя отсутствие исчерпывающих данных побуждает относиться к выводам с осторожностью): в интересующую нас эпоху несомненно различие в именах петербургского (в особенности придворного) круга и провинциального дворянства. Первые тяготеют к именам, имеющим французские параллели (ср. подчеркивание комической неестественности такой замены для имени Татьяна в стихах:
И смело вместо belle Nina
Поставил belle Tatiana
(V, XXVII, 13-14) 1
вторые сближаются с "крестьянскими" (т. е. с основной массой имеющихся в православных Святцах имен). Когда занимавший блестящее положение в петербургском свете молодой флигель-адъютант В. Д. Новосильцев сделал предложение провинциальной барышне Черновой, мать отговаривала его и "смеясь говорила: "Вспомни, что ты, а жена твоя будет Пахомовна". Ибо отец ее был в СПб. полицмейстером Пахом Кондратьевич Чернов" (из записной книжки А. Сулакадзева, цит. по: Лотман Ю. Кто был автором стихотворения "На смерть К. П. Чернова". - "Русская литература", 1961, № 3, с. 154). Родственник Черновых Рылеев был Кондратий Федорович.
1 При такой замене русское йотированное "а" ("я") распадалось на две самостоятельные гласные фонемы "i" и "а", что делало звучание имени неестественным для русского, обнаруживая комическую неумелость стихов Трике.
Следует, однако, учитывать, что, кроме бытовых закономерностей в распределении имен, имелись и специфически литературные, поскольку в литературе начала XIX в. имена подчинялись стилистическим закономерностям. Элегиям подобали условные имена, образованные по античным образцам (типа "Хлоя", "Дафна"), в романсе или эротической поэзии допускались "французские" Эльвина, Лизета, Лилета. Роман допускал "русские", но "благородные" имена для положительных героев: Владимир, Леонид; "комические" для "характерных" персонажей: Пахом, Филат. Среди имен, даваемых отрицательным персонажам, было и Евгений. Имя Татьяна литературной традиции не имело.
XXVII, 1-4 - Но куклы даже в эти годы... Серьезное поведение в детстве, отказ от игр - характерные черты романтического героя. Ср. в мемуарах Завалишина: "Говорят, что я был всегда серьезным, никогда сам по себе не играл и даже не имел игрушек [...] я выходил летом нередко на балкон ночью и смотрел на небо, как бы стараясь отгадать что-то" (Завалишин Д. И. Записки декабриста. СПб., 1906, с. 10). Ср. в строфе XXVIII (1-4):
Она любила на балконе
Предупреждать зари восход.
6-7 -... страшные рассказы
Зимою в темноте ночей...
Обычай рассказывать страшные истории укоренился в литературной среде, связанной с романтическими тенденциями. Интересным примером записей "страшных рассказов", которыми обменивались посетители одного из петербургских литературных салонов в 1830-е гг., является кн.: [И. В. Селиванов]. Воспоминания прошедшего. Вып. 1, 2. М., 1868, содержащая повести о загробном явлении Д[ельвига], о танцующей мебели - вариант слуха, зафиксированного в дневнике Я, - о любви Надеждина к Сухово-Кобылиной и пр. "Страшные рассказы" связывались со сказочной традицией, и романтический интерес к ним истолковывался как признак близости к народу. Традиция "страшных рассказов" имела общеромантический характер - к ней относился устный рассказ Байрона (см. с. 212-213), к ней же следует отнести и устную новеллу П "Уединенный домик на Васильевском" (см. с. 310).
XXIX, 3-4 - Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
Ричардсон Самуил (1689-1761) - английский романист, автор романов "Памела, или Вознагражденная добродетель" (1740), "Кларисса Гарлоу" (1748) и "Грандиссон" (1754). Популярные в XVIII в., эти романы читались в русской провинции еще и в начале XIX столетия. Имелись русские переводы: "Английские письма, или История кавалера Грандиссона, творение г. Ричардсона сочинителя Памелы и Клариссы", пер. с фр. А. Кондратовичем. СПб., 1 - 8, 1793-1794; "Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов, истинная повесть, английское творение г. Рихардсона" [пер. с фр. Н. П. Осипова и П. Кильдюшевского], 1-6, 1791-1792; "Памела, или Награжденная добродетель. Аглинская нравоучительная повесть, соч. г. Рихардсоном", пер. с фр. [П. П. Чертковым], 1-4. СПб., 1787; другой перевод вышел в "Смоленске в 1796 г. Однако Татьяна, видимо, читала по французскому переводу. П прочел "Клариссу" в 1824 г. по-французски в переводе Прево по экземпляру, хранящемуся в библиотеке Тригорского. Обманы... Руссо - роман "Юлия, или Новая Элоиза", см. с. 210-211.
XXX, 3-4 - Не потому, чтоб Грандисона
Она Ловласу предпочла...
Примечание П: "Грандисон и Ловлас, герои двух славных романов" (VI, 192). Первый - герой безукоризненной добродетели, второй - коварного, но обаятельного зла. Имена их сделались нарицательными.
5 - Но встарину княжна Алина... - Имени Алина в православных Святцах нет, следовательно, оно не могло быть дано при крещении. Княжну, вероятно, звали Александрой. Алина - героиня баллады Жуковского "Алина и Альсим" (1814).
6 - Ее московская кузина... - Московская кузина - устойчивая сатирическая маска, соединение провинциального щегольства и манерности. П писал брату от 24 января 1822 г.: "...как тебе не стыдно, мой милый, писать полу-русское, полу-французское письмо, ты не московская кузина" (XIII, 35); в письме А. Бестужеву о "Горе от ума": "Софья начертана не ясно: не то [- - -], не то московская кузина" (там же, 138).
14 - Игрок и гвардии сержант. - Ср.: "О сержантах гвардии, этой особенной касте людей, которых давно уже нет, можно бы было многое сказать; но они так верно в своих семи жилетах изображены в "Лебедянской ярмарке", что об этом и говорить не хочется" (Брусилов Н. П. Воспоминания. - В кн.: Помещичья Россия.., с. 18). В комедии А. Д. Копиева "Обращенный мизантроп, или Лебедянская ярмонка" (1794) среди действующих лиц - два гвардии сержанта: Затейкин и Простофилин, изъясняющихся на смеси французского и русского языков.
Затейкин: [...] Она жа, так сказать, и прекрасная, ды по нашему, по-питерски емабль! то уж емабль! [...] Ma пренсес, суете ву de apelcins? (Русская комедия и комическая опера XVIII в. М.-Л., 1950, с, 516); "емабль" (искаж. франц.) - "мила"; "ма пренсес..." и т. д. (искаж. франц.) "Княгиня, желаете ли?", каламбурно сочетаемые с русскими омонимами. Вводя на периферии повествования устойчивые сатирические маски московской кузины и гвардии сержанта, П намечает для EO принцип - включение в фон романа устойчивых традиционных образов или общеизвестных персонажей из других литературных произведений. "Гвардии сержант" как характерный тип русской жизни XVIII в. введен П в "Капитанскую дочку": "Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника" (VIII, I, 279). Коллизия: Прасковья Ларина - "Грандисон" - Дмитрий Ларин - имела ряд литературных параллелей. Ближайшей была ситуация "Рыцаря нашего времени" Карамзина: "Отец Леонов был русской коренной дворянин, израненный отставной Капитан, человек лет в пятьдесят, ни богатой, ни убогий, и - что всего важнее - самой добрый человек [...] После Турецких и Шведских кампаний возвратившись на свою родину, он вздумал жениться - то есть, не совсем вовремя - и женился на двадцатилетней красавице, дочери самого ближнего соседа [...] должен, в изъяснение душевной ее любезности, открыть за тайну, что она знала жестокую; жестокая положила на нее печать свою - и мать героя нашего никогда не была бы супругою отца его, естьли бы жестокий в Апреле месяце сорвал первую фиялку на берегу Свияги!.." (Карамзин, 1, 756). Соотношение этих эпизодов имеет двойной смысл: с одной стороны, пушкинский текст выглядит как реально-бытовое содержание условно-литературных описаний Карамзина: П как бы переводит литературу на язык действительности. С другой - поколение матери Татьяны, княжны Алины и "Грандисона" ведет себя в жизни, руководствуясь образцами предромантических романов. Архаическая литература для П - часть архаической действительности и в этом смысле сама обладает реальностью. Для понимания пушкинских героев необходимо чувствовать их соотношение с персонажами Карамзина. Сопоставление интересно и в другом отношении: П сохранил и возрастное соотношение между героями, и время их брака - начало 1790-х гг. Важно и то, что, говоря об отце Леона, Карамзин подчеркнул, что он не был "известным дядею Тристрама Шанди", [курсив Карамзина. - Ю. Л.], а был русский барин, "добрый по-своему, и на русскую стать" (I, 757). Сопоставление отца Леона с Дмитрием Лариным бросает известный отсвет на стерниански-гамлетовскую характеристику последнего Ленским.
