Татьяна Маврина - Цвет ликующий

Людей много в лесу. Гуляют без еды и выпивки, просто ходят, дышат. Могло ли так быть раньше? У нас ходили так гулять только в половодье — на реку, на откос. А в обычные дни и праздники — только «благородные». Тетки и дядьки дома сидели, на лавочке у ворот.

9.11.70. У Крейна в Пушкинском музее выставка Нади Рушевой. Папочка уморил ее, теперь сильно протаскивает везде. А очередь стоит, как на Дрезденскую галерею. А что смотреть-то! Пришла Пистунова с истериками: «Вы отлучили меня от дома и пр.». Понять невозможно сей тон. «Я полюбила одного человека». Слезы и уход с толстой кудрявой бздяшей собачкой.

19.11.70. Пришла Сорвина и отобрала на Лейпциг 5 сказок. Потом мне их вернули — не годятся, выпадают из общей экспозиции. Больше не давать! Сегодня звонила Анике Агамировой, она, зевая, мне читала, что нужно для Болоньи. Ее не пошлют с выставкой, так хрен ли ей возиться. Сердце болит и везде дохлость.

21.11.70. Купила себе так, за здорово живешь (в память этого), пальто. Приспособить его вместо шубы. Мы привыкли каждый день видеть Анимаису и любоваться на ее завидный аппетит и мажорный тон жизни. Она у нас обедает, и это никому не мешает.

24.11.70. Делаю обложку для «Колобка», но туго ужасно. Колобок в печенках. Читаю журнал «Знание — сила», и что-то он мне по душе. Напоминает детство и «Вселенную и человечество». Заглавие статьи Дороша в «Известиях» о «Городецкой живописи» — вместо «Мастер о мастерах» смудрили «Городецкое соцветие».

1.12.70. Сочинение на тему «Как я работаю». Как бы извернуться половчее, потому что я не знаю, как я работаю, а что знаю — не скажу.

10.12.70. Писать ужасно надоело, не найду нужного тона. Читаю про ВХУТЕМАС. Там начался дизайн при ректоре Фаворском. Опять на щите конструкции и технологический язык + космос. На днях была выставка (3 дня) Ларионова и Гончаровой в клубе Курчатова из частных собраний. Мы не знали, не были. Елкина описывала Лилю Брик. К своим рыжим волосам с лысиной привязана белым бантиком рыжая коса, конец ее покоится на животе и тоже белый бантик, черный казакин, горбатая спина, брюки клеш, большие толстые каблуки. Ей лет 80…

Сменила картинку в рамке. Теперь так буду менять — кончила какую-нибудь докуку или дело — меняй картинку.

18.12.70. Третьего дня ездила в типографию, они подарили мне «За тридевять земель». Накануне из Детгиза звонили — «Родилось». Либет говорит, что у меня очень много врагов. Б. А. еще не видал книги и заболеет, если увидит. Сегодня — накануне юбилея. Ткаченко привел архитекторов: все господа солидные, а сам он обтрепе, хромой, больной. Смотрели дом и картинки. Пришли из Пушкинского музея. Директор очень молод и шкетоват, с бегающими глазами. Катя П., гладко причесанная, с голубыми серьгами-гирьками. Говорил Крейн. Потом пришли из Главлита: Буров, Тамара, чета Клодтов-Мадригал. Из Третьяковки две девицы — они устроили-таки у себя выставку. Розы в ванной. Михельсон. Ее организовали поздравлять от Русского музея. Рассказ о банкете с луноходом в Таврическом дворце. Все довольны.

19.12.70. От Академии — Шмаринов в замшевой куртке и Кибрик-растрепе с розами, роскошным адресом за всеми подписями академиков. При ближайшем рассмотрении интеллекта не заметно, стиль охотнорядский, каким, бывало, блистал С. В. Герасимов.

29.12.70. Поехали в ГТГ. Выставка Н. В. занимает одну комнатку проходную, внизу — в затхлой наглой экспозиции Третьяковской галереи. Рисунки «13» смотрятся хорошо. Бенуа занимает зал даже больше Сомова, но душу не трогает. Даже его парад под снегом, что в детстве вызывал такие восторги. И даже всегда говоришь — «Снег идет, как у Бенуа». Так же говоришь — «Небо, как у Бенуа», т. е. ночное небо с облаками, в пролетах на темном — звезды. Но в натуре все это пахнет нафталином, много рацио, мало цвета, страсти.

30.12.70. Были в Музее изобразительных искусств. Выставка Барлаха — впервые мне понравилась скульптура. Просто дивная, в меру безобразна, в какую безобразно средневековое искусство, не быт, а бытие. Сам он вроде сумасшедшего. Выставка лубка XVII–XVIII веков — одна комната светозарная. Степень законченности мне близка, цветовое сияние тоже. Но вещи почти все знакомые, только из ГИМа новые. Чекрыгин в доме Верстовского. Выставка в трех небольших комнатах, в которой-то из них когда-то жил Буров. Вещи большого формата сделаны без помарок, без усилий, нажима и старания, его рукой водил какой-то ангел. Не пытаюсь вдумываться в философический смысл, а поражаюсь юношеской гениальностью. Композиции из людей в густом воздухе в пыльном вихре. Воскрешение мертвых на земле по Федорову, но красивое воскресение, ужасы не ужасные, раскрытые рты не орут, а кричат беззвучно. Но все одинаково. Случайная смерть в 25 лет. Школьная выучка в свободной интерпретации. Все натурщики остались в памяти и выливались, как дождь, по его желанию и мысли.

31.12.70. Ездили на выставку в музей Востока, которую Костин вчера очень расхваливал, — художников 20-х годов. Фальк — жалкие гуаши, Истомин — беспомощные декоративные реализмы, кавказские пейзажи. Шевченко — предельно черные, хорошо или нет? Не знаю. Древин — порадовало то, что вспомнилась выставка «13», где была эта картина с домом. Как мы ходили к ним, как отбирали, как все ахали — написано двумя цветами, коричневым и белым. Картина с черным ослом. Хорошо замешивал этот лысый, деревянный. А Удальцовой — рисунки черной краской, беспокойные, суетливые, похоже на Рыбченкова, а может, Рыбченков на нее — кто раньше? Отвратительный реализм Кончаловского. Так и хочется сказать — ничего не вышло. У П. Кузнецова — ранние голубые вещи волшебные и нежные, сонное царство. Голубые птицы. А потом дребезга рабочих процессов. У Лансере неожиданно два рисунка к Ашик-керибу — цветовые и прелестные. Ну и все, мало питательная выставка. Завожу «Всенощную» Чайковского и слушаю с удовольствием. Кругом было тихо и ночь тихая.

2.1.71. Есть счастье на земле — сегодня везде снег.

4.1.71. Устраивали в «Новый мир» рецензию на Городец. Среди ночи мне стало очень ясно, что я не люблю, и очень не люблю Толстого, за нарциссизм, наверное, и за некрофилию. Он любовался, когда почти умирала жена. Все я да я, я такой, да не такой, а все-таки очень я хорош; хоть и гадок, и в гадости хорош, потому и пишу об этом, чтобы все знали. Вспоминаю с удовольствием «Казаков» и пр., но все эти рассуждения далеко заведут.

10.1.71. Были у Ашукина. Он еле дышит. М. Гр. усохла. Ездили кружным путем, узнать никакую географию нельзя. Пол бел и чист, все прибрано. Как это они делают?

11.1.71. Читаю про В. Иванова, книжка от Ашукина, ученые записки Тартусского университета, 1968. Там есть воспоминания о Блоке «духовно» влюбленной в него Кузьминой-Караваевой, декадентки, эмигрантки, монахини Марии; деятелю Сопротивления при Гитлере, пошедшей в газовую камеру за другую женщину, видно, жизнь была не дорога, хотя об этом в записках ничего нет. Все про Блока, как его надо спасать, любить и пр. Разговорами до 5 часов утра она его, наверное, замучила, и роман не состоялся. Впрочем, Бог их знает, этих поэтов, они живут для того, чтобы писать стихи, видимо, так.

12.1.71. Сплетня о визите к нам Ш. и К. через Костина пошла в ход. Было нам противно услышать это от Р., даже спать было труднее обычного. Но на улице весна, небо голубое. Когда же я буду просто писать пейзажи и ничего другого?

14.1.71. Ездили на выставку «Псковских писем» в Третьяковку. Это остатки Феофана Грека, без его пафоса и делают люди цветовые. Оживка превращается в орнамент, динамические контрасты заменились цветовыми. Желтые фоны, темно-зеленый и красный. Новость: Борис и Глеб на конях из ГТГ — псковские. Были по второму разу на Барлахе и на лубке. Ангел летящий с лицом Кете Кольвиц, да и вообще это лягушачье лицо у него везде. Кое-что переходит у него грани Средневековья. Лучше всего «Духоборец» — на льве ангел с мечом.

15.1.71. Читаю о Лентулове. Вот битюги! Кончаловский и Машков и Лентулов. Молодцы-удальцы, сильно могучие богатыри. Какого-то царя в голове не оказалось. Делал же Леже индустрию прилично!

16.1.71. Дачные дела развернулись сами собой. Не надо отказываться. (Вопреки здравому смыслу откажусь, потому что уж очень скучно.) На днях умерла Н. Пешкова, моего возраста. В одночасье, а накануне всю ночь играла в карты с Мих. Алексеевичем и его супругой. Все подбираются. Вечером снежок очень скупой.

17.1.71. Поехали гулять. Уныние взяло, когда ехали по разрытой израненной земле за каналом. Тут жить! Ну а куда деваться со своей старостью. Может, так и должно быть, легче помирать, когда некрасиво и гадко кругом.

18.1.71. Занятия те же. Лес грязный, позем желтый и синий. Солнце в ветках апельсиновое, с розовой середкой.