Балканские мифы - Наталья Георгиевна Осояну
Слободан Зечевич отмечает, рассказывая о последствиях вмешательства в развлечения вил, что подобные поверья отражают правила, касающиеся мистерий, табуированных ритуалов, в которых могли участвовать исключительно посвященные, а нарушители платили за свое любопытство — или неудачное стечение обстоятельств — в том числе жизнью. В этом же контексте автор сравнивает вил не только с древнегреческими водными нимфами (наядами), но и с менадами — жрицами Диониса[147], которые во время оргий, будучи в состоянии божественной экзальтации, были способны на убийство: в частности, именно они по преданию растерзали Орфея.
Надо отметить, что вилы и самодивы не так кровожадны, как менады в разгар вакханалии, и обычно наказывают людей только за проступки и нарушение границ. По своей основной функции они хранительницы, которым положено пробуждать и беречь жизнь, а не нести разрушение и смерть. По этой причине существует множество сюжетов о том, как юноша из мира людей и вила / самодива оказываются связаны узами любви и брака. Про богатырей-юнаков в песнях и легендах говорится, что вилы были их матерями или кормилицами, помогали советами, состязались с ними, выступали на их стороне в бою. Таким образом, вила играет роль связующего элемента, необходимого звена, через которое человек (особенно герой какого-нибудь сказания) черпает неистощимую магию родной земли. Важно, чтобы он делал это почтительно, ибо за нарушение запретов, вероломство или даже банальную глупость вилы его покарают.
Вилино или вилинско коло — магический круг, который остается после вильского пиршества на поляне и выглядит, как уже упоминалось, выжженным, высохшим и пожелтевшим либо, наоборот, необычно густым и темным. Может также состоять из грибов. Этот термин с вариациями встречается на Балканах в качестве топонима — видимо, в тех местах, где когда-то обнаружили аномалию.
Врзино коло — это тоже волшебный круг, но другой («А где находится врзино коло и что оно собой представляет, бог его знает», — читаем мы у Вука Караджича в «Сербском словаре»[148]). По преданию, в этом круге собираются двенадцать учеников из двенадцати школ, и, как только они заканчивают свои непостижимые ритуалы, одного уносят черти — или, может быть, вилы — неведомо куда; остальные же становятся учениками самого дьявола.
Название круга и ритуала происходит от имени Вергилия (Врзила), который на протяжении долгих веков был куда больше известен в Европе как чародей и некромант, чем как поэт, каким мы его помним сейчас.
ДЕМОНЫ АТМОСФЕРНЫХ ЯВЛЕНИЙ
Грозовой дракон
Что в нашу эпоху глобальных изменений климата, что в былые времена — погода всегда была крайне важной для людей, как занятых в сельском хозяйстве, так и тех, кто только пользуется его плодами. Разница лишь в том, что сейчас любой школьник в силах объяснить, в чем заключается суть круговорота воды в природе, а когда-то даже такая простая закономерность была непостижимой и порождала мифические интерпретации, одна замысловатее другой. Считалось, что погодой, всеми атмосферными явлениями, управляют некие существа, живые и разумные. Соответственно, другие живые и разумные существа — люди — могут повлиять на первых и добиться той погоды, которая им нужна.
Одно из волшебных существ — ала, хала или ламя, балканский демон непогоды, повелевающий грозами и градовыми облаками, способный быстро уничтожить урожай. У албанцев аналогичное чудовище называется кудшедра или болла, но мифологическая характеристика этого монстра имеет некоторые особенности (вернемся к ним в разделе про тучегонителей). В народных болгарских песнях встречается именование «зла Самендра» и варианты семендра, самендра, самандра — все они заимствованы из персидского (samandar, саламандра) через турецкий[149]. Облик алы сильно разнится от региона к региону, и нередко она предстает чем-то зловещим, но невидимым или неопределенным, размытым (как ветер или черная туча). Ала может быть похожей на змея, чей хвост на земле, а голова (согласно одному поверью, лошадиная) — в облаках. Можно предположить, что прототипом этой демонической разновидности послужил смерч. Алу также сравнивали с птицами, в особенности с орлом, хотя были и противоположные верования, согласно которым орел и ала враждуют. Говорили даже, что там, где он свил гнездо, всегда засушливая погода, поскольку ему по силам уводить или прогонять тучи куда-нибудь подальше.
В окрестностях Гевгелии считали, что ала — зверь с огромной пастью, внушительными зубами и длинным языком, крылатый, хвостатый, с четырьмя лапами. Слободан Зечевич видит в этом образе — а также в том факте, что среди противников алы важное место занимали святой Илия и святой Георгий, — слияние дохристианских представлений о демоне грозы с христианским мифом о сражении с драконом[150].
Иногда говорили, что ала не только вызывает непогоду, но и крадет детей.
Про очень сильного человека в Сербии говорили «jак као ала» — «сильный, как ала». Если чудовище вселялось в кого-то (пример уже встречался нам в одной из притч про святого Савву и святого Симеона), он становился необычайно прожорливым. Время от времени ала покидала его тело, чтобы вредить людям привычным способом: через сильный ветер, бурю и град. Его называли аловит. В народе аловитами считали больных эпилепсией.
На Балканах много персонажей, так или иначе связанных со змеями, и время от времени даже местные исследователи в них путаются. Вот и ала тесно смыкается с мифологическим существом иной природы, которое порой заимствует у нее функции. Это аждая — обитающий в озере дракон вполне привычного, классического вида, с толстой, неуязвимой шкурой, крыльями и пламенем из пасти, неспособный принимать какой-то другой облик. Святой Георгий, почитаемый балканский змееборец христианского периода, побеждает именно аждаю, а не алу и тем более не змея, о котором пойдет речь в следующем разделе. Принято считать, что аждая — один из примеров поздних, заимствованных мифов, но нет определенности с истоками: они могут быть литературными или иконографическими, христианскими. Вместе с тем Веселин Чайканович напоминает про легенду о Кадме, который стал драконом в иллирийских краях[151]. И наконец, именование чудища как будто отсылает к авестийскому демону по имени Ажи-Дахак — а может, к его армянской версии,
