Илья Стогоff - Рейволюция. Роман в стиле техно
Звучало оно приблизительно так:
– Девушка! Дайте, пожалуйста, стакан «Кока-Колы».
– Стаканчик «Коки».
– Один стакан «Кока-Колы», пожалуйста.
– Налейте мне стакан «Кока-Колы».
– Один стакан.
– Девушка, пожалуйста, «Коку».
– Дайте стакан «Коки».
– Стаканчик «Кока-Колы» не нальете?
(И так далее еще полчаса.)
Разумеется, к работе в «Грибоедове» пытались привлечь и Тимура Новикова. Правда, теперь он редко ходил по клубам. Именно Новиков все это начинал. Но то, что вышло, ему не нравилось.
В конце 1980-х он с приятелями сломал предыдущую страну. В начале 1990-х построил на ее руинах новую. Но места ему не было ни в той стране, ни в этой.
Может быть, дело во времени… все-таки эпоха уже не та, что прежде. А может, просто пришел возраст. Все-таки тем, кто начинал все это в 1980-х, теперь к сорока… в любом случае это так, места им нет, никто не знает, куда идти, и изменить ничего нельзя.
6К тому времени Новиков давно всех победил. Газеты назвали его русским Энди Уорхолом и петербургским Сальвадором Дали. Вернее, этими именами его назвали в небольшой заметке на шестнадцатой полосе газеты, которую никто так и не прочел. Он стал номером один. Но в той области, которая никого не интересовала. Лучший современный русский художник – все равно, что номер один среди коллекционеров бабочек.
Выставками Новикова в Нью-Йорке занимался американский галерист Пол Джадельсон. Новиков ездил в Нью-Йорк регулярно. В тот раз поехал готовить персональную, очень важную для него выставку. Но уже в самолете, по дороге туда, почувствовал себя плохо.
Накануне он на велосипеде мотался по городу, одетый в тоненькую куртку. Стояли холода. А шапок Тимур никогда не носил. Теперь его знобило, но казалось, что ничего страшного. Просто накануне он, наверное, простыл.
В нью-йоркском аэропорту Новикову стало сосем худо. Он был не в состоянии даже связно говорить. Пол встретил его и удивился тому, что происходит. Он отвез Тимура в снятую квартирку на окраине Нью-Йорка и пожелал выздоравливать.
Провести выставку – это действительно много мороки. Особенно такую выставку, как в тот раз. У Джадельсона просто не было времени навестить Тимура. Ни навестить, ни возиться с вызовом врача, ни даже закинуть ему еды.
Несколько дней Новиков пролежал в квартире совсем один. Ужасно болела голова. За эти дни он так ни разу и не смог встать с постели.
Потом его, наконец, разыскал приятель – русский художник, давно живущий в США. Он привез ему еды, но Новиков уже не мог даже есть. Он был настолько плох, что приятель еле-еле довез его до самолета, чтобы отправить домой, в Петербург.
Тимур еще не понимал, что именно произошло. По дороге из аэропорта Пулково в больницу он еще звонил знакомым и пробовал договориться о встрече. Говорил, что сейчас его посмотрят врачи и он подъедет на Пушкинскую. Надо развешивать картины: скоро выставка. В больнице ему сбили температуру, и Новиков сразу же потерял сознание. А когда потом пришел в себя, выяснилось, что он ослеп. Нужно было начинать оказывать помощь хотя бы чуть-чуть раньше, а теперь ничего уже нельзя было поделать.
23. Вечеринка в ядерном реакторе (1996–1998)
DJ Федор Бумер: А я в том году поехал в Крым, выступать на Казантипе. Знаешь, да? Это вечеринка в недостроенном ядерном реакторе.
Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): Казантип родился случайно. Первая вечеринка состоялась в 1992-м. Смешно, конечно, говорить, но там стояло несколько колонок АС-90, светило несколько фонариков, и на берегу моря стояли человек триста моих знакомых. В самый последний день того фестиваля, когда мы сидели на берегу моря, кто-то сказал:
– Вот сейчас родилось что-то настоящее!
DJ Массаш (Александр Массальский): Самый первый раз на Казантип мы ехали в поезде. Тумблер спал на третьей багажной полке, а Женя Нейманд, брат Дениса, который потом стал режиссером и недавно снял фильм «Жесть», тогда уехал с нами вообще случайно. Пошел нас провожать и уехал. Без документов, без вещей… Тогда такое часто случалось.
Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): В 1993-м году по странному стечению обстоятельств мне достались ключи от атомного реактора. Я не очень понимал, как это можно использовать, но в моем окружении были люди, которые сразу сказали:
– Никита, сюда надо тащить электронику!
Сам я в то время слушал совсем другую музыку. У меня был гранжевый период и совершено другое настроение. И вообще, электронная музыка была тогда совсем в зачаточном состоянии. Но нужна была радикальная смена музыкального формата, а электроника никого не могла оставить равнодушным. Я помню был момент, когда почувствовал, что стою у истоков чего-то нового, какой-то музыкальной революции, – да еще и с ключами от атомного реактора в кармане.
На самом деле до этого мы тусили в этой крымской деревне уже лет десять. Я пытался проводить здесь соревнования по виндсерфингу. Приезжали спортсмены, катались на досках… Тогда я коллекционировал хороших людей. И наступил момент, когда я понял, что если кого-то сюда приглашаю, то должен продумать, чем эти люди будут заниматься. Должен обеспечить им возможность досуга. Я купил звук, свет. Ну, и повесил на себя кучу обязательств: общение с официальными структурами, с бандитскими формированиями, и все остальное, чтобы оградить людей от всей этой херни. Я уже почувствовал, что в ответе за них.
Первый раз всем было безумно хорошо. Это было мероприятие совсем другого размера – не такое, как сейчас. Серферов было не очень много, но все знали друг друга по именам. Первый раз настолько мне понравился, что я не бросил, а стал заниматься Казантипом и дальше. Это ведь очень заразная вещь… Когда ты эту энергию чувствуешь, когда ты ею управляешь… Бросить невозможно! Это вам любой владелец клуба, любой промоутер и дискжокей скажет. Никогда не променяешь это ощущение. Страшная зараза!
DJ Фонарь (Володя Фонарев): Впервые я попал на реактор в 1997 году. У меня было ощущение, будто я оказался внутри кинофильма «Чужие». Совершенно футуристический дизайн! Неимоверные декорации, здание стоимостью в миллионы долларов с такими потолками, что гигантский воздушный шар свободно парил под потолком этого здания. Все очень огромное и при этом совершенно недостроенное. В любой момент ты мог сломать себе шею. Отовсюду торчали прутья и металлические штыри… Очень много людей переломалось. Это ведь настоящая атомная электростанция. Ее начали строить в 1980-х, а потом СССР развалился и все бросили. Но при этом реактор так и остался там внутри.
В наш самый первый приезд на Казантип шли жуткие ливни. Мы еле добрались. А потом машина подъезжает, и я понимаю, что реактор – это такой гигантский живой организм. Живущее своей отдельной жизнью существо, размером со все это здание. Наверное, все это чувствовали, потому что насчет реактора бродило огромное количество легенд: и космические тарелки сюда прилетают, и мертвецы от радиации по ночам встают… Всё это, конечно, очень подходило для электронной музыки. У меня в жизни вообще было всего два таких серьезных впечатления: Love-parade в Берлине, когда мы с DJ Грувом играли для полутора миллионов человек, и – Казантип.
Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): Сейчас ветераны движения, как пенсионеры на лавочке, с тоской вспоминают те первые вечеринки. Им бы показать вживую то, о чем они тоскуют: бандиты, чудовищная аппаратура, бесконечные ментовские рейды… (Смеется.)
Крым на тот момент был такой украинской Сицилией. Очень жесткая территория. Тогда в Крыму людей убивали за $100. Закапывали в лимане – и все. А мы приехали, привезли кучу аппаратуры, кучу всего и стали делать праздник с абсолютно бесплатным входом. Жители не понимали: зачем?! Никто не мог понять: в чем же здесь подвох?
DJ Лена Попова: В Петербурге и Москве я здорово устаю. Просто от повышенного внимания к собственной персоне. Я, например, очень люблю танцевать, но уже давно не танцую. Просто не могу, когда на меня все смотрят и тыкают пальцем. Поэтому Казантип – это лучшее, что можно представить. Крым, ночь, берег моря… В семь утра все лохи сливаются, и мы отлично рубимся на пляже, и никто во всем мире не знает, где нас искать.
DJ Romeo: Говорили, там все занимаются сексом без меры и стыда. Лично я этого не видел. Нудисты были, – но не так много… даже мало. А секс – он ведь везде есть. Неважно, на Казантипе или где-то еще. У меня это было один раз, в самый последний день. Причем еще перед отъездом я поставил перед собой жесткую задачу – чтобы он у меня там произошел. Это было очень важно. На самом деле именно на Казантипе я лишился девственности. (Пауза.) Ну вот, я рассказал случайно, а ты теперь об этом напишешь. (Смеется.)
Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): Сперва вход был бесплатный. У меня был другой бизнес, который мог мне позволить проводить этот праздник практически за свой счет. Но со временем бизнес пришлось бросить: Казантип стал занимать все мое время. То есть становилось понятно, что если мы не попробуем сделать фестиваль самоокупаемым, то он просто закроется.
