Славянская Масленица. Соление молодых, катание на прялках и балаганы под горами - Надежда Рычкова
В масленичных гуляньях в Санкт-Петербурге участвовали горожане всех возрастов и сословий. С четверга — начала Широкой Масленицы — школьников и гимназистов освобождали от учебы, и они с родителями ехали на балаганы: представления народного театра, которые до 1873 года разыгрывались вдоль Адмиралтейского бульвара и на Дворцовой площади. По распоряжению Екатерины II к выходящему на площадь фасаду Зимнего дворца был пристроен «балкон-фонарь», из которого императрица наблюдала за гулявшей многолюдной толпой. Позже представления переместились на Царицын луг (как тогда называлось Марсово поле).
И самое представление я помню как сейчас. Это была настоящая пантомима с Арлекином, Пьерро (которого публика звала, к моему негодованию, «мельником»), Кассандрой, феями, чертями и пр. Первое действие изображало нечто вроде рощи; справа был холм, в котором моментами сквозились всякие видения, слева — трактир с навесом. Приезжал шарабан, у которого отлетало колесо и из которого вываливались очень нарядные люди. Под навесом они оправлялись и пировали. Арлекин прислуживал. За какую-то провинность его затем убивали, что доставляло большую радость его коллеге — Пьерро. Последний, оставшись наедине с трупом, разрезал его на части, а затем глумился над покойным, составляя снова члены самым нелепым образом. И вдруг наступал полный переворот. Появившаяся в белом бенгальском огне фея своей волшебной палочкой возвращала Арлекина к жизни, да и сам Арлекин становился каким-то волшебным существом. Его поварская batte[16] приобретала чудотворную силу, и все, чего он ни касался ею, сразу становилось ему послушным[17].
Балаганы были излюбленным развлечением петербуржцев и пользовались популярностью долгие годы. Среди известных антрепренеров середины XIX века были: купец 2-й гильдии Василий Егарев, Христиан Леман, его ученики братья Легат, Вильгельм Берг, купец Василий Малафеев, купец 2-й гильдии Абрам Лейферт.
Титульный лист программы театра «Развлечение и польза», 1894 г.
Фото автора
Кроме самих балаганов, сколько еще было всевозможных приманок! Среди шума толпы вертелись и звенели карусели, и можно было лихо прокатиться верхом на деревянной лошадке в яблоках, и стоял треск выстрелов в маленьких тирах — «стрельба в цель», к ним меня ужасно тянуло, но няня ни за что не пускала, боясь ружей и пуль и из опаски, что меня еще подстрелит какой-нибудь озорник. А покататься на круглых качелях мне и самому не очень хотелось […], тут было действительно страшно вдруг застрять и повиснуть в воздухе, — и я только издали поглядывал, как летали на этих качелях в открытых будочках обнявшиеся парочки и лущили семечки. Но с какой завистью я смотрел на катавшихся с ледяных гор, которые казались гигантской высоты! Один только раз с кем-то из взрослых я с замиранием сердца ухнул с горы на салазках среди взвившейся ледяной пыли[18].
Специально для катаний на лошадях на Масленицу собирались извозчики вейки (ингерманландские финны, которых много проживало в Санкт-Петербурге и окрестностях) на своих маленьких санках, запряженных лохматыми лошадями-шведками, с разукрашенными разноцветными лентами и бубенцами дугами и упряжью.
В детстве с веек все и начиналось. Проснешься в воскресенье и из кроватки слышишь, как сверлят воздух серебристые колокольчики. Няня непременно доложит: «Вставай скорей, уж вейки приехали». И хотя, в сущности, в этом событии ничего не было поразительного и неожиданного, однако босиком бежишь к окну, чтобы удостовериться собственными глазами. Вероятно, это возбуждение являлось все по той же склонности ребенка к беспорядку, к нарушению будничной обыденщины. Извозчик, что городовой, что дворник с метлой, что почтальон с сумкой или трубочист со стремянкой, что разносчик с лотком или нищий на перекрестке — органически сросшееся с улицей существо. Вейка же — нарушитель уличной обыденщины. Во-первых, это иностранец, то в самом деле не понимающий русского языка, то притворяющийся, что он его не разумеет — для вящего шика. Лошадь его не просто лошадь, а шведка. А затем это какой-то бунтарь, для которого законы не писаны. Он едет другим темпом… он берет не то дешевле, не то дороже обыкновенного, на нем можно усесться и вдвоем, и вчетвером, и вшестером — скорее, нечто неудобное, но по этому самому и приятное в дни повального безумия, в дни общественных вакханалий.
Но вид вейки означал не приглашение просто на прогулку по улицам столицы, а он манил к особому путешествию — на Царицын луг. И просто прокатиться было очень занятно и весело, особенно весело, когда дороги были смяты и залиты оттепелью, когда полозья то скользили, как по маслу, то начинали дергаться по оголившейся мостовой, и вейка оказывался на мели. Но это наслаждение было простым баловством сравнительно с ритуалом поездки «на балаганы». Тут и сам вейка принимал более торжественный вид. Он сознавал, что служит какому-то большому делу, что он видный актер в пьесе[19].
Происходили в Санкт-Петербурге и традиционные для Масленицы кулачные бои. На Неве и на Фонтанке охтяне бились с работниками фабрик; у стеклянного и фарфорового заводов, на Адмиралтейской стороне, на Аптекарском острове, в Екатерингофе и даже у Зимнего дворца скапливались толпы простого народа — зрителей и потенциальных участников драк. «И как-то странно, что этот самый холодный и чинный из русских городов умел так преображаться в дни Широкой Масленицы», — вспоминал в 1931 году в своих «Очерках минувшего» князь В. А. Оболенский[20].
Последняя Масленица на Марсовом поле прошла в 1897 году. Со следующего года под гулянья был отведен Семеновский плац: по рассказам Алексея Алексеева-Яковлева, место это было неуютное, с недоброй славой — там казнили народовольцев.
Весной 1898 года народные гулянья площадного характера с их театрами, театриками, каруселями, «горами» и «качелями» закончили свою жизнь на малолюдном Семеновском плацу[21].
Bот эту-то прелесть потом у нас отняли! Балаганы происками ревнителей общества трезвости были сначала сосланы на Семеновский плац… А там на далеком плацу они захирели, зачахли и умерли[22].
* * *
После революции 1917 года массовые масленичные гулянья были запрещены на долгих четыре десятилетия. Только в 1958 году праздник решили возродить под именем Проводов русской зимы: с 14 по 23 февраля на недавно открывшемся Центральном стадионе Москвы (сегодня это Большая спортивная арена «Лужники») провели масштабное мероприятие, чтобы возродить исстари существовавший в России обычай и продолжить народную традицию на современной основе. Вскоре после этого все советские социалистические республики перешли на единый специально прописанный и внедренный через дома культуры сценарий празднования Масленицы, который в значительной степени потеснил обычаи, складывавшиеся без вмешательства сверху. Централизованное проведение праздника привело к стереотипизации Масленицы, однако некоторые фольклорные элементы и представления об обряде
